Стрелки часов уже стали плохо различимы на фоне красного устаревшего циферблата. Шампанское дало Анне в голову, и она попусту водила взглядом по углам гостиной. Часы невозможно было обойти. Здесь играл и их нелепый вид, и цвет, и, в конце концов, Анне скоро нужно было идти. Она чувствовала, как растворяется подшофе в мягкой удобной софе, где была оставлена в одиночестве с покрытыми лёгким пледом ногами. Хозяйка квартиры находилась на кухне. Против неё, наполовину скрывшись за срезом дверного проёма, стоял высокий мужчина в рубашке чёрного цвета с закатанными рукавами и щетиной, которая всё в нём портила. Их разговоры не доходили до ушей Анны, но через крохотную щёлку под её взгляд попадали жесты, странные движения губ и, быть может, Анна могла без слов прочитать, о чём был разговор.
-Зачем она здесь, Ник? – безмолвный голос представлялся точно таким же, как и настоящий голос Салли.
Ник резко схватил девушку за шею, и они оказались друг от друга на расстоянии выдоха. Их глаза сошлись. Анна стала внимательнее вслушиваться, отведя взгляд в сторону, но больше слов из той комнаты не вышло. Спустя миг парень отшагнул назад и пропал из виду. В глазах Анны появился страх; мурашки высыпались на её обнажённые ноги и холодок тронул её даже под пледом. Она тотчас решила, что не будет дожидаться Ника – прошмыгнёт в коридор и поедет на попутке домой.
Анна едва успела коснуться кончиком ноги холодного пола, как по квартире разнёсся звук удара. Салли уже лежала на полу кухни, но Ника не было рядом с ней. Изо рта Анны вырвался писк. На миг её тело задубело. Продолжение не торопилось. Анна сползла с дивана и на голых коленях тихо поползла вперёд к двери в кухню. Лицо Салли покраснело, её веки были стиснуты с силой, как будто она знала, что её снова ударят.
-Салли стала много говорить... Когда мы с тобой встретились, ты вела себя скромнее. – голос Ника отражался от стен. На полу не было видно его тени от лампы. – Может, ты думаешь, между нами не только работа? Ты…
Ник заметил Анну. Он замолк и смотрел, как та пытается привести Салли в чувства. Словно он не был только что очень зол. Взгляд Ника скользил по шее Анны и ласкал её плечи. Его туманная голова точно не понимала, что он хочет, но он знал, что с Салли надо было закончить.
-Анна, солнышко, сходи на балкон – покури, нам надо договорить. – сказал он, смотря на неё тем же взглядом.
-Пошёл ты, ублюдок! – Анна поглаживала волосы Салли и чувствовала, как алкоголь в её крови начинает закипать.
Ник на секунду задумался, отпрянул от барной стойки и стал медленно приближаться к девушкам, протягивая Анне свою руку. В шаге от него Анна вскочила на ноги.
-Не трогай меня! – крикнула она и рванула обратно в гостиную.
Следом за ней туда вбежал и Ник. В голове Анны появился план. Она хотела увести ненормального из квартиры, чтобы спасти Салли. Анна открыла окно и взобралась на подоконник.
-Мы уходим, Ник! Или я сброшусь! – она смотрела на его ошарашенный взгляд.
Ник хотел ответить, но его прервал оглушительный выстрел. Салли, прижавшись спиной к стене, держала в руках охотничье ружьё. Вместе со звуком выстрела, мелкие дробинки вырвались из ствола и подтолкнули здоровяка Ника вперёд. Спина его чёрной рубашки с правого края изрешетилась и оттуда брызнула кровь. Но ещё до его падения в квартире снова раздался оглушительный звук. Одна или несколько дробинок, которые не достались Нику, пролетели дальше и раздробили тоненькие пальцы Анны, которыми она вцепилась в оконную дверцу. Оглушительным звуком был её крик, быстро пропавший за пределами дома.
Свалившийся Ник замолк. Салли подбежала к окну и по пояс высунулась наружу. Мёртвая Анна лежала там в своём коротком платье и её никто ещё не успел заметить.
