Волга у нас в Дубне неширока. Наш берег - правый.
Хмурым утром, пока детям положено спать, отправилась наскоро переплыть в одиночку. Это, конечно, смешная дистанция - но хоть каплю размяться. Я не из тех счастливцев, кого похолодание задержит в уюте. Да и было бы где задерживать... Всё бегу. Вот, говорят, "от себя бегу", - не знаю. Не уверена.
Который час? Седьмой. Ночью был ливень. Продираюсь сквозь мокрые травы. Скорее нырнуть. Движение - жизнь!
Над водою песня. Через реку слышно урывками. Зычно, резко, чуть топорно, будто в исступлении, мощный тенор на левом берегу хватает высочайшие ноты. Скатывается вниз, завывает и шепчет, снова прыгает к опасным рубежам. Подступая вплотную ко второй октаве, изнемогает и падает, крутит затейливые петли. Я считываю абсолютно - мне чудится загримированный Лемешев с Песенкой Герцога. Нет, не он: как жаль. Обласкав соль-диез, голосище таранит истеричную си. Ноты те самые, контекст явно другой.
Я плыву. Задержалась - пропустила баржу и четырёхпалубный. Корабли уходят в шлюз, путь свободен. Волны немалые, ветер раздувает водную пыль, свинцовые тучи сдавливают пространство. По мосту задорно снуют маршрутки. В небе кружит вертолёт, за спиной грохочет московская электричка. Судя по всему, уже семь. Суббота.
Левый близко. Картина проясняется. Фигура в движении, размеренно, чётко. Восточного склада мужчина, явно за пятьдесят, держит в руке колонку и самозабвенно вокализирует. При ближайшем рассмотрении - национальная эстрада. О, боги, человек поёт "под минус", напряжённо выводя все рулады. Устаёт, периодически задыхается. Быстро ходит при этом - по кромке воды. На лице - то ли гримаса отчаяния, то ли запредельное блаженство. Мужчина трезв и опрятен. Семь утра, выходной, холодно. Полудикий, так скажем, берег.
Что привело его сюда - петь? Горечь потерь? Предательство? Отчего этот, приличный на вид, вполне себе мирный гражданин так надрывается? Или наоборот - безудержное счастье зрелого семьянина, дома семеро по лавкам, хочется самовыражаться по полной? Где ещё, если не на берегу великой русской реки? Когда, если не на сыром рассвете? Как иначе обрести вожделенное одиночество, хотя бы на пару часов?
Бегу по песку у воды - против течения. Надо бы приберечь метров сто пятьдесят, с расчётом на снос. Ну, и в обратный путь! Вероятно, дети уже встали.
Певец учтиво здоровается, приглушив свою минусовку, а потом и выключив. Мне неловко. Вот ведь, вторглась в чужой мир, такая-сякая, больно любопытная, слухачка-этнограф. Могла бы в сторону отплыть, могла бы и на двух третях развернуться.
Я учитель музыки, а всё плаваю, хлебом не корми. Водой исцеляюсь - от разной душевной хвори. Кто его знает, дядьку-то, соловья залётного? Быть может, он тренер. Вон в какой прекрасной форме - поджарый, энергичный! Преподаёт, скажем, лёгкую атлетику. Или совсем не лёгкую. Или не атлетику. Акробатику. Гандбол. А не пловец ли? Да пусть хоть на рынке торгует. Музыка - его тайная пристань. И в горе, и в радости. Нет жизни без музыки. Музыка рвётся наружу.
Солнце пробивается сквозь толщу сизых облаков. Я плыву к своему правому, вынужденно ускоряясь. Вспомнился отец. Он учил меня круто плавать и ничего не бояться. Тёмные волны подгоняют, колонка снова транслирует минусовку.
- Симона! - неожиданно запевает тенор на левом, пронзительно высоко, в оригинальном фа миноре, голосом самого Кузьмина.
- ...Симона! ...Девушка моей мечты!
- ...Симона! ...Королева красоты!
Снова шумит электричка. На мост заезжают городские автобусы. Кому выходной, а кому и самая пашня.
Безымянный для нас восточный человек... неистово, на грани юродства поёт гимны красавицам. И землячкам своим, и загадочной прибалтийской Симоне из 1986-го - девушке, которая, по признанию молодого-горячего тогдашнего Владимира, и вовсе не Симоной звалась, на самом-то деле.
А песенка лихо завёрнута.
Помню её из телевизора. В тот год я, кстати, в школу пошла.
