.
.
.
Если сравнивать поэтику Александра Блока и Николая Гумилева, можно с уверенностью сказать , что насколько Блок был ближе старому еще советскому поколению , из числа чутких к поэзии людей, настолько же Гумилев ближе к поколению условно говоря , девяностых, или двухтысячных, когда как поэтика Блока современным людям непонятна, или , может быть уже не так интересна. Связано это не с одной только героикой лирической поэтики Гумилева, в наш век патриотизма, связано это и с разной природой желания двух разных поэтов. Блок с его культом Прекрасной Дамы - поэт куртуазного, рыцарского желания ( если конечно можно к нему применить подобное, может быть несколько грубоватое словосочетание), желания иносказательного, таинственного и неразгаданно- романтического, в отличие от Гумилева, который будто всегда знал, что он желал , к чему следует стремиться, или достичь. Невозможно поставить близко любовную, мечтательно -туманную и загадочную лирику Блока ("никогда не забуду он был или не был этот вечер") и первозданно страстную, напористую лирику Гумилева, ("и четки сны ее как тени на райском огненном песке".) В сущности, в раю не должно быть песка и глины, как начала тварного и тленного , как не может быть в Раю и теней как чего то вытесненного и негативного, если Рай и есть победа божественного над негативным. Огненный песок Гумилева - песок больше первозданный, и в этом, скорее в языческом смысле, райский. . Можно заметить, что у Блока, в его описании Царствия Небесного (точнее его близости) – нет ничего материального, оно представляет собой далекий свет или волшебную ауру. Любовное желание Блока – это близкое, за которым скрывается нечто далекое, нечто неразгаданное, нечто неземное , нечто такое, чем нельзя обладать, но за которым можно следовать. Желание же Гумилева, напротив нечто далекое, за которым открывается нечто близкое , которое нужно завоевать и взять. Гумилев работал над каждым стихотворением , каждой строчкой, и рифмой, работая он творил и себя . Не будучи от рождения красивым, он будто бы сам творил и делал себя, высекая из своей сильной, но не оформленной природы - волю к личной красоте. Блок же уже родился красивым , (даже прекрасным внешне) и одаренным , даже гениальным от Бога. Он никогда не работал, писал по одному наитию. Даже в лучших стихах Гумилева есть нечто вызывающее улыбку , может быть это какой то привкус пафоса или пены, или лучше сказать, некоторая чрезмерность , в том что Гумилев договаривал до конца в каждом своем стихотворении, когда как даже в недосказанности и туманах Блока есть не чрезмерность, а таинственная избыточность, и она и чарует, наряду с блоковской музыкой. Почему Блок больше понятен старому советскому поколению, а Гумилев нынешнему? Как ни странно, и советский культ любви и отношение к женщине строился на романтическом целомудрии, тайне , и мечте . Вот потому Блок и был созвучен поколению шестидесятников и даже семидесятников и поздних восьмидесятников , во всяком случае я застал эти времена.
А в девяностые годы (в годы моды на Фрейда , ставку на успех , откровенность в книгах и фильмах ) стал понятнее Гумилев. Даже в его лучших стихах Душа и Тело, или Шестое чувство сквозит это ощущение чего то осязаемого, телесно- и материально воплощенного. И все таки, даже не смотря на то, что Блока я люблю намного больше, все больше я понимаю, что мода на Гумилева – не плохая мода . Если молодой человек читает и любит Гумилева у него неплохой вкус к поэзии . Простой вкус к поэзии, это Есенин, средний вкус к поэзии, это Гумилев, хороший Мандельштам, отменный же вкус к поэзии, это конечно Михаил Кузьмин, (а так же Анненский, Хлебников, и чуть в меньшей мере Пастернак.) Если же у молодого человека любимый поэт Блок, наверное это очень необычный и одинокий человек . Может быть это человек будущего, а может быть забытого прошлого . По крайней мере я таких молодых людей пока не встречал, но не исключаю, что они есть. Потому, что Петербург, в котором был бы забыт Блок, невозможен.
Как невозможна без Блока и Россия.
Она
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцанье
Ее расширенных зрачков.
Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью, дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.
Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.
Когда я жажду своеволий
И смел и горд - я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.
Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.
Н. Гумилев, 1912 г
Всё, что в море покоит волну,
Всколыхнет ее в бурные дни.
Я и ныне дремлю и усну —
До заката меня не мани...
О, я знаю, что солнце падет
За вершину прибрежной скалы,
Всё в единую тайну сольет
Тишина окружающей мглы
Если знал я твои имена,—
Для меня они в ночь отошли...
Я с Тобой, золотая жена,
Облеченная в сумрак земли.
А. Блок, 1902
В РЕСТОРАНЕ
.
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
1910 г.
ПОЧЕМУ У ФИЛОСОФИИ И ПОЭЗИИ РАЗНЫЕ ВРЕМЕНА И ЦЕЛИ
.
.
.
Как я писал и раньше, далеко не во все времена рождается поэзия, поэзия лирическая и гениальная , наше время - не время поэзии в таком смысле, в каком она рождалась еще в шестидесятые, восьмидесятые. Выражаясь по гегелевски лирическая поэзия состоятельна только тогда, когда самое частное и личное в ней достигает уровня и сферы мирового сознания, вместе с ней , создавая и новую культурную ступень языка , по которой восходит не только культура но и сама жизнь . Сейчас - время философии, время осмысления, время журналистики, и хорошей публицистики, но не время поэзии. Времена поэзии времена переходные, переходным временем был серебряный век, переходный временем был и пушкинский век, как и шестидесятые - семидесятые 20 века были переходным временем, или неким "межвременьем". Времена же философии - не переходные времена, а скорее времена начальные. Например, Рене Декарт, ознаменовавший новое время в философии, или Кант, обозначивший 19 век, вместе со всем присущим 19 веку. Если большая лирическая поэзия связывает времена, являясь их мостом , то философия - времена и эпохи рождает , утверждая их начала.
