Когда мне было девятнадцать, зимой я два месяца провел на складе, которым владел отец. Все вещи у меня были с собой: чемодан с одеждой, проигрыватель с колонками и три коробки пластинок. Я спал на старом диване отца в спальном мешке и холодными ночами читал книги при свете старой лампы, которая когда-то стояла у нас в гостиной. Большую, только на четверть заполненную комнату с голым цементным полом и металлической дверью я пытался отапливать переносным обогревателем.
Однажды я поехал на автобусе в Сиэтл, чтобы сделать татуировку. Одна рука у меня была украшена грубыми самодельными наколками, которые я начал делать себе в четырнадцать лет, и я теперь стал закрывать их профессиональными татуировками. Прибыв на место, я направился к большому магазину пластинок "Tower Records", который находился рядом с башней Спейс-Нидл. Там я просматривал полки и бездумно пялился на обложки альбомов, которые чем-то привлекли мое внимание. Я купил одну пластинку просто из любопытства, не имея никакого представления о группе или ее музыке. Это был альбом "Fire of Love" группы "Gun Club".
Прогулявшись до рынка Пайк-Плейс и сделав там в большом салоне какую-то необычную, броскую татуировку, я отправился обратно домой. Когда я добрался до Элленсбурга, я дошел до дома и поставил новую пластинку. Как только игла перескочила на первый трек, музыка меня захватила. Я собирался взглянуть на свежую татуировку, но тут замер и просто уставился на пластинку, будто это было живое существо, которому звуки из динамика, казалось, давали собственную жизнь. Когда вокалист начал петь, у меня по спине холодок пробежал. Я подумал, что именно так звучали бы "Creedence Clearwater Revival", если бы они играли дельта-блюз в стиле панк-рока. Я был просто ошеломлен услышанным. Этот парень выкладывался по полной. Я подумал, что вот, наконец-то, нашел музыку, созданную специально для такого человека, как я. Впервые в жизни я подумал, что тоже хочу заниматься рок-музыкой, быть певцом, как этот чувак. У него, похоже, проблемы были похлеще моих. И с этого внезапного озарения началась моя пожизненная любовь к музыке Джеффри Ли Пирса.
Я узнал, что вышел уже второй альбом этой группы из Майами "Gun Club", и через несколько дней вернулся в Сиэтл, чтобы разыскать ее. Я поставил пластинку сразу же по возвращении домой и понял, что она мне нравится еще сильнее, чем первая. Она была такой же мрачной и безбашенной, как и "Fire of Love", но обладала красотой и глубиной интеллекта и эмоций, которых я не ощутил в первом альбоме. Они даже записали кавер на "Creedence", будто сами увидели призрак Джона Фогерти, который являлся мне на "Fire of Love".
Весной следующего года вышла их третья пластинка, "The Las Vegas Story", и эти три альбома, с которыми я познакомился всего за несколько месяцев, стали моей музыкальной Библией. В Элленсбурге было трудно узнавать что-то новое о любой андеграундной группе, не говоря уже о такой, как "Gun Club". Буквально никто из моих знакомых даже не знал о существовании "Gun Club", пока я сам их не заставлял послушать пластинки группы. Долгое время я сам ничего не слышал о них и предполагал, что они распались или просто исчезли.
Несколько лет спустя, в 1987 году, когда я сам уже был вокалистом рок-группы, Марк Пикерел однажды пришел на репетицию с широкой улыбкой на лице.
"Лэнеган, зацени! У "Gun Club" новый альбом вышел!"
Барабанщик "Screaming Trees", разделявший мою привязанность, держал в руках экземпляр "Mother Juno", их последней пластинки.
Теперь, когда мы знали, что группа все еще существует, мы регулярно просматривали все анонсы концертов, проходящих в Сиэтле, в поисках возможного визита "Gun Club", но этого так и не произошло. Потом Пикерел выяснил, что группа теперь жила в Лондоне и редко покидала Европу.
В 1989 году, будучи в Лос-Анджелесе, где мы давали несколько концертов с "Trees", я отправился в знаменитый клуб "Whisky a Go Go" на Сансет-Стрип, чтобы посмотреть на "Firehose", группу Майка Уотта, у которых мы тогда выступали на разогреве. Перед концертом я встретил их звукорежиссера Стива. Оказалось, что он занимается звуком для "Gun Club". У меня аж челюсть отвисла.
"Да ты прикалываешься! Они что, сейчас в Штатах?"
"Ну да, прикинь. Джеффри сегодня подъедет. Он у мамы остановился, это совсем рядом".
Я едва держал себя в руках. В это просто невозможно было поверить. Я попросил Стива представить меня после концерта. Но еще во время выступления "Firehose" я заметил, как Стив посмотрел на меня и показал куда-то кивком головы. Я посмотрел в ту сторону – там был Джеффри Ли Пирс собственной персоной. Я не медлил ни секунды. Я просто не мог устоять на месте. Передо мной был мой кумир, чья музыка придала моей жизни ощущение цели и смысла, герой, которого я и не надеялся увидеть лично, не говоря уже о том, чтобы познакомиться. Такой шанс выпадает раз в жизни, и упускать его я не собирался. Я подошел прямо к нему, представился и сказал, что являюсь его большим поклонником.
"О, спасибо. А сам ты чем по жизни занимаешься?” - спросил он.
