4
Счастье – в соединении реальной и представимой жизни. В повседневности нет объяснения своего существования, и поэтому ищешь разгадку где-то там, на небе, или, наоборот, сверху смотришь на себя. Я сейчас долго, очень долго пытался написать эту мысль, которую только что решился выразить таким образом. Не нашел лучших слов и смирился. Странно, насколько банальной становится любая мысль в повторении попыток выразиться! Если б она прилетела ко мне внезапно, как «огненная черта», была бы сильной и непререкаемой. Но так, долгим обдумыванием, медленным вылепливанием, я сделал ее смешной. Ну смешно же, скажете вы, совершенно смешно так говорить: счастье в соединении реальной и представимой жизни. А мне уже и все равно, смешно или нет, потому что это так. Как же иначе? Да, только таким и возможно было мое счастье, начиная с моего детства, только так и научился я думать и чувствовать. Так и жил обычной жизнью, пытаясь при этом смотреть на себя откуда-то издалека или сверху, испытывая редкое счастье от слияния двух миров. Как легко соединила их Таня! Для нее я превратился в этот взгляд туда-обратно, и он стал единственно возможным – для нее. Я боялся даже выпустить ее из этого двойного мира, словно зная, что только этим он и жив. Только тем, что я всегда буду рассказывать ей о нем. Это желание расширить границы моей жизни, это желание быть лучше, чем есть, это хвастовство - иногда я окатываю себя этими холодными словами, как водой, чтобы вернуться только к реальности, но не получается. Любые мысли и мечтания, любые воспоминания уже не только мои. Не один я хозяин им.
И сейчас, вспоминая свою жизнь до нашей встречи, думаю, что и там я был не один. Таня словно нарушила ход времени и перенеслась в прошлое в виде ожидания себя. Без облика, без уподобления окружающему миру, но иногда я чувствовал на себе взгляд, пробившийся сквозь листву качнувшейся на ветру березы, или из облака, вдруг начавшего поворачиваться, оглядываясь на меня, или из дымчатого воздуха над речкой там, у поворота, возле зарослей черемух. Я встречал этот взгляд с особенной детской радостью разделить с ним свое счастье. Это было, конечно же, такое неясное, такое неуловимое ощущение, которое яснело только в чувстве: я не один, и кто-то смотрит на меня, и расстояние этого взгляда заполнено томительным и смутным ожиданием встречи.
И в этом потоке воспоминаний вдруг вспыхивает зримое, осязательное подтверждение моим чувствам. Как будто они устали от своей неуловимости и выдают, наконец, один из примеров – для объяснения. Так на ночном небе упавшая звезда доказывает, что была одной из тысяч.
Я люблю это воспоминание, люблю его повторять – оно никогда не изменяется, не добавляет себе новых чувств, я как будто оказываюсь там, на месте нашей первой встречи. Единственное, что мешает мне при этом – необходимость всех обстоятельств места, времени, всех объясняющих подробностей. В своих мыслях я легко обхожусь без них, словно отмахиваюсь от ненужного, лишнего наполнения картины, ее фона, но в пересказе придется, конечно же, смириться с ними. Вот эти обстоятельства: было лето, была моя деревня, мне было лет десять, и я стоял на площадке у магазина – там, где останавливались проезжающие машины. Все равно не стану говорить о том, как я там оказался – за хлебом ли ходил, принес ли меня по воздуху ветер – не важно. Не стану описывать и всего, что было вокруг – потому что и это тоже не существовало для меня. И чувств и мыслей своих тоже не хочу ловить, потому что все они превратились в одно лишь озарение. Девочка, сидящая на заднем сиденье легковой машины, смотрела в окно своими темными глазами – на меня. Не натолкнулся я, не встретил этот взгляд, а сразу оказался в нем. И все словно разрешилось в целом мире. Это, конечно, не думалось такими словами, но я пытаюсь все-таки их пересказать: я нашел, нашел этот взгляд, которому буду рассказывать все, что знаю и чувствую. Наконец я нашел адресата – раньше только предчувствовал его и ждал. Мне нужно было острие той линии, по которой я отправлю все чувства, рожденные во мне. Нет-нет, повторяю я, не думал я такими словами. Но как сейчас по-другому передать мое состояние найденного счастья? Тогда, наверное, я представлял шоссе, по которому машина долго ехала сюда, по которому уедет дальше, но вся дорога, и прошлая, и будущая, была для этой минуты. Сколько мы смотрели друг на друга? Тоже не важно. Вернулись из магазина родители девочки, машина уехала, а я уже стал другим, словно вздрогнуло во мне время, как песок в песочных часах, и потекло зримо и осязательно. И каждое мгновение не было пустым, потому что отражалось от этого взгляда. Как необходимы жизни образы, чтобы раздвигать ее обычные, кажущиеся тесными, границы!
- Ну а ты? Ты помнишь того мальчика, который подошел к машине? – спросил я Таню через много лет.
Она улыбнулась:
- Мы жили в Минске и каждое лето ездили к бабушке в Чернигов. Как раз по шоссе, на котором находилась твоя деревня. Значит, все это вполне могло быть. А помню или не помню… Знаешь, это неважно. Твоего воспоминания хватит на двоих.
- Если что-то могло быть, значит, так и было, - сказал я. - Чем не закон жизни?
Я не стану уточнять свою фразу о счастье, состоящем в соединении обычной и представимой жизни. Не точности слов я ищу, а направления, по которому они улетают. И если правильно оно выбрано, то уже и неточные слова кажутся единственно возможными, или хотя бы соглашаются с собой, и становятся беспрекословными.