1941 год. Ноябрь.
- Не довезем ее, распутица какая на дороге!- вопрошала мать Ольги и утирала платком мокрые глаза.
- Довезем, Аннушка, довезем, я вот тут влево возьму, проедем колею. Вот угораздило Гавриловну ногу сломать, ну что ты будешь делать! - ее отец, Антон Семенович, подгонял лошадь трясущимися руками.
Ольга лежала в телеге и стонала, ей было не до разговоров, поясницу и живот сковало от боли, ей хотелось побыстрее разродиться и чтобы все мучения закончились. Как назло их повитуха ногу сломала, а фельдшер был в другом селе, мальчонка там приболел. Вот и вышло так, что в день родов некому было их принять.
- О ребеночке думай, о Егорушке, муже своем думай, - гладила ее по животу мать.
- Всегда думаю, всегда.
- Как назовешь малыша?- Анна Ивановна пыталась отвлечь свою дочь.
- Егор сказал, что если девочка на свет появится, так Наденькой, а если мальчик, то Сашенька.
- Вот и хорошо, вот и славно. Довезет тебя батька, довезет. Вон уже, завод впереди виднеется, а значит, город близко...
Только прибыли они в больницу, как у Ольги начались роды и уже в скором времени на свет появилась девочка.
Держа ее на руках, Оля улыбалась и сияла от счастья.
- Наденька. Отец твой повелел так тебя назвать. Ради тебя отец всех врагов разобьет и вернется домой живым и невредимым. Надежда ты наша...
Ей хотелось прямо сейчас написать мужу письмо, и когда ребенка у нее забрали, Оля отправилась к постовой медсестре и попросила бумагу и карандаш.
- Подождите, Борисова, я принесу вам в палату лист и карандаш.
Медсестра была рассерженна, швыряла предметы и качала головой, тяжело вздыхая.
- Что-то случилось?
- Идите, идите, не до вас сейчас.
Ольга пожала плечами и вернулась в палату. Там как раз собирала свои вещи молоденькая вчерашняя роженица Ниночка.
- Вас уже выписывают? - удивилась Ольга.
- Да, я выписываюсь.
В глазах молоденькой Ниночки стояла печаль и растерянность. Она покидала свои вещи в авоську и вышла из палаты, ступая неуверенным медленным шагом. Через десять минут вошла медсестра и протянула ей бумагу и карандаш, затем неободрительно посмотрела на соседнюю кровать, где лежала Ниночка и фыркнула:
- Вот пройда, накажет ее судьба, ох, как накажет! - качая головой, медсестра пошла к выходу.
- Ее так рано выписали, а мне сказали пять дней лежать.
- Так сама ушла. Ребенка здесь оставила, говорит, некуда его забирать. Знаем мы таких, нагуляют не пойми от кого, а потом слезы льют, не могут в подоле ребенка домой принести.
- А кто у нее? - вздрогнула Оля. Она представить себе не могла, как отказаться от своей кровинушки родной.
- Дочка. Здоровая, хорошенькая, ну что еще надо? - медсестра наконец вышла из палаты, затем вошла другая и стала задавать вопросы, следом врач на осмотр пришел и Оля все не могла взять в руки карандаш и написать мужу благую весть.
Вновь принесли Наденьку на кормление, потом ее забрали и позвали Олю на ужин. Проходя мимо палаты, где лежали в люльках дети, она услышала плач. Ей показалось, что плачет ее дочка. Забежав внутрь, она увидела свою Наденьку безмятежно спящей, а плакал другой ребенок.
- Чего тебе? - высокая худая нянечка предпенсионного возраста поджала губы и сердито посмотрела на нее.
- Я думала, что это моя дочка плачет, оказалось, другой ребенок. Может быть матери ее сказать, та возьмет на руки, приголубит.
- Нет у нее матери. Это твоя соседка по палате родила девчонку, да бросила. А плачет та, потому что тепла материнского нет, никто не покормит грудью. Иди давай, иди...Нечего тебе сюда ходить, когда надо - принесу дочку на кормление.
