В конце 95-го "Trees" сочинили достаточное количество демо-версий, и "Epic" согласились дать нам еще один шанс записать альбом. Для записи пластинки мы наняли продюсера Джорджа Дракулиаса, и осенью того же года мы приехали в Лос-Анджелес, чтобы начать работу. Джордж был совершенно необыкновенным, ни на кого не похожим человеком. Очень дружелюбный и веселый, всегда улыбался или смеялся. Он обладал внушительной внешностью, с неопрятной копной черных волос на голове и окладистой черной бородой. Если вы его не знали или не слышали, как он говорит, можно было бы легко представить его капитаном пиратского корабля или владельцем мясной лавки. Однако его общительный, жизнерадостный характер идеально соответствовал его крупному телосложению. В студии он вечно нас подкалывал и сыпал шутками-прибаутками, и мы все сразу его полюбили. Хоть и на год меня младше, он уже был очень успешным и известным продюсером звукозаписи. Его уверенность в себе и интеллект были таковы, что он казался мне на несколько лет старше. Он также оказался терпеливым и понимающим другом и ясно дал понять, что все должны оставить меня в покое и не оказывать никакого давления, чтобы позволить мне слезть с наркоты, прежде чем я смогу принимать участие в записи.
Я начал через день ходить в клинику в Беверли-Хиллз, где мне делали укол препарата, избавлявшего от ломки. Во время очередной поездки на укол в Беверли-Хиллз я оказался в приемной с двумя другими людьми: актером Джеймсом Вудсом и девушкой, такой молодой, что могла бы быть его внучкой. Громким голосом, почти крича, Вудс без конца изводил свою несчастную молодую спутницу, рассказывая ей какую-то историю, явно пытаясь произвести впечатление. Мне стало жаль ее, а потом и себя. Оживленно жестикулируя, повернувшись на стуле и нависая над девушкой, он говорил без пауз, не давая ей вставить хоть слово, так громко и быстро, что у меня начала болеть голова. Я чуть не крикнул: "Слышь мужик, заткнись нахрен!", но смог сдержаться. Я терпел его присутствие целых полчаса и уже был на грани нервного срыва, когда пришла моя очередь. Когда меня вызвали к доктору, я был так рад избавиться от его безумной и несносной разговорчивости, что воскликнул: “Как я рад вас видеть, док!” Врач озадаченно посмотрел на меня, и я продолжил: “Не обращайте внимания, просто надоело в приемной сидеть”.
Я держался от наркотиков подальше, и хотя это стоило мне огромных усилий, после многих лет попыток самостоятельно соскочить я, в конце концов, действительно завязал. Но ненадолго.
Казалось, Дракулиас всех знал в Голливуде. Он был популярным человеком, всеобщим другом, желанным гостем на обедах и вечеринках. Джордж постоянно раздавал приглашения на то или иное мероприятие. Будучи по натуре довольно необщительным, я научился очень осторожно принимать какие-либо его предложения. Как-то в начале декабря Джордж однажды за мной заехал.
"Поехали, Лэнеган, прокатимся".
Сидя в машине, пока мы ехали по автостраде 101 к северу от Лос-Анджелеса, я спросил:
"Куда мы направляемся, Джордж?"
"Не парься, все нормально, только на месте веди себя прилично".
Эта загадочность была не похожа на его обычную веселую болтовню. Он казался серьезнее обычного, будто нам предстояло какое-то важное дело. Наконец, мы съехали с автострады в Ван-Найсе, несколько захудалом пригороде, заполненном автомастерскими, фургонами с мексиканской едой и проститутками, прогуливающимися взад и вперед мимо обшарпанных, ветхих мотелей, выстроившихся вдоль улицы. Мы свернули на бульвар Сепульведа, убогую улочку, которая тянулась с севера на юг через всю долину Сан-Фернандо, через холмы и вниз мимо аэропорта Лос-Анджелеса. Мы завернули за угол, и я понял, что мы находимся в "Sound City", легендарной студии звукозаписи, в которой я однажды уже бывал, когда навещал друга.
