Бабая доставили прямиком из дома ровно на третий после освобождения из колонии. Сам позвонил ночью в Скорую помощь и попросил отвести его в первое острое отделение, в котором он когда-то лежал на психолого-психиатрической экспертизе. Для того, чтобы у диспетчера не оставалось сомнений в серьезности звонка, Бабай заставил попросить за себя женщину, которая по глупости осталась с уголовником на ночь. Зинка из продуктового магазина. Незамужняя, выпивающая и не очень умная.
- Пожалуйста, приезжайте. Заберите его. Он у вас несколько лет назад лежал. Он кого-нибудь прибьет. Или самого себя.
Доктор Куницын приехал по вызову вместе с полицией. На месте разобрались. Дежурный наряд составил протокол и сопроводил машину Скорой до больницы.
В приемный покой Бабай (прозвище от фамилии Бабаев) влетел сам. В тапочках и семейных трусах. Торс скелетообразный, на плечах две звезды и куча рисунков тюремного содержания: на коленях - две обнаженные дамы с пышными щечками и блаженными глазами, устремленными к предмету мужского достоинства.
И надпись: "Ах, какая прелесть!".
Словно две нимфы, которые ждут мгновения, когда покажется Сатир. Но Сатир, очевидно, замер. И, возможно, навсегда. Во время крайнего срока за хулиганство Бабай вогнал перед выходом на волю несколько дробинок и "раскрыл" плоть наподобие розы. Так ему хотелось порадовать женщину и себя самого. Семь лет сверхценной идеей была потенция. Мужская сила, от которой, по его мнению, никто из женщин не мог устоять. Бабай носился с ней, как язычник с идолом. И мечтал по освобождению насладиться жизнью по всем статьям, но в первую очередь - по телесной.
Три дня назад вышел из колонии, приехал в родной поселок, устроил гулянку, остался наедине с женщиной, хотел показаться во всей неотразимости, но вышла осечка. Раз-другой-третий. Осечка за осечкой.
Бабай возмутился, но предъявить претензии было некому. А смысл жизни на мгновение померк. Еще и Зинка глумилась: издевательски хмурилась и торопилась домой. Бабай был в бешенстве.
Понял, что жизнь отныне будет бледна и невнятна, как у евнуха. И, зная себя, решил на время отлежаться в психушке, чтобы не сотворить чего-нибудь страшного - или с собой, или с кем-то из посторонних. Алкоголь разогревал его до состояния полузверя. В лучшие минуты жизни он упивался мужской силой и заземлял бешенство. А теперь - три осечки подряд и никаких признаков воскрешения силы. Три осечки - это уже не просто симптомы болезни, а явное свидетельство омертвения.
Чем так жить на свободе, лучше со свободой попрощаться. Сатир не может ударить лицом перед нимфами. После такого позора - только смерть.
И тут он вспомнил, что во время психолого-психиатрической экспертизы семь лет назад в больнице беседовал с доктором, который рассказывал ему о том, что у мужчин такое бывает, особенно у тех, которые по много лет заперты в колониях. Мысль в делах телесных убегает далеко вперед, фантазия рисует образы молоденьких нимф и крепкого Сатира. Но в реальности происходит "надлом у Сатира" и уход в депрессию. Из этого есть выход.
Бабая приняли на общих основаниях, как пациента с навязчивыми идеями суицида. По существу никакого преувеличения. Если такому человеку не показать выход, он начнет пробивать его головой. А это обычно заканчивается трагедией.
Бабай легко адаптировался в первом отделении. По привычке "прикрутил" тех, кто был слабее, глупее, наивнее. Двадцать один день получал препараты, посещал психолога. Покинул больницу с помпой. Его встречали - друзья и Зинка. Которая не очень умная женщина.