С Людмилой мы познакомились в роддоме. К тому времени я уже несколько дней лежала на сохранении. Она же поступила поздней ночью. Время от времени к ней приходила дежурная медсестра, меняла капельницы.
Молоденькая девушка выглядела испуганной и растерянной, как и большинство будущих мамочек, оказавшихся здесь. Её кровать располагалась точно напротив моей. Тоненькая, как тростинка, она лежала на койке, едва заметная. Только округлившийся животик выдавал её положение. Бледность кожи пугала, а большие печальные глаза смотрели в потолок.
Другие женщины в нашей палате тихо посапывали. Я аккуратно встала и подошла к новенькой. Хотелось поддержать её, успокоить:
— Все будет хорошо. Слышишь? Я здесь не впервые, точно говорю, врачи в роддоме прекрасные и обязательно помогут.
Девушка чуть повернула голову и посмотрела стеклянными глазами, будто сквозь меня. Я даже не поняла, расслышала ли она мои слова. Затем отвела взгляд, снова уставившись в темноту.
Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. За период тяжёлой беременности я находилась на сохранении не единожды и многое повидала. И всё-таки именно с появлением Людмилы в полумраке палаты возникла гнетущая тишина. В воздухе витала напряжённость. И даже дежурный врач и медсестра, приходя к ней, говорили как-то по-особенному, не в свойственной им манере: мягко, вкрадчиво. По всему было понятно - ситуация тяжелая.
Наступило утро. Девушка продолжала молчать. Женщины из палаты пытались её разговорить, поддержать. Людмила выглядела словно замороженной. Одна из девчат, не особо отличающаяся чувством такта, неожиданно фыркнула и покрутила пальцем у виска. Намекая тем самым на умалишенность Людмилы. Обладая острым языком, я быстро поставила девицу на место.
После обхода Людмилу увели на обследования, а я успела получить передачку от супруга. Раскладывая пакет, оставила яблоко в качестве угощения на тумбочке новой соседки. И вскоре, отвернувшись к стене, благополучно задремала.
Разбудили меня похлопывания по плечу. Перевернувшись на бок, заметила склонившуюся надо мной Людмилу.
— Спасибо! — тихо произнесла она, держа в руке яблоко.
— Кушай на здоровье! Тебе надо, а то вон кожа до кости, — разглядывая её, ответила я и присела.
Людмила, опираясь одной рукой на край койки, также присела напротив меня. Другой рукой она притянула сорочку, прикрывая острые от худобы колени, и продолжила крепко сжимать двумя руками яблоко.
— Ну, как ты? Что говорят врачи? —
вкрадчиво продолжила разговор я.
Наконец девушка разговорилась. Я слушала её, покрываясь мурашками и с трудом сдерживая накатывающие слёзы жалости. Людмиле предложили написать согласие на прерывание беременности. И если этого не сделать, ей грозила смерть. Я уже не упомню, какие именно к тому были показания, ведь с того разговора прошло более тридцати лет. Но я навсегда запомнила её вызывающий взгляд, которым она окинула меня. Стоило мне спросить:
— Ты сделала это?
— И не подумаю. У моего малыша ещё есть шанс, а я всё равно не жилец. Дохожу. Осталось немного, — Людмила улыбнулась дрожащими губами и замолчала.
Позднее я узнала, что она хотела этим сказать. А пока я всячески поддерживала её, надеясь, что Людмила послушает врачей и изменит своё решение.
В тот вечер мы остались одни, потому как остальные выбыли из палаты, кто домой, а кто и в родильное отделение.
За окном смеркалось. Людмила всматривалась в осенний вечер. Вдруг она отшатнулась от окна и попятилась к противоположной стене. Я окликнула её, но она не отреагировала. Охваченная страхом, продолжала смотреть в отражение оконного стекла. Медленно приблизившись к ней, взяла ладонями её лицо и перевела взгляд на себя. Трепеща от страха, Людмила произнесла:
— Он там!
— Кто? — сделав пару шагов и смотря на пустынный больничный двор, спросила я.
— Коля!
— Люда, там никого нет. Я позову дежурного врача, — твёрдым голосом ответила я и поспешила в коридор.
— Не нужно, — остановила меня Людмила и, тяжело ступая, присела на койку. — Коля бывший муж. Ныне покойный. Виновата я перед ним. Вот он и ходит, изводит меня. Тянет за собой на тот свет. И чем больше я сопротивляюсь, тем настойчивее он становится. Ох, какая я дура была! — неожиданно заплакала она, нервно теребя висевший на шее кулон с красным агатом.
