Чем старше становишься, тем больше мыслей о том, что нас ждет на той стороне после смерти. Может быть великое ничего, пустота, забытье и забвение, а может какая-то иная жизнь в другом мире, другой эпохе и даже в другом измерении. Хотелось бы думать, что на том свете что-то есть, и наши навыки и умения пригодятся в том мире. Моя любимая Полина Ром выпустила новинку "Наследница старой башни", прочитала первые несколько глав с большим удовольствием. Публикую отрывок для ознакомления с разрешения автора.
Глава 1
- Вот, мама, смотри, хорошенькая какая! – Татьяна протянула мне нежно-розовый конверт и с гордостью добавила: -- Первая твоя правнучка!
Ниночка, внучка, стояла рядом с моим креслом и немного тревожно всматривалась, не понадобится ли подхватить малышку. Ничего, привыкнет к материнству. Здесь есть, кому и присмотреть, и подсказать. Удобно устроив спящую кроху у себя на коленях, погладила внучку по нежной руке, успокаивая:
- Не волнуйся, моя девочка, я держу ее крепко. Как назвать решили?
- Как и хотели, Любашей. В твою честь, бабуля, – Нина наклонилась и мягко коснулась губами моей щеки. – Мы сегодня уже и свидетельство о рождении получили!
Её муж, Андрей положил передо мной на стол документ. Конечно, рассмотреть я там вряд ли что без очков смогу, но то, что правнучку назвали в честь меня, приятно.
- Танюша, подай мне очки, хоть посмотрю, как наше солнышко выглядит, – правнучке едва минуло восемь дней, и привезли малышку специально мне «на погляд». Наши молодые предпочитали жить в городе, к роддому на выписку я ехать не рискнула: совсем плохо хожу последнее время.
Что толку в том, что голова ясная, если сдают суставы, если беспомощность наваливается каждый день плотнее и плотнее. Впрочем, жаловаться мне точно грех. И жизнь я прожила хорошую, и мужа мне судьба дала доброго и работящего. И деток на ноги поставить успели. Это уже внуков я без него поднимала. Сказывалось на его здоровье послевоенное голодное детство, всю жизнь с язвой мучился. Рано мой Виктор ушел, рано…
Впрочем, не стоит о грустном. Очки мне дочка принесла, и я принялась с нежностью разглядывать правнучку. Хорошенькая какая! Жаль, спит и глазки закрыты. Даже сердце у меня защемило от любви к этой крохе. Тут она, как по заказу, распахнула глазки и тихонечко пискнула.
Поднялась суета: молодую маму отправили в спальню кормить Любушку, Танюша отправилась на кухню и уже оттуда, я слышала, сердито выговаривала брату за задержку: «…и мама вас ждет. Сейчас Нина покормит малышку, и спать уложит, можно и за стол садиться, а вы всех подводите! Ты же знаешь, мама без вас и внуков за стол не сядет. У меня горячее перестоит. Поживее там!»
Тяжело опираясь на клюку, я проковыляла к огромному окну в сад. Там, у стекла стоит мое любимое кресло. Сейчас весной сад по-особому прекрасен. Я помню, какой голой, закаменевшей землей нас встретил этот пустырь в самом начале лихих девяностых. Эх, мне исполнилось тогда всего сорок два, какая я еще молодая и крепкая была…
…Каждая травинка здесь посажена мной! Сперва мы с мужем перекопали все эти бесконечные двадцать соток, потом появились картофельные грядки отсюда и до заката, капуста, зелень, огурцы-помидоры и прочие богатства. А Витя за два месяца поставил на краю участка небольшую фанерную сторожку: самим переночевать, да и инструменты от дождя спрятать. На следующий год ставили забор, и обошелся он дорого. Летний душ собрали только на третий сезон.
Картофельная плантация начала сокращаться только лет через семь-восемь, это уже Витенька получил место заместителя директора. Тогда он и сказал:
- Увольняйся, мать. Дом будем ставить!
