- Он совершенно меня игнорирует! Да ещё демонстративно! – возмущалась маман при каждом моём звонке с дачи домой.
«Он» – это Мотя. Он же – Пупусечка, «милый котик», «лапочка» и «мой ты красавчик!»
Последнее имя Мотя заслужил у маман неизменным хорошим аппетитом, ровным настроением и готовностью в любое время предоставить пузо для пожмякиваний. Неизбалованная суровостью Вениамина Карловича и недоступностью его пышных пузных мехов, маман приходит в восторг от того, что Мотя не только не пытается отгрызть руку, гладящую его по животу, но и, более того, благоволит этому действу.
К тому же Мотя всегда в числе тех, кто выходит в прихожую встретить маман и, покрывая её брюки равномерным слоем шерсти, доказывает тем самым искреннее своё расположение. Не каждому, между прочим, выпадает такая честь, понимать надо! Маман понимает, ценит и радуется, тихонько ворча и очищая брюки от меховых «унтов».
И вот этот самый Пупусечка и «мой ты золотой котик!» начал демонстрировать своё полнейшее равнодушие и игнор.
- Я прихожу, они с Зёмой мне навстречу выходят, как всегда, а потом Мотя видит, что это я – и назад, на подоконник! Выходит только к еде, – отчитывалась маман в первые дни.
- Я прихожу, мне навстречу только Зёма выходит! А Мотя попозже. И потом видит, что это я – и назад, на подоконник! Не выходит даже к еде! – отчитывалась она двумя днями позже.
- Я прихожу, только Зёма выходит! А Мотя вообще не выходит! Лежит на подоконнике и смотрит сердито! – отчитывалась она уже перед самым нашим приездом. – Бедный…
И выносит обвинительный вердикт:
- Это из-за вас он!..
И я, конечно, понимаю, что она права. И я, конечно, испытываю вину перед Пупусечкой-Мотей. И я, конечно, покупаю и привожу домой «гостинчики». Потому что единственное, чем можно искупить вину, – это «чёкупила».
Что отличает кота от четырёхлетнего ребёнка – ему можно не заливать про «белочку» и «зайчика», а молча отдавать всё вкусное и не трогать, пока он тебя не простит.
Как я уже говорила, с возрастом Мотя стал сентиментальным. Особенной нежностью он проникся к джинсовым ногам моего супруга, на которых так сладко спится под галдящий телевизор. При этом ни я, ни муж, телевизор практически не смотрим. Я читаю, муж играет в телефоне. Проанализировав несколько вечеров, я поняла, что включаем его исключительно для Моти! По-моему, это какой-то новый уровень служения…
- А Пуня? – спрашивала я, когда маман выливала на меня переживания по поводу Моти.
- Я не знаю! – неизменно отвечала она. – Пуню я не вижу, она не выходит. Но вроде бы всё хорошо.
Знакомая ситуация. Пуня проживает свою жизнь в ожидании таксидермиста. Обычно под ванной. Но стоит гостям выйти за порог, как из темноты материализуется Пуня и заводит «монолог несчастной кошки», нудный и визгливый. В руладах слышится и возмущение, и облегчение, и сожаление о бесцельно прожитых годах.
Вполне вероятно, что Пуня не до конца понимает термин «таксидермист» и, справедливо опасаясь за свой пипидастр, вместе с тем уверена, что мы ей что-то не договариваем и «таксидермист» – это что-то очень хорошее, но ей не дают! Вроде как «Да-а-а, меня в детский сад, а сами дома конфеты кушаете!»
То, что у Пуни всё хорошо и она как минимум жива, мама узнаёт по кодовым знакам. Как бы это поделикатнее… У нашей во всех отношениях идеальной кошки есть единственный минус: она категорически отвергает лоток в качестве посуды «для твёрдых вкладов». По малой нужде – это пожалуйста, это вот вам в лоточек, нате. А вот всё остальное – Пуня раскладывает на пороге туалета. Пуня – щедрая душа.
Поэтому утром мы уже привычно в туалет не входим, а впрыгиваем. Причём следом иногда входит сама Пуня и с изумлением смотрит на убирающего. На морде у неё написано глубокое осуждение, и она в этот момент сильно напоминает знаменитого Людвига Аристарховича в аналогичной ситуации:
Поэтому маман всегда точно знает, что Пуня жива, здорова и ест.
- Сегодня опять убрала там на пороге, - рапортует маман. – И один раз видела хвост!
И только Зёма, свет моих очей и звезда моего сердца, стабильно выходит маман навстречу, охотно лезет в руки и всячески демонстрирует своё расположение. Он же, вы знаете, какангел!
Таким образом, Зёма временно отжал звание «лапусечки» и «золотого котика» у Моти, чем невероятно гордится.
Когда я приехала домой (а ездила я в этот раз без супруга, поскольку он был в одной из своих многочисленных командировок), навстречу, неведомо как прознав, что это именно я, выползла вся троица и, совершенно игнорируя меня как личность, полезли в сумки:
- Креветки есть? Тунец есть? Паштет есть? Ноги привезла? Танкиста привезла? Как – нет? А чего тогда припёрлась?!
И я выдохнула и успокоилась: поведение не отклоняется от нормы, значит, психика котиков не нарушилась.
Ночью спала плохо: по мне кто-то ходил, топтался, дрался за место на мягком месте (простите за тавтологию), жарко дышал в ухо и тыкался усами в нос.
Утром, когда я встала мятая и невыспавшаяся, уже у всех троих был вид Людвига Аристарховича: они явно не одобряли того, кто ночью творил безобразия. Но кто это был – они не знали, нет.
В туалет я уже привычно впрыгнула и аккуратно прибрала на пороге.
Жизнь решительно входила в привычную колею.