Глава первая
Стройный ряд однообразных домов высотой не больше четвёртого этажа вёл своей ровной линией вплоть до дома номер 301. Здесь, ещё немного и начиналась приятная на вид пристань – слышался звук пароходов и голоса рабочих, чьи слова трудно перевести на приличный язык, не утратив смысл. Странно, но никто из здешних рабочих, возможно, ни разу не появлялся в стенах дома 301. В их кругах было гораздо лучше предпочесть что-то, находящееся в городе поглубже, скажем, «Мисс Элли» или «Гадкий Стинки», который незаслуженно находился на одной из красивейших улиц. В «Хмельном лесу» всегда ждали только своих.
За стойками или в глубине зала изо дня в день сидели одни и те же лица. Возле окна два парня с вечно промасленными руками в грязных робах, в тени, точно напротив туалета – большая компания бородатых компьютерщиков, за следующим столом странная семейная пара, ещё много совсем разных людей на своих местах. И у высокого и большого Грегори Швиммера было своё место.
Он всегда один сидел за барной стойкой где-то посередине от обоих её концов. Художник, чья кисть замахнулась бы на Грегори, обязательно показал бы, что его взгляд почти всегда смотрел на бокал. Изначально запотевший, но после пары кругов пальца Грегори по его стенкам, становившийся вновь прозрачным. В статике художник предпочёл бы забыть, что бокалы сменяются и всё, что ему, как творцу останется – это взгляд. Собственно, самое главное, самое отличающее посетителей «Хмельного леса» от тех же работников пристани.
Каждый посетитель забрёл когда-то в «лес» не случайно. Обычно, их приводили мысли. Эти состояния, коих бывает много: когда под неслышимые другим мелодии или голоса в понуром свете человек ступает по наполненным улицам, словно никого и нет вокруг. Всегда ли это грусть? Как у всех – не известно, но именно у Грегори это была она.
За годы, проведённые в тех стенах, он никого не сделал своим собеседником. В объятиях пьяного шума от него отстранялось всё. Новые мысли не спешили, но Грег верил, что каждый его приход сюда рождал строчки на его страницах. Бармен менял бокал, когда он пустел и не доставал Грегори оплатой – всегда был следующий раз: он вернётся и заплатит.
Но, странно, в тот вечер Грегори неистово тошнило. Он чувствовал, как желчь в желудке прожигает себе пути отхода. Впервые подняв глаза с уровня мраморной стойки, Грегори припомнил, как здоровенный Митчел похлопал его по плечу однажды. Это был знак уважения: “Ты самый крепкий тут, Швиммер.”, - сказал он, а потом оставил ему немного денег на один бокал и такси. Грег невольно гордился тем, что ненавидит общественные отхожие.
Завершив последний стакан, Грег наконец понял, что с ним – по дну в остатках скользили крохотные ошмётки – то ли ржавчины, то ли чего ещё. Он отрешённо поставил стакан, отсчитал прямо в кармане несколько банкнот и побрёл к двери. В его сторону тут же обернулся мужчина со знакомым лицом, но безымянный в памяти. Между ними собирался разговор, но Грегори шел мимо и услышал только: «Уже уходишь?».
Голова Грегори произвольно кивнула, он отпустил несколько рукопожатий по пути и выбрался из бара на воздух. На улице было ещё светло, но Солнце давно скрылось за домами. Пальцы медленно отпустили дверную ручку и шум бара за плечами Грега исчез. От этого почему-то полегчало. Грег выпрямился и, в который раз очень глубоко вздохнув, пошел по дороге направо.
Идя домой, Грегори уставлялся в следующие шаги. Ещё бросив последний взгляд из-за угла на свой родной бар, он уже точно знал, что больше никогда не сможет оказаться за своим любимым местом. Он уже будто видел, как рабочие, спустя несколько дней, снимают обшарканную вывеску над дверью, выносят мебель и, уезжая на наёмном грузовике, смотрят в несколько глаз через зеркала заднего вида, как возле входа потерянно стоит бармен.
***
Вскоре перед глазами оказалась дверь в квартиру. За ней Грега, как и всегда встречал длинный коридор, сливающийся с кухней и гостиной. В окнах блестели ночные огни и от сквозняка вздыбились занавеси. У порога всё казалось обыкновенным: не было даже гостевой обуви, брошенной в спешке. На хлопок двери никто не вышел.
