Осенью моей дочери Соне исполнится пять лет. Говорить она начала рано и уже к году легко формулировала короткие предложения, а к двум без конца смешила нас подробными отчетами о своих визитах к бабушкам и дедушкам. Муж рассказы дочки называл не иначе как рапорты и шутил, что если так продолжится, то проблем с дисциплиной у нас в будущем возникнуть не должно. О том, откуда у Сони появилась подобная манера общения, мы особенно не задумывались. Может, она переняла ее от горячо любимого дяди Кости, который на любой вопрос давал чрезвычайно развернутый ответ? Или от случайного прохожего? Так или иначе, поводов для беспокойства мы не видели.
Не удивляло нас и то, что в речи дочери постоянно проскальзывали слова, знать которые ей было еще рано. Ни для кого не секрет, что дети впитывают информацию, как сухая земля – влагу. Так что когда обиженная Соня, оставшаяся после обеда без мороженого, театрально хваталась за сердце и говорила, что жизнь с нами доведет ее до инфаркта, мы только смеялись и думали, что она наслушалась бабушкиных подружек.
Со временем я стала замечать, что большинство «взрослых» слов из лексикона дочери имеют отношение к медицине, хотя в нашем окружении нет ни врачей, ни работников здравоохранения. Когда я на даче споткнулась о шланг и упала на асфальтированную дорожку, Соня подбежала ко мне, осмотрела запястье и серьезным тоном, не терпящим возражений, заявила, что надо ехать в больницу: мол, у меня может быть закрытый перелом. Помню, я тогда с горечью подумала, что у других людей дети в подобных ситуациях маму жалеют, а моя кровиночка только и делает, что продолжает строить из себя взрослую и умную. Конечно, я ее не послушала, а через пару дней из-за непрекращающейся боли сама обратилась в травмпункт, где мне подтвердили дочкин «диагноз». Соседского мальчика, укушенного осой, Соня пугала анафилактическим шоком, бабушку – отеком мозга. В итоге все члены нашей семьи дружно сошлись во мнении, что у нас подрастает врач.
Так думала и я, пока не выяснила кое-что любопытное, руководствуясь рассказами дочери. Как-то раз я забрала ее из детского сада пораньше, чтобы до отъезда в командировку успеть отвезти к свекрови. В автобусе Соня тараторила без остановки. Оказалось, что в группе появилась новая девочка, с которой дочка тут же нашла общий язык.
– Вика живет с другой стороны от садика. Это близко. Давай пригласим ее в гости?
– Когда я вернусь из командировки.
– Спасибо, мама! Я так хочу, чтобы она стала моей лучшей подругой, а для этого точно надо позвать в гости, – тут Соня на мгновение притихла, а потом продолжила голосом, который звучал совсем по-взрослому. – Но Витю она мне не заменит.
– Какого такого Витю? – удивилась я. Насколько мне было известно, у дочки не было друзей с таким именем ни во дворе, ни в садике.
– Моего лучшего друга. Он живет на Комсомольской.
Я ничего не понимала. Улица Комсомольская находилась совсем в другой части города, мы там никогда не бывали.
– Сонечка, ты что-то путаешь.
– Нет, мама. Я Витю тридцать лет знаю и бывал у него дома много раз.
От неожиданности я потеряла дар речи. Тридцать лет? Как такое возможно? Еще это «бывал». Почему дочка вдруг заговорила о себе в мужском роде?
– Ты помнишь точный адрес?
– Конечно.
Следующие несколько дней я то и дело мысленно возвращалась к нашему разговору. Напрашивался очевидный вывод: Витя не существует на самом деле. Он плод богатой фантазии Сонечки, тот самый пресловутый воображаемый друг, о котором так много пишут в литературе по детской психологии. Все же что-то не давало мне покоя. Вернувшись из командировки, я попросила дочку подробно описать район, где проживает Витя, и отправилась по адресу.
Всю дорогу меня подмывало попросить таксиста повернуть назад. Зачем я вообще еду на Комсомольскую? Что хочу доказать? Что у Сонечки, которая всегда болезненно воспринимала мои отъезды, разыгралось воображение?
Старая пятиэтажка. Фасад недавно отреставрирован, а в остальном дом именно такой, каким его описала Соня. Около первого подъезда есть лавочка, около второго – аккуратный палисадник, посреди которого красуется голубая ель. В центре двора установлена новая детская площадка, но чуть в стороне от нее все еще видны полуразрушенные руины старого городка.
Я набрала на домофоне номер нужной мне квартиры. Трубку сняли с третьего гудка.
– Алло! – раздался женский голос.
– Здравствуйте, а Виктор дома?
– Где же ему еще быть?
Прозвучал сигнал открытия двери. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я пыталась подобрать верные слова, чтобы описать мою ситуацию и не выставить себя сумасшедшей, но голова отказывалась работать. В квартиру меня впустила немолодая опрятная женщина, которая тут же скрылась в кухне. Виктору на вид было немного за шестьдесят, волосы белые, как снег, на щеке – старый шрам. Он поздоровался и выжидающе на меня глядел.
– У вас есть лучший друг, врач по профессии, которого вы знаете тридцать лет? – выдала я без вступлений.
– Был. Мы с Игорем вместе служили в горячих точках. Только он умер шесть лет назад. А вы, простите, кто?
Я не ответила и опрометью бросилась вон из квартиры. Только добежав до соседнего двора, присела на скамейку и попыталась перевести дух. Ноги гудели, в висках стучало, легкие горели так, словно я тонула. Получалось, что фантазии моей Сони оказались реальностью. По адресу, который она мне назвала, действительно проживал некий Виктор. Плюс военный врач. Это объясняло знание медицины и привычку «рапортовать». Вывод напрашивался только один, но он настолько шел в разрез с моими представлениями об устройстве мира, что я боялась о нем и подумать. Неужели дочка действительно помнила свою прошлую жизнь?
С тех пор минуло больше года. Соня начала по-настоящему интересоваться медициной – конечно, насколько ей позволяет возраст. Как-то раз я спросила ее о Вите, на что она мне ответила:
– Мама, ты что-то путаешь.
Я облегченно вздохнула.
Понравилось?! Не забудьте поставить "палец вверх 👍".