“Я вокалист в группе из Сиэтла, "Screaming Trees.”
Его подруга Роми Мори с удивлением воскликнула:
"О, я вас слышала, ребята, вы классные!"
К тому времени мы уже несколько раз выступали в Великобритании, и Джеффри, казалось, был впечатлен тем, что она про нас знает.
"Ты в Лондоне бываешь?"
"В следующем месяце как раз туда собираюсь".
Он записал мне свой номер.
Когда мы оказались в Лондоне, я позвонил ему. Сняв трубку, он спросил, где я остановился. Я назвал адрес.
"Зашибись! Это в двух шагах. Я зайду за тобой после пробежки".
"Пробежки?" - подумал я - "он что, прикалывается?"
И действительно, через полчаса он появился в нашем дерьмовом отеле с такими крошечными номерами, что когда я включал душ, брызги летели на кровать. Джеффри был весь взмокший. На нем был серый спортивный костюм в стиле 1950-х годов. Я бы никогда не принял его за спортсмена, тем более за бегуна. Я с самого начала считал его гением, но позже узнал, что он был по-настоящему сложной и многогранной личностью. Он готовил изысканные мексиканские блюда для своей прекрасной японской подруги и по совместительству басиста Роми и меня, когда я бывал у него в гостях, сетуя при этом, что “в Лондоне хорошей мексиканской кухни не найти, один "Taco Bell”.
Во время одного из моих первых визитов в квартиру Джеффри в Шепердс-Буш он провел мне мастер-класс по написанию песен.
“Зацени-ка,” - сказал он, ставя на свой проигрыватель пластинку "Hot Buttered Soul" Айзека Хейса. - “Вот, слышишь эту басовую тему? А вот теперь это послушай,” - продолжил Джеффри и включил "Mother Juno", четвертый альбом "Gun Club". - “Вот, обрати внимание. Та же самая тема, только сыгранная задом наперед!” - сказал он, смеясь, когда заиграла песня "Yellow Eyes". - “Вот так, блин, песни надо писать!” - закончил Джеффри, давясь от смеха.
Но когда "Gun Club" приехали в Сиэтл в 1993 году, их концерт интереса не вызвал. В течение многих лет они гастролировали почти исключительно в Европе и Великобритании. Теперь, когда они, наконец, играли в моем городе, Джеффри был в плохом настроении. На всех их концертах на западном побережье зрителей было мало, и в тот вечер сюрпризов ждать не приходилось.
Я пришел на концерт пораньше, потому что хотел посмотреть на старую поп-панк-группу из округа Ориндж, "Agent Orange", которая выступала на разогреве. Звук в клубе, который раньше был магазином, был ужасный, совсем не подходящее место для живой музыки. Мой интерес к "Agent Orange" быстро угас из-за плохой акустики. Казалось, что каждая нота звучит из-под мокрого матраса. Слушать было невозможно.
Зрителей на концерт "Gun Club" собралось немного, хотя я видал аудитории и поменьше. В зале было максимум человек семьдесят пять, когда группа вышла на крошечную сцену, поднимавшуюся над полом сантиметров на двадцать. Они исполнили песни со своего последнего альбома, "Lucky Jim". Реакция зала была вялой.
Однажды в начале того же года поздно вечером в Хаарлеме, городке недалеко от Амстердама, Джеффри пригласил меня спеть бэк-вокал для одной из песен. В тот день мы уже отыграли полноценное выступление для голландского телешоу, поучаствовали в прямой радиотрансляции, а затем еще концерт на легендарной амстердамской площадке "Paradiso". Я был совсем измотан, когда уже за полночь приехал в студию. Для них это был последний день записи, и всем не терпелось закончить работу. Джеффри попросил меня спеть партию в довольно высокой тональности для одной из песен. Однако голос у меня в тот день уже был настолько подсажен после трех концертов, проведенных прямо в середине шестинедельного тура, что я не смог исполнить ничего стоящего. После пары попыток я сказал ему: “Будь оно все проклято, это был шанс всей жизни, спеть со своей самой любимой группой. Но сам слышишь, как дерьмово получается. Не надо этот трек использовать". Он с сожалением согласился.
“А вот песня, в которой я действительно хотел, чтобы ты поучаствовал, но было уже поздно, и мы ее смикшировали”.
Он попросил звукорежиссера поставить ту самую песню, для которой он изначально планировал мое участие. Это был одноименный трек с альбома, "Lucky Jim". Он был такой классный. Я был чертовски зол, что не успел вовремя приехать на студию. Это была одна из величайших песен, которые он когда-либо сочинил, а запись была безупречной, и текст очень запоминающийся. Когда я осознал, какой шанс упустил, я был просто раздавлен.
Теперь, услышав, как группа исполняет ее в Сиэтле, я снова был очарован этой песней и снова чувствовал горечь сожаления. Такие возможности на дороге не валяются. А толпа скучающих хипстеров несколько оживилась только раза три за весь концерт, когда Джеффри исполнил классические хиты в духе блюзового панка с первой пластинки "Gun Club". “For the Love of Ivy,” “She’s Like Heroin to Me” и особенно “Sex Beat” вызвали громкие аплодисменты и даже подпевание со стороны сдержанной аудитории. У моего кумира, ставшего мне другом, было так много красивых, великолепных, берущих за душу песен, а всем было наплевать, за исключением тех случаев, когда он исполнял самые очевидные “хиты.”