Грегори небрежно наступал на свои ботинки и вынимал из них ноги, чтобы не тянутся к шнуркам. От входа он видел, что кто-то ворочается на диване, тихо работал телевизор. Когда прихожая оказалась за спиной из-за спинки дивана вяло вышло: «Привет, Грег.», - во весь рост на нём потягиваясь растянулась Нэнси.
-Сколько уже? – спросила следом она.
Грегори потянул левое запястье к глазам и в темноте едва различил:
-Пол…первого. Ты чего здесь? Бабушка же говорила, что заедет за вами. – Грегори наклонился над дочерью и стал высматривать пульт.
-Она приезжала. – Нэнси присела и выключила телевизор. – Рика забрала. Я попросилась остаться.
Между ними затаилась пауза. В горле Грега уже набиралась сила спросить «зачем», но он помотал головой и заковылял в кабинет.
Дома мне снова никто был не рад. Нэнси привыкла к моим пьянкам и спокойно сидела в кресле, листая журнал, а Рик уже, наверное, спал.
-Добрый вечер, отец, - прозвучало из-за старого большого кресла перед телевизером.
-И тебе, - ответил я, икнув.
-Как обычно... - в её голосе я уже не слышал детской досады. Она выросла. Она выросла, пока я рассказывал парням в баре о том, что пишу новую книгу.
Нэнси всегда поражала меня тем, что казалась взрослее своего возраста. В двенадцать лет она сказала нам, мне и её маме, которой уже три года с нами нет, что ей надоела балетная школа, что ей надоели абсолютно все её внешкольные занятия, что она хочет научиться водить байк или, по-крайней мере, пойти раздавать листовки. Сейчас ей шестнадцать и она вымаливает у меня возможность не идти в колледж. Я верю каждой идее, что рождается в её маленькой, но взрослой голове, и тем не менее — до сих пор я не услышал от неё ни одной мысли, которая заставила бы меня принять решение.
-Отец, - вскликнула она, обернувшись через спинку кресла, - я нашла работу по себе, в музыкальном магазине.
Она ждала, пока я наконец выпью всю воду из системы водоснабжения и обращу на неё внимание. Я пил и пил, будто снова в баре. Может, меня в тот момент сильно сушило, а может, я и слышать не хотел ни о какой её работе. Ненси, давай не сегодня. Я снова пьян, я устал, я хочу спать. Она перестала ждать моего ответа, когда я подошел к ней, поцеловал её в лоб и пожелал спокойной ночи.
После смерти Анны, женщины всей моей жизни, моей жены, я решил отдать Ненси нашу спальню, где стояла единственная двуспальная кровать — пусть девочка чувствует себя принцессой, отшучивался я перед самим собой. Я решил, что и у неё и у Рика будет собственное пространство, в котором можно подумать и не мешать друг другу. Я полностью осел в своём кабинете. Там был мой любимый кожаный диван - подарок отца в честь моей первой книги, большой стилаж, наполненный моими пожитками в обложках и переплётах, стол, неприподъёмный и крепкий, и одно окно прямо за ним. В этом кабинете родились мои первые строки, в нём, по-сути, прошло всё моё детство — раньше этот Кабинет был моей детской спальней.
Я открыл дверь и вошел. Сквозь окно сочился вечерний воздух и свет с улицы, в лучах которого кружились крупицы пыли. Тело унесло меня прямо на тот самый диван, в полёте схватив с пола подушку. Я улёгся поудобнее, прямо в обуви и одежде, лишь растегнув ремень и ширинку на штанах, закрыл глаза и мысленно начал продолжать свой роман. Писатель внутри меня уселся за свой рабочий стол, пододвинул ближе пишущую машинку и начал стучать по клавишам. Удар за ударом он выводил на белые листы мои мысли, старательно отодвигая каретку на место после каждой строки. Он тарабанил то медленно, то со скоростью. Он начал бить с приличной силой. Я проснулся. За окном уже жужжали утренние такси и кто-то настойчиво стучал в дверь моей квартиры.