– Николай Максимович, почитав и послушав некоторые ваши интервью, складывается впечатление, что в главном театре нашей страны ко многим, кто создавал его славу, относился как к еропкам крепостным.
– Ко всем абсолютно. Я пример вам приведу – Ольга Васильевна Лепешинская. Гений! Я уже не говорю, что это символ вот этих концертных бригад, которые ездили по всему фронту, во время Великой Отечественной, и выступали. В концертных бригадах. Ольга Васильевна прошла с этими бригадами четыре с половиной года войны. Из-за того, что она танцевала в поле, на камнях, на мраморе, у нее потом были очень большие проблемы с ногами.
– Я видел, что уже в преклонном возрасте ей тяжело было ходить. Ноги как будто колесом встали.
– Вот было 100 лет со дня ее рождения, вы что-нибудь слышали?
– Нет.
– А никто не слышал, потому что нынешнему театру такой человек был не нужен.
Когда не стало Николая Борисовича Фадеечева – одного из моих педагогов и гениального танцовщика, «Нью-Йорк таймс» написал, «Фигаро» написал, «Файнэншл таймс» написал, а в Большом... ну пандемия же. В этот день – в день похорон они на сайте лотерею проводили. Они даже не написали, что у нас сегодня день скорби.
Мне звонит (поздно ночью) мой ученик – Родькин. Там их зав. труппой, с которым я не общаюсь по разным причинам – этот человек сделал мне «столько хорошего» просто – он не может мне позвонить напрямую. Он знает, что я не буду с ним разговаривать. Он позвонил Родькину и сказал, что Фадеечеву очень плохо, его скорая забрала из Большого театра, никто ничего не делает, позвони Коле, пусть он займется этим.
Естественно, я всем этим занялся. Я напряг всех, кого можно. Николая Борисовича тут же привезли туда, куда надо. За ним был совсем другой уход, и там ему дали телефонную трубку. Он со мной говорил уже из реанимации. Через сутки его не стало. Я очень счастлив, что я с ним хотя бы вот так успел поговорить и это был практически последний его разговор.
Когда Николая Борисовича не стало, опять-таки надо было решать с кладбищем. Ни один человек ничего не делал в Большом театре для того, чтобы был Новодевичий монастырь, для того, чтобы это было достойное прощание с великим артистом. Они не открыли Большой театр, белое фойе – не разрешили. Карантин... Они объявили с утра: не приходите никто, хотя можно было.
И получилось так, что мы просидели у гроба внутри этого атриума Большого театра, наверное, полтора часа в полной пустоте, потому что те 20–30 человек, которые пришли попрощаться с Фадеечевым, они очень быстро прошли, и вот мы дальше сидели.
Вы знаете, такого неуважения я давно не видел... Ни один человек из руководства не поехал на отпевание, ни один человек не пришел на захоронение праха.