Сейчас этот самый дом, капитально отремонтированный и достроенный уже нашими детьми, самый старый в поселке. А мой сад – самый красивый. Давно минули времена, когда приходилось убиваться на грядках просто ради еды. Когда осень превращалась в сезон уборки урожая днем и заготовки бесчисленной консервации ночью. Конвейер, другого и слова не подберешь. А только была в те годы и некая внутренняя гордость: «Не пропали с голоду, не спились, детей поднимаем! Всему научились и все смогли!»
Даже и сейчас клубника со своих грядок – самая душистая и сладкая. Да и помидоры с покупными не сравнишь. А уж про фрукты и вообще лучше промолчать. Пусть и мал огород, и перенесен за дом полностью, но на рынке такой вкусноты не купишь.
Зато появились клумбы и рабатки. За черенками моих роз даже из соседних дачных поселков приезжают. А какая удивительная груша растет на участке! Ни с чем не сравним запах осенних пирогов с фруктами! Пекла я такие и раньше, до своих урожаев, с покупными. Но именно у этого дерева удивительно душистые плоды. Мощная груша, раскидистая, ей чуть больше двадцати лет. Живут такие деревья лет семьдесят. Когда я уйду, она еще долго будет радовать моих детей-внуков-правнуков.
Надо же, я уже прабабушка! Надо бы и в честь рождения малышки дерево посадить. Середина весны – вполне еще можно. Стоит подумать, что выбрать и где сажать. Для сына, Тимоши, Виктор сам посадил яблоню. Для Танюши – черешню, дайберу черную. А вот для внуков я уже сама высаживала. Есть на участке и две сливы, и шпанская вишня, и абрикос, апрелька – ранняя черешня. А уж малины у меня и вовсе шесть сортов разной.
В приоткрытое окно вместе с теплым ветерком врывался целый поток запахов. Даже странно: зрение село, суставы все скрипят, а вот носом чувствую не хуже, чем в молодости. Пахнет согретой солнцем сиренью и разогретой солнцем травой, плетистые розы добавляют свои мощные децибелы в эту симфонию, шелковистые нежные нотки цветущей гардении некоторые даже путают с жасмином. Они вплетаются деликатно, как изящная виньетка, обрамляя произведение.
Прямо под окном у меня гиацинты. От густо-фиолетовых в центре клумбы, сиреневых и розовых ближе к краям и белоснежных в широкой, обрамляющей клумбу рамке. Их запах ярок и насыщен, он медово-сладкий, яркий, с оттенком лилии.
Старость раздражает меня своей неуклюжестью и слабостью. Давно уже за всем следит дочь, часто привлекая рабочих, а мне все еще хочется самой командовать в саду, наблюдать, как высаживаются тонкие ростки, как день ото дня набирают они мощи и, в конце концов, взрываются шапкой цветения. Земля всегда дарила мне силы и желание жить. Конечно, после смерти мужа приходилось и мне нанимать рабочих, но все же это был мой сад, мой до последней травинки.
Я жадно вдохнула полной грудью и почувствовала резкий укол в сердце. Переволновалась, наверное, из-за малышки… Надо бы лекарство принять…
Только вот крикнуть дочери я уже не смогла: мир начал меркнуть и сворачиваться в крошечную точку, отдаляясь и теряясь где-то в глубинах космоса, сливаясь с бесчисленными миллиардами таких же искристых звездочек…
Ни боли, ни страха. Скорее удивление и предвкушение чего-то необычного…
Глава 2
Первый раз я очнулась от лучей восходящего солнца. Били они мне прямо в лицо, и я инстинктивно прикрыла мгновенно заслезившиеся глаза. Хотелось пить.
Хлопнула дверь, и раздраженный женский голос спросил:
- Не сдохла еще?
- Нет, госпожа. Ночью-то совсем вроде как худо было, задыхалась вся, стонала. Думала, отойдет, спаси, осподь! А сейчас вона сами извольте подивиться, глазьями блымает, – второй голос, совсем другой. Простоватый, какой-то сельский. Слова выговаривает помягче, да и возраст у женщины явно старше, чем у первой.