Ольга вышла, отправилась в столовую, а затем вернулась к себе в палату и стала писать мужу письмо. Буквы в слова не укладывались, все мысли были только о брошенной девочке. Наконец, с трудом составив письмо, она легла спать.
Ранним утром, идя на завтрак, она вновь услышала плач из палаты. Кричала все та же девочка.
- Можно я ее покормлю? - спросила Оля у нянечки.
- Еще чего! Ты сейчас ее покормишь, приголубишь, а как потом дитя в детский дом отправлять, подумала?
- Детский дом? - отшатнулась Оля.
- А ты как думала? Куда же нам ее? - как неразумной объясняла нянечка.
Развернувшись, Оля быстрым шагом, насколько это можно было в ее состоянии, отправилась в ординаторскую. Там восседал ее врач, который принимал роды.
- Дмитрий Фомич, поговорить можно?
- Что тебе, Борисова? Занят я. - он устало вздохнул и поправил очки на носу.
- Я много времени не займу... В детской лежит девочка, от которой мать отказалась. Позвольте забрать ее к себе. Где один ребенок, там и двое.
- Чего? - он от неожиданности снял очки и уставился на нее во все глаза.
- Девочку, говорю, позвольте забрать к себе. Молоко у меня есть, на двоих хватит. Баба я деревенская, крепкая, смогу поднять на ноги. Ну что ее ждет? Детский дом? И вам хлопот меньше.
- Про хлопоты ты верно говоришь. Но скажи, ты и правду решила?
- Решила.
Он помолчал с минуту, потом просто кивнул и обрадованная Ольга вышла из ординаторской, направившись в детскую. Наденька спала крепким сном, а брошенная своей матерью девочка так жалобно постанывала, что у Ольги сердце сжималось.
- Опять пришла? Велено было уйти и не приходить сюда.- Нянечка хотела ее было прогнать, но Ольга, уперев руки в бока, решительно заявила:
- Дайте мне ребенка, я ее покормлю, мне доктор разрешил ее забрать.
- Как забрать? - недоуменно округлила глаза нянечка.
- Вот так, теперь и она моей дочкой будет. - Подойдя к люльке, Ольга взяла девочку и тут же приложила ее к груди. Та жадно впилась и Оля почувствовала огромный прилив нежности к этой несчастной крохе.
Она гладила ее пушок на голове и едва сдерживала слезы.
- Все хорошо будет, милая. Все хорошо. Теперь мы с тобой будем неразлучными. Я назову тебя Верочкой. Вера и Надежда...То, чего сейчас так не хватает...
****
- Матерь Божья!- всплеснула руками Анна Ивановна. - Это чего же, двойню нарожала?
- Да, мама, две девочки - Вера и Надя.
- А чегой-то они так не похожи? Вон, у Трофимовых невестка двоих принесла, ну не отличишь, как две капли воды.
- У Трофимовых близнецы, а у нас двойня, - соврала Ольга и опустила глаза.
- Ну так и хорошо, хоть отличать их будем! Отец, возьми внучку на руки, познакомься.
Отец держал на руках Верочку и радостно ей улыбался, поглаживая своей шершавой рукой ее щечки.
- Баловать буду!
- Я те побалую, - пригрозила Анна Ивановна пальцем. - Девок баловать нельзя, вырастут не пойми чего!
- Чего ты мелешь, Анна? Вон какая у нас Олька получилась, плохая что ли?
- А это оттого, что я не баловала. Все, дед, поехали домой.
Сев в телегу, мать держала на руках Наденьку, а Ольга забрала Веру из рук отца...
По дороге они остановились у почтового отделения и Оля опустила в ящик письмо, которое заново написала. В нём она сообщала мужу на фронт, что дочка у них родилась, и что сиротку домой забрала, а матери и отцу ничего не сказала, чтобы любили одинаково.
Оля знала, что ее муж добрый человек, он не будет против. И правду скрывать не стала, считала, что так правильнее. А вот родители... Они пусть думают, что у них две внучки, знает она свою мать, и что первым делом та скажет:
- Самим жрать нечего, а ты еще один рот в дом привела.
Мать ее никогда широтой души не отличалась, не то что отец... Но и ему лучше не знать...
Продолжение