Алексей Николаевич Толстой написал повесть "Детство Никиты" для своего сына Никиты, находясь в эмиграции и ощущая сильную тоску по России. Может быть, это состояние бездомности и влияет на яркий мотив Дома во всей повести.
Текст выстроен в большинстве своем в микрокосме Дома. Лишь 4 главы включают пребывание мальчика вне Дома: поездка в Колокольцовку перед Великой заутреней, поездка в Пестравку и нерадостный отъезд. У А.Н. Толстого детство состоит из мелких деталей, несущих в себе огромное значение. Каждая вещь, на которую обращает внимание Никита, начинает жить в сознании читателя. Дом и сам есть символ жизни. В «Энциклопедии символов» дом трактуется так: «В хозяйственной жизни оседлого человека центр мира – двор, центр двора – дом; центр, сердце дома – очаг. Дом издревле связывался не только с постройкой, но и гораздо шире – с семьей, людьми, живущими под одной крышей».
Дом в восприятии Никиты описан автором достаточно подробно, нам легко его представить. Из текста повести мы узнаем, что Дом делился на 2 половины – летнюю и зимнюю. Повествование начинается зимой, в декабре, когда часть комнат протапливали раз в неделю. Именно эта холодная часть дома, куда ходить не разрешалось, становится самым заманчивым местом для Никиты, воплощаясь в его снах. Почему запретная? Матушка тревожилась за Никиту, а там, надо полагать, было прохладно. Однако ни во сне, ни в реальности, когда Никита один и с Лилей исследует северные комнаты, он не чувствует холода – настолько захватывает его фантастичность обстановки. Он видит предметы (словно живые) и ощущает любопытство, а позже страх.
Наряду с героями повести – Никитой, матушкой, Аркадием Ивановичем – мы обращаем внимание на замечательную скамейку для катания, и на стол, и на двери. Не можем не обратить, до того зримо, с любовью, выписывает их Толстой. Эта особенность поражает. Ведь, к примеру, и И.С. Тургенев (столь любимый А.Н. Толстым в детские годы) тоже уделяет пристальное внимание описанию обстановки в рассказе «Муму». И Н.В. Гоголь детально рисует нам убранство хат в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Но именно у Толстого вещи становятся практически символами. Это, безусловно, остановившиеся часы из дедушкиного кабинета. Это и круглый стол, за которым обедают, читают, клеят елочные игрушки, слушают рассказ отца о спасении, поздравляют с днем рождения, обсуждают важные вещи. Стол этот служит престолом дома. И является ключом к состоянию Никиты. Когда нужно было сделать елочные игрушки «с большого стола в столовой убрали скатерть» и разложили листы цветной бумаги, «картон, коробочки со свечками, с еловыми подсвечниками, с золотыми рыбками и петушками, коробку с шариками…, коробку с хлопушками, пучки…канители» .
Но места оказывается мало, и игрушки раскладываются по всей мебели. Стол как бы не может вместить в себя всего богатства, привезенного Анной Аполлосовной. Много чудесных вещей еще ожидает своей очереди, своего появления на столе. Так и сердце Никиты наполнено чувствами к Лиле, тем не менее, предвкушает еще новые эмоции. Когда приезжает чудесно спасшийся Василий Никитьевич, стол предстает перед читателем как символ незыблемого домашнего уюта, тихой гавани, в которой можно с улыбкой рассказать о том, как ты тонул, да не утонул, перехитрив судьбу. Когда всем в доме тоскливо от двухнедельной засухи, стол видится Никите «оголенным от скатерти со множеством противных тонких ножек», «сороканожечным», словно это он виноват во всех бедах.
Не менее значимую функцию выполняют и окна. Повесть собственно начинается с солнечного света, проходящего «сквозь морозные узоры на окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья». Окна разнообразны по оттенкам: «… два морозных окошка в классной» (гл. Аркадий Иванович), «лиловый… свет двух замерзших окошек», «за черными окнами пронеслась сероватая тень» (гл. Таинственное письмо), «голубоватые отражения окон» (гл. Сон), «за синевато-черными окнами разливались пунцовые полосы утренней зари, и пушистые стекла светлели понемногу, синели вверху» (гл. Будни). Каждое событие, происходящее с Никитой, словно отражается в окнах: «за окнами раздался…скрип снега» (гл. Чем окончился скучный вечер), «в окне он увидел два синих удивленных глаза» (гл. Виктор и Лиля). Окна Дома воспринимаются как связь с тем, что снаружи, за пределами дома – Никита пытливо ищет за ними термометр, собираясь гулять, ждет дождь в засуху, и самое главное – высматривает вместе с матушкой отца, когда решается его судьба. Окна предстают как символ надежды.
Когда же Никита на улице, то окна воспринимаются как связующая нить с близкими – «Когда буду возвращаться домой и пройду мимо окна, - оглянуться на окно…? (гл. Виктор и Лиля), «Въехали во двор. Теплый уютный свет лился из окон дома, из столовой» (гл. На возу). Равно как и стол, окна служат индикатором состояния Никиты: когда он испытывает счастливое состояние первой влюбленности, то глядит «на расписанные морозом стекла. Нежные и причудливые узоры эти были как из зачарованного царства – оттуда, где играл неслышно волшебный ящик. Это были ветви, листья, деревья, какие-то странные фигуры зверей и людей» (гл. Что было в вазочке на стенных часах). В момент всеобщей озабоченности засухой, в страшном предчувствии голодного года, Никита заостряет внимание вот на какой детали: «Слышно было, как, точно в бреду, звенела муха в огромном окне, в том месте, где наверху полукруглые двойные стекла, никогда не протиравшиеся, были затянуты паутиной». Так и напрашивается аналогия между этой несчастной мухой, которая не может найти выход, и людьми, попавшими в плен немилосердной погоды.
И поддаваясь этому антропоморфизму, вслед за Никитой точно себе представляем, как «выпучились на луну», хоть и без глаз, кресла и диван, как дерется старичок с портрета, как воет «Ветер», сидя на чердаке. И природа в повести не выступает в роли простых декораций, она вызывает живой отклик юного героя и его домочадцев. «"Боже, какой воздух," - проговорила матушка, прижимая к груди руку под пуховой шалью». «Стрелка барометра твердо указывала – «буря». Все домашние собрались и сидели <…>, говорили шепотом, оглядывались на раскрытые в невидимый сад балконные двери». Сам автор в «Краткой автобиографии» говорил о своем детстве на хуторе Сосновка: «Смены времен года, как огромные и всегда новые события».
Мир Никиты наполняют не только земледельческие заботы и учеба, он читает, причем погружается в книжные миры, приглашая вслед за собой и читателя то к Майн-Риду, то к Фенимору Куперу. Он играет и дерется, что естественно для десятилетнего мальчика. Он влюбляется в Лилю и переживает с ней чудесные увлекательные минуты – и первое признание, и экспедицию в дедушкин кабинет к бронзовой вазочке.
Следует отметить, что сам Никита постоянно жаждет жизни, скука ему претит. Скучное этот герой подмечает сразу и относится к нему с нетерпимостью. Корней Чуковский дал повести, пожалуй, самую точную оценку: « В страшную пору «Черных масок» и «Крестовых сестер» он явился перед читателем с «Повестью о многих превосходных вещах», - в ней и небо синéе, и трава зеленéе, и праздники праздничнее; в ней телячий восторг бытия. Читайте ее, ипохондрики; каждого сделает она беззаботным мальчишкой, у которого в кармане живой воробей. Это Книга Счастья – кажется, единственная русская книга, в которой автор не проповедует счастья, не сулит его в будущем, а тут же источает его из себя».
