«СИМУЛЯКР (франц. – стереотип, псевдовещь, пустая форма) – одно из ключевых понятий постмодернистической эстетики, занимающее в ней место, принадлежащее в классических эстетических системах художественному образу. Симулякр – образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, поверхностный, гиперреалистический объект, за которым не стоит какая-либо реальность. Это пустая форма, самореференциальный знак, артефакт, основанный лишь на собственной реальности.
Бодрийяр, чья теория эстетического симулякра наиболее репрезентативна, определяет его как псевдовещь, замещающую «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и изображаемым. <...> Эра знаков, характеризующая западно-европейскую эстетику Нового времени, проходит несколько стадий развития, отмеченных нарастающей эмансипацией кодов от референтов. Отражение глубинной реальности сменяется ее деформацией, затем – маскировкой ее отсутствия и наконец – утратой какой-либо связи с реальностью, замена смысла анаграммой, видимости – симулякром. Перекомбинируя традиционные эстетические коды по принципу рекламы, конструирующей объекты как мифологизированные новинки, симулякр провоцирует дизайнизацию искусства, выводя на первый план его вторичные функции, связанные с созданием определенной вещной среды, культурной ауры. Переходным звеном между реальным объектом и симулякром является кич как бедное значениями клише, стереотип, псевдовещь. <...> Эстетика симулякра знаменует собой триумф иллюзии над метафорой, чреватый энтропией культурной энергии. <...> Сравнивая культуру 20 века с засыпающей осенней мухой, Бодрийяр указывает на риск деградации, истощения, «ухода со сцены», таящийся в эстетике симулякра». (Источник: Культурология XX век. Словарь. Спб., 1997. с.423)
Таким образом, как говорил Элифас Леви, ад создан. «Вузовская наука» представляет ныне не что иное как симулякр науки. По сути, это АНТИСИСТЕМА со всеми ее признаками, как то: шаблонность, уничтожение творческого начала, полное возобладание количества над качеством (чему свидетельство огромное количество формальных диссертаций), формы над содержанием.
Это, конечно, не значит, что в вузовской среде не может быть достойных ученых, – это значит, что сама эта среда не способствует делу. Приходится выбирать: или диссертация, или дело, потому как принадлежность к антисистеме – к ее знаковому обозначению – по природе своей (вернее антиприроде) выхолащивает дело, лишает его реального содержания, оставляя лишь дёргающуюся оболочку.
В то же время понимание сути антисистемы позволяет противостоять ей. Исходя же из приведённого нами определения, смысл противостояния в данном случае состоит в наполнении дела реальным содержанием. Но что для этого необходимо? Ни много ни мало – знание предмета; непосредственность; энергия; чёткие ориентиры. Посему избранный нами метод базируется на трёх китах, содержащих в своём естестве всё необходимое, – а именно литературоведении, публицистике, метафизике.
Литературоведение является здесь основой, поскольку исследуемый предмет находится в его пространстве. Следовательно, обладание глубокими знаниями, а также умение ими пользоваться является реальной основой данного дела. Вместо постмодернистской методики переливания из пустого в порожнее – старый дедовский метод анализа и синтеза. Согласно «Словарю иностранных слов», анализ есть метод научного исследования, состоящий в мысленном или фактическом разложении целого на составные части; синтез есть метод научного исследования какого-либо предмета, состоящий в познании его как единого целого, в единстве и взаимной связи его частей. Живя в эпоху постмодернизма, следует фиксировать каждый свой шаг, каждое слово, каждое действие. Для подстраховки. Чтобы потом не оказалось, что данное слово, шаг, действие «проинтерпретированы» в каком-то другом смысле.
Деятели научного (антинаучного) симулякра установили, что научный стиль обязательно должен быть сухим и неинтересным, исключать всякое проявление художественности и публицистичности. Таким образом они избегают заостренности, энергетичности, а следовательно, и конкретности. В противовес этому в своих научных изысканиях мы используем элемент публицистичности, что позволяет чётко направить острие стрелы, зарядить его необходимой энергией, наполнить мысль непосредственным, а не выдуманным смыслом.
Для того же, чтобы мысль подобно щепке не носило в бескрайних просторах бесконечных пространств, необходимо иметь чёткие ориентиры. В этом и состоит предназначение метафизики – чёткие ориентиры вместо свойственных постмодернистскому симулякру умышленных затемнения и размытости. Для нас такими ориентирами являются основы всемирного гнозиса, сформулированные в различных источниках – в священных книгах мировых религий, в метафизических трудах посвященных философов всех времен и народов, в частности, у Платона и неоплатоников, Шанкары и Шеллинга, Элифаса Леви и Е. П. Блаватской, Владимира Шмакова и К. Г. Юнга, Идриса Шаха и Антуана де Сент-Экзюпери…
В центральном своём произведении «Учение и ритуал высшей магии» Элифас Леви говорит: «Эта работа относится только к науке; но магия или, вернее, магическая сила, состоит из двух вещей: знания и силы. Без силы наука – ничто или, вернее, опасность. Давать знание только силе – таков высший закон посвящения. Поэтому-то и сказал великий открыватель: «Царство Божие терпит насилие, и сильные похищают его». Врата истины закрыты, подобно святилищу девы, чтобы войти, нужно быть мужчиной. Все чудеса обещаны вере; но что такое вера, как не смелость воли, которая не колеблется во мраке и идет к свету через все испытания, преодолевая все препятствия». – Да будут эти слова девизом наших изысканий!
P. S. Но вернёмся к тому, с чего начали – к верительным грамотам, то бишь предъявлению полномочий. И поскольку в силу всего вышесказанного таковыми могут быть лишь реальные знания, продемонстрированные в реальном деле, в качестве верительных грамот предъявляются собственные эссе и книги.
Да-с, господа, свои книги я противопоставляю вашим (если, конечно, они у вас есть).