Я шла с работы вместе с Майей, веселой и неглупой женщиной лет сорока шести или сорока семи. Мы не были подругами, но приятельствовали. Вечер пятницы, весь город в пробках, и я, против обыкновения, решила пройти пару остановок пешком. Мы шли частным сектором, стараясь сократить путь и обогнуть пробку. Маленькие, местами покосившиеся домишки, деликатно намекали нам, что в этом мире нет ничего вечного.
Мы проходили мимо памятника одному из святых православной церкви, у ног которого стояли вазы с цветами. Майя остановилась, порылась в сумке, вытащила горсть конфет и положила их к ногам святого. Меня это, мягко говоря, удивило. Я была уверена, что Майя атеистка. Майя перехватила мой полный недоумения взгляд и рассказала мне свою историю.
Моя мама и ее сестра тетя Ира часто шутили, что мы ведем сладкую жизнь. Причин для этого было две. Во-первых, мы, это родители, бабушка, я и мой брат Валерка и сестра Алька жили около шоколадной фабрики. Даже остановка, на которой мы выходили, так и называлась «Шоколадная фабрика».
Очень часто, при выходе из автобуса нас буквально окутывал густой, чуть пьянящий и сладковатый запах шоколада. Детьми мы, играя, широко раскрытыми ртами заглатывали этот воздух и смеясь, говорили, что мы дышим шоколадом. Если ветер дул в нашу сторону, то этот запах был и во дворе нашего дома.
Второй причиной было то, что тетя Ира работала на шоколадной фабрике в бухгалтерии. Как я поняла, уже став взрослой, работа эта была, как тогда говорили, блатная. В эпоху тотального дефицита устроиться на шоколадную фабрику, даже уборщицей, было большой удачей, и сделать это можно было только по блату.
Работа на шоколадной фабрике, между собой мы запросто называли ее «шоколадкой», сразу делала человека «нужным». Он имел доступ к шоколадным конфетам в коробках любых размеров и комплектации. Следствием этого у этого счастливца был блат. У него сразу же появлялись «свои» врачи, продавщицы в магазине одежды, портниха так далее и тому подобное.
Благодаря тете Ире шоколад в нашем доме не переводился. И не какой-нибудь соевый, я тогда соевый и не пробовала, это было ниже моего достоинства.
Настоящий шоколад, из какао-бобов, никогда не переводился в нашем доме. В буфете всегда аккуратной стопочкой лежал «Парус» - шоколад с орехами. А кроме этого всегда стояла пара коробок шоколадных конфет. Это могла быть «Лесная сказка», с чудесным цельным орешком внутри конфеты, или обсыпанные вафельной крошкой сладкие конусы «Раздолья», или нежнейшие квадратики «Птичьего молока», или маленькие коробочки тающей на языке «Помадки».
Кроме этого в вазочке всегда лежали развесные конфеты. Призывно алел «Красный мак», пропагандировал творчество Шишкина «Мишка косолапый», демонстрировали виды города «Куйбышевские», манили в дальние страны «Ананасные» и «Кара-Кум».
Я больше всего любила «Красную шапочку», причем не только за вкус, но и за красивый фантик. Но самыми любимыми были большие наборы конфет, на коробке которых изображался накрытый к чаю стол или девушка с цветком в руке. Чего только не было в этой коробке: конфеты всех видов и форм, и среди них всегда золотилась «медалька».
Мама моя обожала вишню в шоколаде. Тогда эти конфеты делали с добавлением коньяка. Папа, единственный в семье безразличный к сладкому, смеялся над ней и говорил:
- Ты бы особо не увлекалась. Пьющая мать – горе в семье.
Мама тоже смеялась и клала в рот очередную конфету.
А мы, я, Валерка и Алька обожали шоколадных, обернутых разноцветной фольгой фигурки деда мороза, зайчика, шишечку и грибок. Эти конфеты тетя Ира приносила обычно перед новым годом. А еще она приносила «начинку» от конфет, всякие шоколадные пасты, которые можно мазать на батон.
Однажды, мне тогда было лет десять, тетя Ира принесла шоколадное чудо. Я такого никогда не видела и даже не предполагала, что такое великолепие может существовать. Это была корзина, завернутая в шуршащий, блестящий целлофан, наполненная шоколадными конфетами. Но чудом были не конфеты, а то, что корзина тоже была шоколадной. Полностью, даже ручка, и бант на ручке были из шоколада! К моему огромному разочарованью, нам строго запретили трогать корзину. Это был подарок какому-то «нужному» человеку.
Да, у нас действительно была «сладкая жизнь». Я, домашний ребенок, не ходивший в садик, только в школе поняла, что у моих подружек нет такого изобилия конфет, и они довольствуются «Ласточкой» или «Школьными».
А в шестом классе, я узнала, что мы за эту роскошь не платим. Тетя Ира приносила это все бесплатно. Для меня это было потрясением, но я быстро от него оправилась. Ведь золотые сережки у нас в классе были только у дочки директрисы магазина, а настоящие фирменные джинсы у парнишки, брат которого ходил в загранку. Я стала догадываться, что мир несовершенен.
В восьмом классе это подозрение стало уверенностью. Тот несовершенный, но привычный мир, в котором мы жили, неожиданно рухнул. Рухнул так же, как рухнул Советский Союз, и на обломках его стала зарождаться новая жизнь. Увы, но в этой новой жизни место всем не было.