Я с трудом подняла руку, пытаясь стереть слезы и защитить глаза от яростно бьющего света, который даже сквозь сомкнутые веки резал глаза. Болело все: голова, тело, даже мышцы ног и рук. Но если обычная мышечная боль в конечностях, которая бывает при сильных нагрузках, не пугала, то вот спазмы внизу живота – это что?!
И запахи витали странные, непривычные, чужие и неприятные. Пахло горелым деревом и дымом, чем-то сивушным, плохого качества. Напоминает самогонку, которой в девяностых торговала наша соседка, сварливая и крикливая бабка Валя. А еще пахнет сыростью, холодом и камнем. Такой запах был в пещере, куда мы однажды с мужем лазили по молодости. Хорошая тогда группа туристическая подобралась…
Мысли у меня путаются сильно, да и слышу я так, как будто голоса понемногу отдаляются…
- Ить и шевелиться вона сама начала, – как бы с осуждением произнес второй голос.
- Пока она не сдохнет, этот законник из замка не уедет, Шайха, – голос молодой женщины прозвучал… Осторожно он прозвучал, явно во фразе скрывался непонятный мне смысл. От женщины веяло неприязнью и опасностью.
Шаги и шуршание ткани. С меня сдернули одеяло: сразу стало зябко, и раздраженная женщина спросила:
- Её что, обмывал кто-то?! – Голос тяжело давит и пробивается сквозь окутывающую меня все сильнее дурноту.
Я втянула воздух, пахнущий кровью, болезнью и потом, и так и не рискнула открыть глаза. Накатывала дурнота, казалось, что мир плывет и качается. Уже погружаясь в бессознательное нечто, я услышала недовольный ответ:
- Горничная ейна приходила. Я уж и то – гнала ее, так она скандалить почала…
***
Второй раз я очнулась, наверное, ночью. Кто-то тыкал мне в губы чашку и тихонько шептал:
- Попейте, миленька моя, попейте… - твердая рука придерживала меня за затылок, помогая.
Я глотала теплую воду жадно: внутри все ссохлось, казалось, я никогда не напьюсь. Глаза я открыла уже потом, когда удивительная влага закончилась.
Темно, хотя все помещение освещено холодным светом и каким-то красноватым отблеском, который то становится ярче, то теряется за темным силуэтом человека, принесшего мне воду. Все резкое, контрастное, непривычное. Почти те же запахи и совершенно чужая комната.
В стрельчатые узкие и высокие окна – их, оказывается, целых три, падают теперь рассеянные потоки лунного света. Возле моей кровати женщина средних лет, одна половина ее лица подсвечена серебристым отблеском ночного светила. Он подчеркнул морщины и складки. Вторая половина лица теряется в темноте.
Лунный свет обманчив, но мне кажется, ей лет пятьдесят. Совершенно незнакомое лицо, простоватое, очень неухоженное: брови она не щипала ни разу в жизни. Да и нелепый чепец, надвинутый на лоб, изрядно уродует внешность. Лицо кажется почти квадратным. Но я абсолютно точно ее не знаю.
Я пытаюсь сообразить, чем я заболела и что случилось. Сердце… У меня кольнуло сердце, и я не успела позвать дочку… А потом, кажется, уснула. Я даже помнила свой полет среди темноты, и как я тянулась к искоркам звезд. Красивый сон, конечно, но что с моим здоровьем? Почему все тело болит и тянет так, как будто я перебрала с физическими нагрузками?
Я тру глаза, стирая налипшую засохшую слизь, пытаясь привыкнуть и понять, где я. Наконец, проморгавшись, смотрю на женщину и сипло – горло тоже болит – спрашиваю:
- Вы кто?
