Несмотря на то, что за пять лет я записал две сольных пластинки, я ни разу не исполнял свою музыку вживую. Я и не собирался этого делать, но однажды мне позвонил мой продюсер.
"Лэнеган, тебя просят сыграть пару концертов на разогреве у Джонни Кэша. Стоит согласиться!"
Джонни Кэш был настоящим американским героем, оригинальным, не похожим ни на кого другого талантом, уважаемым во всем мире. Я подумал: "Джонни Кэш? Любимый исполнитель моего отца? Тот самый Джонни Кэш, записи которого я столько раз слушал в детстве?" За несколько месяцев до этого меня попросили предоставить несколько песен для первого альбома Кэша на "American Records", лейбле продюсера Рика Рубина. Этот альбом смог возродить его карьеру в конце жизни. Несмотря на то, что он уже был всеми любимой суперзвездой, пластинка закрепила его почетное место в анналах музыкальной истории.
Когда поступил запрос на песни, я как раз недавно видел повтор одной из телевизионных проповедей преподобного Билли Грэма перед толпой, заполнившей бы большой стадион, во время которой Джонни Кэш говорил о своей приверженности Христу и своих личных отношениях с Иисусом. Я тогда подумал: "Мои песни слишком мрачные, чтобы давать их этому Божьему человеку, он все равно никогда их не использует". Поэтому я отправил несколько своих песен, которые считал не слишком пессимистичными. Может, хоть одну выберет. Конечно, когда альбом вышел, на нем были традиционные баллады про убийства и оригинальные композиции таких мастеров темных искусств, как Гленн Данциг и Трент Резнор. Осознав свою ошибку, я решил: "Меньше думать надо в следующий раз, придурок".
Надо было соглашаться на концерты. Я уже один раз пожалел, что отказался выступить на разогреве у Р. Л. Бернсайда, настоящей легенды блюза, чьи пластинки мне нравились. Если я и этим шансом не воспользуюсь, то буду жалеть до конца своих дней. Я быстро собрал группу из парней, которых давно знал и которые помогали записывать мои сольные альбомы: Джей Маскис, Майк Джонсон, Барретт Мартин и Дэнни Питерс. Во время репетиций перед концертами я понял, что делаю это по двум причинам. Одной из них было то, что я вырос на альбоме "At Folsom Prison". В детстве мне особенно нравилась песня "Orange Blossom Special". А второй причиной был мой отец. Я купил ему билет на самолет до Сиэтла. Последние лет десять он жил на Аляске, фактически в изоляции, борясь с алкогольной зависимостью и, как мне казалось, с мучившей его всю жизнь депрессией. Он никогда раньше не видел меня на сцене. Увидеть вживую выступление Джонни Кэша было бы для него воспоминанием на всю жизнь.
Все ребята в моей группе были профессионалами, и по мере приближения концертов единственной проблемой оставался мой собственный настрой. Я никогда не собирался исполнять ни одну из этих спокойных, очень личных песен перед публикой. Со своим менталитетом панк-рокера я на каждый концерт шел, как на войну. Мне казалось особенно сложным выступать перед аудиторией, привыкшей к музыке в стиле кантри, потому что этот жанр больше, чем любой другой, зависел от теплых и дружественных отношений между исполнителем и зрителями. А вот с этим были проблемы. Я привык обращаться к публике только в тех случаях, когда в меня чем-то бросали или оскорбляли. Если не считать несколько не слишком обидных насмешек, на которые я тут же отреагировал парой ругательств, вероятно, грубоватых для преимущественно пожилой аудитории, концерт прошел неплохо.
Примерно в середине выступления я заметил Джонни Кэша, стоявшего сбоку от сцены. Он там оставался в течение всего концерта, после чего представился в своем фирменном стиле.
"Здорово, я Джонни Кэш," – сказал он и пожал мне руку. – "Отлично пел, сынок. Спасибо за выступление, мне понравилось. Душевные песни".