Тетю Иру сократили, тогда это явление было обыденным. Изобилие сладкого на нашем столе сразу прекратилось. Мама и бабушка поохали и поахали, но эта беда была только началом. А через полгода уволили папу. Он встал на биржу, новое тогда для всех нас слово. Первые три месяца там платили хорошо, а потом выплаты уменьшались и сходили на нет. Маме зарплату задерживали на несколько месяцев, а часть вообще выдавали продукцией, кастрюльками и сковородками.
Тогда мы узнали настоящую бедность. Денег катастрофически не хватало, найти работу папа не мог. Заводы стояли, если где-то и были вакансии, то деньги там не платили по полгода. Папа пытался подработать «извозом», но у нашей старенькой «копейки» что-то полетело, а запчастей тогда и не было, как, впрочем, и не было денег на них.
Я тогда училась в институте, и стипендии моей хватало только на сезонку, и на три-четыре раза поесть в студенческой столовой. С экрана телевизора лила слезы Марианна, доказывая, что у богатых тоже есть проблемы, они тоже плачут. Мы не были богатыми, но когда моя мама выходила из ванной у нее часто были красные глаза.
Мексиканские телесериалы были не единственным новшеством, которые нам подарил голубой экран девяностых. На нас обрушилась реклама, и одной из первых появилась реклама батончика сникерс.
Если вы проголодались, СНИКЕРС – батончик из молочного шоколада, жареный арахис и мягкая карамель. Сникерс это лучший способ удалить голод.
И перед глазами красуется разлом батончика, и золотые орехи заливает волна молочного шоколада, и счастливые обладатели этого волшебного батончика мелькают на экране. Наша Алька смотрела на экран телевизора и облизывала губы.
А как-то раз она сказала:
- Нам надо пить чай на балконе. Когда пахнет шоколадом, можно думать, что ты пьешь чай с конфетой.
Первый батончик сникерса мы с мамой купили на рынке. Ходили покупать Валерке куртку, в отличие от меня он еще рос. Мы с мамой упорно торговались за эту несчастную куртку, и на те деньги, что нам уступили, мы купили мне тюбик самой дешевой помады и сникерс. Точнее, сникерс был не лично мой, его купили один на всех, на всю семью.
Придя домой, мы разрезали батончик на шесть частей: бабушке, родителя, и нам, детям. Папа отказался от своего кусочка в пользу Альки. Она сказала, что съест свой второй кусочек завтра, но не выдержала, и через полчаса запихала его в рот.
Бедная Алька, она имела полное право не эту маленькую радость. Ведь ее кусочек «сладкой жизни» был самым коротким, она была младшей. В последние два года у нас в доме почти не было конфет. На наше счастье бабушка, преданная заветам старины седой, варила каждое лето три или четыре банки варенья, которое, кроме нее, никто не ел. Пятнадцать литровых банок засахаренного от времени лакомства мы сумели растянуть на два года.
В девяносто третьем разница в доходах стала более заметной. На улицах замелькали первые иномарки. Но нашу семью это благополучие не коснулось. Мы по-прежнему еле – еле сводил концы с концами. Мама привычно ходила на работу, где так же привычно задерживали зарплату. Папа судорожно искал шабашки, но его часто кидали на деньги.
В выходные я и мама помогали на рынке тете Ире, она стала челноком, моталась за шмотками в Лужники. А Валерка, наш четырнадцатилетний Валерка мыл машины и протирал стекла на автозаправках. Заработанные деньги он отдавал маме.
Зато в нашем подъезде появились новые жильцы. Купили сразу две квартиры на одной площадке, у них, кажется, у единственных в доме, была иномарка. Таких как они потом назовут «новыми русскими».
Мы с Алькой шли по двору, когда открылось заднее окно этой машины, высунулась детская рука и выкинула надкусанный сникерс. Алька дернулась подобрать шоколадку, но кто-то ее удержала. Это был наш папа. В тот же момент, какой-то мальчишка, с проворством воробья, хватающего корку хлеба, схватил выброшенный батончик и засунул его в карман.
Через месяц папа продал нашу «копейку», ту «копейку» которую он всегда вылизывал и берег как зеницу ока. А еще через две недели он ехал с тетей Ирой в Москву. Потом, переступив через себя, папа стал продавать женские шелковые сорочки и халатики, джемпера и блузки и колготки. В выходные мы с мамой ему помогали.
Для нашей семьи началась относительно нормальная жизнь, хотя все было непросто. Пару раз автобус с челноками останавливали и забирали припасенные для покупки деньги, регулярно приходилось платить тому, кто крышевал рынок. Как-то попалась партия маек. Но как бы там ни было, Алька больше не смотрела голодными глазами на рекламу сникерса.
Потом стало легче, я закончила институт и стала работать, маме постепенно выплатили долги по зарплате, папа с тетей Ирой стали ездить в Польшу. Потом, папа открыл вторую точку и взял продавца.
В общем, жизнь наладилась. Не «сладкая», но нормальная, человеческая жизнь. А три года назад, после смерти папы, я стала, время от времени, оставлять здесь конфеты. В этих старых домах живут явно не олигархи. Может быть, кого-нибудь они порадуют.
Закончив свой невеселый рассказ, Майя вздохнула. А потом неожиданно рассмеялась.
- Ты знаешь, через полгода, после начала своей челночной карьеры, папа принес домой коробку сникерсов. Поставил на стол, сказал, что можно съесть хоть все сразу. Вот тут Алька и дорвалась. В общем, в тот вечер ей стало плохо. С тех пор она сникерсы не ест.