- Я это, светлая госпожа, я! – почти с испугом говорит она. -- Что же это такое-то, осподь всемогущий! – она делает рукой какой-то странный жест, чертя несколько раз линию от левого плеча к правому и наоборот.
Кулак сжат, и чертит она оттопыренным большим пальцем. Из-под нависших век с испугом смотрят на меня небольшие глазки, и женщина вздыхает, открыв рот и показывая мне недостаток двух нижних зубов:
- О-о-хти мне! Это что же такое и сотворилось с вами, светлая госпожа! Ну, оно и понятно: в родах два дня отмучались, да еще и ребеночка потеряли!
- Ребеночка?! – абсурд какой! Кто из нас сошел с ума? Я или эта незнакомая тетка?
- Да ведь говорила я вам уже! Да такой-то мальчик ладненький… – продолжая вздыхать, она торопливо тянет меня с кровати за руку, бормоча: -- Сейчас обмою вас, да и сменим все… Шайха-то поди и возиться не станет… От ить, бога-то не боится! Только уж вы поспешайте, госпожа, подмогните мне малость, одна-то я ить не справлюсь.
Театр абсурда продолжается. Я стою в центре большой комнаты с высоким потолком у стола. Держусь слабыми руками за спинку тяжелого резного стула и пытаюсь понять, что происходит. Голова кружится, и понимаю я плохо. Только эта самая спинка стула, за которую я цепляюсь, придает картине грубые черты реальности.
Женщина торопливо протирает меня тряпками, смоченными в миске с теплой водой. По комнате гуляет сквозняк, и все тело покрыто мурашками от озноба. Совершенно чужое тело, недавно рожавшей женщины. Оно тощее, какое-то изможденное, с выпуклым, чуть обвисшим животом, с густой растительностью под мышками и на лобке, с маленькой грудью и темной толстенной косой, липнущей к влажной коже плеча.
Я молчу и боюсь заговорить, потому что даже сквозь слабость и гул в ушах понимаю: все вокруг слишком реально для сна. Пол каменный и ледяной, такой ледяной, что у меня постоянно поджимаются пальцы на ногах, стол застелен огромным куском темного толстого бархата и на нем подсвечник на пять рожков, где сейчас горит только одна свеча. Впрочем, от нее нет толку: луна достаточно яркая. Я трогаю мягкий бархат скатерти. Он тоже вполне осязаем и реален.
Сбоку от меня огромный портал камина, где дотлевают, светясь красным, прогоревшие поленья. Над камином зеркало в сложной раме с завитками и виноградными гроздьями, на полке, отражаясь в зеркале и двоясь, большие расписные вазы. В зеркале же частично отражается огромное сооружение, на котором я спала – кровать с балдахином. Она высокая сама по себе, я чуть не упала, когда слезала, так еще и поставлена на подиум со ступенькой.
Женщина подает мне тонкую мягкую сорочку длиной до пят, пахнущую какими-то горьковатыми травами, и, протягивая пеленку, спрашивает:
- Сильно кровит? Так-то вы ить родами крови потеряли больно много. Вам бы сейчас горячего вина красного, да с пряностями, да мяса побольше с кровью
Мне неловко обсуждать с ней этот момент. Я неуклюже поворачиваюсь и иду к кровати. Каких-то связных мыслей нет, и я сильно устала. Почему-то вспомнилась Скарлет О`Хара с ее знаменитым: «…я подумаю об этом завтра.». Взбираясь на кровать, повторяю про себя одно и то же: «Я подумаю об этом завтра. Я подумаю об этом завтра…».
Глава 3
Очнулась я резко, а спала совсем мало. Я поняла это по тому лунному свету, который сейчас активно лился в окна. Очнулась от того, что к губам мне пытались прислонить кружку. Женщина, так же как и та, что поила меня раньше, подсунула руку мне под голову и приговаривала:
- Давайте, госпожа, давайте… Вот сейчас тепленького попьете, сразу и полегчает.