Я с трудом скрывал свой восторг от общения с ним и наблюдал за его выступлением из-за кулис. Несколько песен он исполнил вместе с сыном, Джоном Картером Кэшем. Он по-прежнему исполнял все старые хиты. Мы с отцом были в восхищении. На следующий день во время концерта на открытом воздухе в Портленде к нему присоединилась его знаменитая жена Джун Картер Кэш. К большому удовольствию публики они исполнили зажигательную версию песни “Jackson”.
Мой отец был со мной за кулисами, и я предложил познакомить его с Джонни. Он отказался.
"Мне достаточно просто быть здесь, видеть, как он играет, и слышать твою музыку, сынок. Спасибо тебе за это. Я тобой горжусь, Марк".
Эти слова я очень редко слышал в своей жизни от кого-либо, кроме отца. Он всегда поддерживал и верил в меня, несмотря ни на что. Раз я не сидел в тюрьме, он уже считал, что моя жизнь удалась.
Однажды, несколько лет назад, я получил от него письмо. В нем была только одна фотография, вырезанная с обложки газеты "Сиэтл Таймс". На ней были запечатлены несколько заключенных местной тюрьмы, под вооруженной охраной несущих свои матрасы по улице. Заголовок гласил: "Заключенные переезжают в новую тюрьму". Первый парень на фото был очень похож на меня. Отец нарисовал фломастером стрелку, указывающую на него, и подписал: "Это ты?" Он, скорее всего, действительно думал, что это был я. К сожалению, ему было очень легко поверить в то, что это я, к большому разочарованию своего отца, нес свою постель вниз по улице в новую тюрьму. Я не стал ничего не отвечать. Мне было не до того. У меня было полно важных дел, связанных с наркотиками.
Хикс давно уже свалил домой в Теннесси, пытаясь соскочить с иглы, и ко мне переехал Дилан. У меня тогда жил Стив Хэнфорд по прозвищу "Слэйер", бывший барабанщик и продюсер легендарной панк-группы "Poison Idea" из Портленда, штат Орегон. К моей невероятной удаче и злорадному удовольствию, Слэйер устроился на работу не к кому-нибудь, а к моему заклятому врагу Брюсу Пэвитту. То кидалово с фотографией на обложке дебютного сольного альбома все еще не выходило у меня из головы. В какой-то момент Брюс поссорился с Поунменом и продал ему свою половину бизнеса, а теперь, вероятно, просто наслаждался своими миллионами на досрочной пенсии. Когда выяснилось, что Брюс нанял Слэйера, чтобы, помимо прочего, перебрать свою гигантскую коллекцию пластинок, которая в моем одурманенном наркотиками воображении стоила не меньше миллиона баксов, я мгновенно увидел в этом шанс отплатить этому ублюдку. Я подробно расспросил Слэйера про коллекцию. Тридцать экземпляров первого сингла "Nirvana", в отличном состоянии? Записал. Двадцать экземпляров того, пятнадцать этого? Тоже подойдет. Каждая пластинка из коллекции стоила денег.
Каждый день в доме Брюса Слэйер сортировал пластинки в полном одиночестве, без присмотра. Приходил и уходил он со своим собственным ключом. Я давал ему список самых дорогих пластинок с указанием того, сколько копий принести в тот вечер. Это была невероятная, фантастическая удача для трех раздолбаев, у которых не было никакого источника дохода, кроме моих нерегулярных чеков на выплату гонорара, продажи крэка разному отребью и изредка доходов от краж со взломом, мошеннических схем с чеками и других мелких наркоманских делишек.
В этой схеме Дилану тоже нашлась работа – он ездил со мной по лучшим музыкальным магазинам и загонял им всю украденную добычу, пока я ждал снаружи. Каждый раз, когда мы возвращались с полными карманами бабок, я улыбался со злым удовлетворением и думал: "Пошел ты, Брюс". С этих пластинок мы жили, как короли. Прошел не один месяц, пока сортировка не была закончена в соответствии с высокими требованиям Брюса. Он и не подозревал, что к тому времени Слэйер уже вынес у него из дома редких пластинок на тысячи долларов. Я годами терпеливо ждал своего шанса и, наконец, получил его.