Джордж вышел из машины, и я последовал за ним внутрь. Секретарша улыбнулась ему, указала на дверь в другом конце комнаты и сказала:
"Они в первой студии, Джордж"
Войдя в гримерку, мы увидели стоявшего спиной к нам высокого мужчину, одетого в черное, который расставлял на столе миски с едой. Он обернулся – передо мной был Джонни Кэш собственной персоной. Увидев Джорджа, он обнял его, а потом и меня.
"Джордж! Рад снова тебя видеть! И тебя, молодой человек! Возьмите себе по бутерброду с курицей, пока остальные ребята не пришли сюда и все не съели!" – сказал он, поднимая миску, полную сэндвичей, которые он, очевидно, сам готовил для своей группы. Мы взяли по одному, а потом он повернулся ко мне.
"К сожалению, запамятовал, как тебя зовут, сынок, но помню твое выступление. Ты тогда на концерте меня затмил!"
Я уже давно перестал участвовать в разнообразной, динамичной жизни моих товарищей по группе. Я примирился с тем, что у всех нас были свои проблемы, и я был самым ущербным экземпляром. Каждому приходилось нести свой крест, но в глубине души я знал, что этот альбом станет для группы последним. Тем не менее, несмотря на всю мою усталость от этого музыкального марафона, я не мог не восхищаться тем, как Ли и Вэн Коннеры, Барретт Мартин и Джордж усердно трудились над созданием этой пластинки, которая должна был стать нашим "последним шансом".
Я начал мучительный процесс записи вокальных партий, продолжая писать тексты для песен, даже когда уже стоял в кабинке у микрофона. Дракулиас спуску мне не давал. Я исполнял куплет, казалось, на пределе возможностей. Затем в наушниках слышался его голос, говоривший в микрофон обратной связи с микшерного пульта: “Не пойдет”. Затем я повторял все заново. Иногда я целую ночь тратил на то, чтобы записать пару куплетов так, чтобы он посчитал их достаточно хорошими. Джордж был строгим судьей, и я повиновался ему беспрекословно, зная, сколько времени он потратил, чтобы помочь мне соскочить.
В студии звукозаписи, расположенной в одном квартале от бульвара Голливуд, он из меня ежедневно выжимал все соки. Я напрягал все силы, чтобы закончить эти последние несколько песен. Физическое и эмоциональное истощение, в сочетании с многими часами пения под пристальным вниманием Дракулиаса, казалось, достигло предела. Тексты, которые я тогда писал, были, вероятно, самыми депрессивными, безнадежными и мрачными из всего, что я когда-либо сочинял, даже если я был единственным, кто понимал их реальный смысл. После многочасового пения, а затем еще нескольких часов микширования вокальных треков — процесса, который включал в себя прослушивание многочисленных дублей, чтобы найти слово здесь, строчку там, и объединить лучшие из них в один связный вокальный трек, который затем будет использован на записи... в общем, студийная магия — я слушал финальные версии и приходил в отчаяние, когда понимал, что мое пение все равно казалось мне дерьмовым. Тогда я умолял Джорджа позволить мне спеть еще раз, и мучительная карусель снова начинала вертеться. В конце концов, результат не устраивал меня самого, а не Джорджа. То, что я первоначально воспринимал как его неодобрение, на самом деле было вызвано моей собственной надорванной психикой, которая мучительно затягивала и без того тяжелую запись.
Для меня "Dust" стал не очередной попыткой добиться коммерческого успеха, а всего лишь второй уникальной пластинкой в нашем каталоге альбомов, где все ранние записи были почти идентичны по звучанию и типу песен. В итоге, этот альбом получился совсем не таким, как его предшественник, который я считал настоящим произведением искусства, в отличие от всех предыдущих. Все участники записи страдали и мучились, работая над ней, но я этим даже гордился. И все же я понимал, что шансы альбома на провал у широкой публики приближались к ста процентам. Я предчувствовал, что его выход станет началом предсмертной агонии, которую группе в конечном счете предстоит пережить. Я со страхом ожидал того недалекого дня, когда "Screaming Trees" должны были встретить бесславный конец и, замученные, замолчать навсегда... Бросив все барахло, я взял такси в аэропорт Бербанк и покинул Калифорнию, направляясь в дождливые, мрачные, унылые, но такие родные края на Северо-Западе.