Голос я узнала и чисто инстинктивно оттолкнула крепкую руку старухи так, что глиняная кружка вылетела у нее и разбилась на каменных плитах пола. Женщина меня пугала. Пожилая, замотанная в платок так, что глаза почти не было видно, с ввалившимся ртом и твердыми пальцами. Она одной рукой машинально придерживала меня за затылок и растерянно смотрела под ноги, приговаривая:
- Это что же этакое вы делаете, госпожа! Не опознали меня, что ль? Это же я, Шайха. Али и правду не опознали? – она пристально всмотрелась в мое лицо и, заметив, что я уже прихожу в себя, отвела глаза.
-- Я не хочу пить, – это была ложь, пить я снова хотела, но я помнила ее голос и не доверяла старухе.
- Сейчас я приберусь здеся, да и нового вам питья изготовлю, -- она так и не смотрела мне больше в лицо, суетливо собирая черепки посудины и приговаривая: -- Экая лужа натекла, только вот мне бегать тудой-сюдой, затирать… Стара я уже, этак-то скакать чтобы!
Старуха, шаркая, ушла, а я медленно, чтобы голова не кружилась, поднялась и, сев на кровати, досчитала про себя до пятидесяти. Потом встала и подошла к дверям. Мысли были хоть и обрывочные, но гораздо более разумные: «Она меня не любит… ненавидит… Навредить хочет, я чувствую… Спальня большая, мне говорят “госпожа”… Значит, это моя спальня, и нужно просто закрыть дверь… Закрыть и не открывать… Ни за что не открывать…».
Двери высокие, двухстворчатые, с богатой резьбой, закрывались на такой же узорчатый кованый засов. Только узоры узорами, а толщину дерева и металла я оценила: выбить будет очень не просто. На засове имелся еще и хитрый рычажок в форме декоративного молоточка. Молоточек проворачивался на оси и вставал в специальное отверстие. Теперь, даже если долго-долго трясти дверь, засов с места не сдвинется.
Я забралась в кровать, старательно обойдя лужу на каменных плитах, и только начала согреваться, как дверь толкнули раз, потом другой. Потом раздался шепот:
- Госпожа, светлая госпожа, это же я, Шайха! Это зачем же вы закрылись? Откройте, госпожа! Откройте!
Я молчала, мне было просто жутко. Все это: и обстановка комнаты, и эта старуха напоминали кадры из фильмов ужасов. Да еще и шепот-шипение, доносившийся из-за двери:
- Откройте, а то сейчас людей позову, и ломать станут! Откройте, госпожа! Это вам от горячки что-то померещилось, откройте! Или вы умом тронулись? Сейчас людей скличу – выломают! Откройте добром! – все это время она продолжала трясти дверь, будто надеясь, что я не поставила молоточек на место.
Только если я такая больная, почему же она говорит шепотом?! Почему не зовет на помощь?! Дверь она дергала долго и ругалась-уговаривала тоже долго, но потом все же ушла. Может, и приходила еще, не знаю – спала я довольно крепко. Так что в следующий раз я проснулась только утром, от сильного стука в дверь и уверенного громкого голоса:
- Любава! Любава! Отвори немедленно! Ты с ума сошла, что ли?! Отворяй, а то сейчас стражу вызову и придется ломать! Открывай!
Чувствовала я себя лучше, соображалось тоже побыстрее. А первое, что я увидела, встав на ступеньку возле кровати, две дохлые мыши. Одна прямо у подсохшей уже лужицы, вторая где-то в пяти метрах от нее, ближе к двери, в которую стучали. Открыть или нет?
Тут к женскому голосу присоединился мужской, довольно властный:
- Госпожа Любава фон Розер! Я законник Эрик Фонкер из Дершта. Откройте, или я прикажу ломать дверь! Госпожа, вам плохо?! Приказать ломать?! Отзовитесь, госпожа Любава!
