Практика – критерий истины. В таких конфликтах, которые сейчас есть, крупнейших за последнюю обозримую историю на памяти нашего и предыдущего поколения, показывается, что есть определенная концепция американская, европейская - колониальных войн с высокоточным оружием, гигантским превосходством над всеми. А есть некая реальность, которая показывает, что будь у тебя сколь дорогое оружие, если против тебя выступают не какие-нибудь папуасы, которых ты со своим флотом куда-нибудь на другой конец мира приплыл бомбить, а у тебя здесь рядом держава, которая может дать адекватный ответ, то все это не работает, как было в головах, и просто на одном отмывании денег на оружие и контрактах не проживешь. На Ваш взгляд, чисто концептуально: да, я понимаю, что вопросы конкретного превосходства тех или иных танков – на это на все нужны специалисты. Но то, что сейчас происходит, когда в этом конфликте проверяются две концепции: одна, условная, которая была у Третьего рейха, который делал свое крайне высокотехнологичное, сложное, совершенное инновационное оружие; и был Советский Союз, у которого были Т-34, гораздо более простые в обиходе с более простыми дизельными движками. Сейчас мы видим то же самое. И уже Forbes называет катастрофическими последствия наступления ВСУ под всеми населенными пунктами, и все эти горящие «Леопарды» обошли все мировые СМИ. И сейчас там задумались: что же делать дальше? На Ваш взгляд: эти две концепции сейчас сталкиваются, и будет какая-то истина?
Сергей Михеев: Сначала насчет практики, которая критерий истины. Это марксистско-ленинский тезис. На мой взгляд, он где-то работает, а где-то не работает. Истина, конечно, находится не в практике. Почему? Скажем, этот критерий внятно обосновывает главенство Запада. Они говорят: «У нас больше всех денег, мы лучше всех живем. Это практика – значит, истина за нами». Истина к практике далеко не всегда имеет отношение. И далеко не всегда истина за тем, кто наиболее практичен. Чисто философски. Поэтому наши материалистические отсылки к марксистско-ленинскому образованию иногда работают, иногда ни разу не работают, а иногда работают напрямую на врага.
Что касается столкновения технологических школ, тут пока рано делать выводы. Это первое. Но есть второе, что отечественная (российская, советская) школа военно-промышленного комплекса, оборонного производства, конечно, всегда отталкивалась от эффективности в сочетании с простотой, дешевизной и ремонтопригодностью. То есть, наша военная мысль двигалась по пути поиска наиболее дешевых, при этом достаточно эффективных и ремонтопригодных решений, потому что всегда не хватало ресурсов, времени, денег и пр. Поэтому двигались по пути «естественного отбора» в пользу самых простых и при этом эффективных решений. В этом смысле можно говорить о нашей специфической школе, очень эффективной и по соотношению цена/качество, действительно, бьющей многие западные образцы вооружений. Именно поэтому их так охотно покупали и покупают в мире.
Наша проблема часто связана с тем, что мы не можем обеспечить всё, что касается обслуживания. Например, когда американцы продают свою технику, они одновременно продают сервис, специалистов, инструкторов. Мы к этому вроде как подходили и подходим, но у нас похуже получается. Плюс, там есть политический момент. Американцы продают вместе с этим льготные кредиты или сами кредитуют покупку этой же техники. Многие страны покупают американское оружие, потому что им сами американцы дали на это деньги.
Действительно, есть сильные и слабые стороны у нашей школы и у их школы. Одна из них – высокая сложность. Сложность техники где-то и когда-то оправдана, но одновременно она имеет свои проблемы, связанные с ремонтопригодностью. То есть, чем сложнее техника, тем она быстрее ломается и тем тяжелее ее ремонтировать. В полевых условиях это очень быстро выявляется.