Я огляделась: никакой одежды нет. Закутавшись в одеяло, как в плед, я подошла к дверям и откинула замок. В комнату ввалилась небольшая толпа народу. Первой влетела молодая женщина, блондинка в тяжелом бархатном платье синего цвета и массивном ожерелье золотой филиграни, на левом рукаве у нее была закреплена широкая черная повязка. Она быстро оглядела меня и комнату, с испугом заметила дохлых мышей и тут же уронила платок, ловко подхватив мышиный трупик через него.
Следом спокойно вошел пожилой мужчина в коричневом суконном костюме и сапогах с кисточками. У него была длинная седая борода, заплетенная в косу. На груди, на толстой цепи какой-то крупный чеканный медальон. Прошмыгнула за его спиной та самая старуха в платке, что пыталась напоить меня ночью, и кинулась к камину разводить огонь. На меня она даже не взглянула.
И последними рядышком вошли молодой парень лет двадцати, несущий с собой что-то вроде большого деревянного чемодана, и еще один мужчина средних лет, дородный, даже пухловатый, в пенсне, одетый в черный костюм и несколько вычурную красную суконную шапочку с шариком на макушке. Он тоже держал в руке что-то вроде кожаного мешка.
Все они остановились передо мной, глядя во все глаза, а блондинка заботливым тоном заговорила:
- Ты так напугала нас, Любава! Ложись скорее в кровать, ты простынешь! Шайха, затопи камин немедленно!
Я посмотрела ей в глаза и ответила:
- Не лягу, пока мне не объяснят, что здесь происходит. Почему ночью меня пыталась отравить эта женщина? Почему ты, – я высунула руку из-под одеяла и ткнула пальцем в блондинку, – прячешь сейчас в платке дохлую мышь?
Блондинка огорченно покачала головой и со вздохом произнесла:
- Ну вот, я же говорила вам, что она совсем тронулась и в себя никак не приходит. Бедная моя сестренка! – обращалась она при этом к мужчине с медальоном. – Она опять бредит и говорит глупости…
Тот с сомнением посмотрел на меня и спросил:
- Госпожа Любава, позвольте доктору осмотреть вас. Так будет лучше. Мы сейчас с помощником уйдем и вернемся, когда вам станет лучше.
- Нет! – я упрямо потрясла головой: -- Я не брежу. Я утверждаю, что ночью Шайха принесла мне питье, я оттолкнула ее руку, так как не хотела пить, и чашка разбилась. После этого я закрыла дверь, а ночью из лужи напились вот эти мыши и сдохли, – я сделала шаг в сторону, и все присутствующие увидели и высохшую лужу, и дохлую мышь рядом.
- Доктор, -- заламывая руки блондинка обратилась к полному мужчине: -- Сделайте что-нибудь! Я не переживу, если и она уйдет вслед за своим мужем!
У нее на глазах даже показались слезы, когда она, глядя на мужчину с медальоном, торопливо поясняла:
- Она всегда была не слишком умелая хозяйка, мастер Эрик. Потому и с покойным бароном не слишком ладила, понимаете? Когда мы с мужем приехали, здесь было чудовищное количество мышей! Просто ужасное! Конечно, я велела разложить отраву везде, где только можно! Недопустимо так вести хозяйство, просто недопустимо! – она всхлипнула, и я почувствовала растерянность.
«Может быть, и правда, ничего такого не было?! Мало ли, что мне примерещилось… А мыши могли отравиться и в другом месте. Но зачем тогда она подняла мышь с пола и спрятала ее? Может, просто постеснялась гостей?»
Тем временем служанка у камина, та самая Шайха, раздув огонь, подошла к хозяйке и начала бубнить у нее из за плеча:
- Самое то питье, что вы, доктур, изготовили, я и подала светлой госпоже. А она как вскочит! Как руками махать начала! Я испугалась ужасть как! А она кружку об пол шваркнула и давай хохотать… Как есть умалишенная… Я спужалась сильно, доктур, да и выскочила. Ну-ка, страсть какая… А она тут же и накинула засов. От и все…
Продолжение читать на сайте Литнет, тыкать тут
Автор Полина Ром