Моя служба начиналась в 7 утра, так что вставать приходилось в 6-15, чтобы умыться, съесть бутерброд и выпить чашечку кофе. Потом за всеми асессорами, кто жил в Аламеде, заезжал автобус (наш советский ПАЗ) и отвозил нас на базу ВВС. Водителем работал веселый, разбитной кондрат, прекрасно управлявшийся с рулем в тяжелейшем потоке машин, где абсолютно никто не соблюдал никаких правил. Также отлично он говорил по-русски, охотно используя всю специфическую лексику, услышанную им у наших военных. Звали его Симон. Совершенно понятно, что хабиры довольно скоро стали называть его Семен, что абсолютно естественным образом трансформировалось в Сеня. Он заезжал и в другие дома, где жили советские военные, чтобы их подобрать.
- Сеня, привет! – кричали ему хабиры, когда залезали в автобус. - Como estas? (Как дела?) - спрашивали его по-португальски.
- Za iebis! – четко выговаривая каждую букву, с совершенно рязанским говорком отвечал Сеня, чем вызывал настоящий щенячий восторг у своих пассажиров.
Без 5 семь мы достигали базы ВВС, находившейся по соседству от гражданского аэропорта. Сеня открывал дверь и говорил:
- Vi metaites na h ui!
Этим он вызывал очередную волну радости у всех нас. Как и положено в армии база обладала своим (хотя и малюсеньким) плацем, рядом – термитник - полуметровая куча красного цвета.
Говорили, что с термитами лучше вообще не связываться (а то хуже выйдет) и термитник никто не пытался убрать. Ровно в 7 все строились на плацу, и после короткой речи генерала – советника командующего ВВС, мы направлялись в актовый зал. Там по видео нам показывали «вчерашнюю» программу «Время», специально для нас записанную «по спутнику». Кто служил в Советской Армии, точно помнит вечерние просмотры, когда вся рота садится на «выровненные по ниточке табуретки» и, выпрямив спины и подняв головы смотрит телевизор ровно пол часа. Сержант зорко следит за всеми, и не дай бог тебе опустить голову или согнуть спину. Удар кулачищем промеж лопаток мигом приведет тебя в нужное состояние. По крайней мере так происходило в части, где служил я. Ясное дело, здесь программу «Время» просматривали иначе. Мы разваливались в удобных мягких креслах, нам включали видео, и мы наслаждались новостями под мерное жужжание кондиционера. Моя наивная радость от того, что в августе здесь прохладней чем в Москве стала быстро улетучиваться по мере приближения африканского лета. Уже в середине октября жара стала казаться мне непереносимой. Особенно после полудня, когда солнце печет нещадно и невозможно пройти по улице и 100 метров, чтобы не вымокнуть так, как будто ты пробежал настоящий кросс. Так что кондиционер только и спасал.
Наслаждение от программы «Время» усиливалось еще и приближением русской зимы. Тогда еще показывали репортажи из дальних колхозов о работе доярок и видах на урожай. Я испытывал чувство неподдельного восторга от вида заснеженных российских полей, рек, покрытых льдом, мужиков в овчинах и шапках-ушанках, у которых изо рта идет пар, когда они дают интервью. А у нас здесь такая жарища, что на улицу выйти нельзя, потому что сразу же покроешься потом. Так что программу «Время» я любил и сильно расстраивался, когда ее по какой-то причине не смогли записать вчера «по спутнику» и просмотр отменяли.
Дальше мы все расходились по «своим местам», как говориться работать «согласно плану». Переводчикам полагался небольшой кабинет, с письменным столом, где стояла португальская печатная машинка, что меня чрезвычайно радовало, потому что я умел печатать. Кроме меня, переводчиком в ВВС служил еще один лейтенант - Володя. Философ и буддист. Обычно Володя усаживался в глубокое кресло в углу нашего кабинета таким образом, чтобы его не мог увидеть офицер, заглянувший через дверь. Если Володю спрашивали, я пожимал плечами с таким видом: «Не знаю, куда-то он вышел, наверное.» Когда Володя просыпался, он благодарил меня за то, что я не стал его будить. «Спящий человек – говорит с богом. И будить его – грех.» Так считал этот опытный военный переводчик. Его командировка подходила к концу, и поэтому, как и принято в советской армии, служба его мало интересовала. Зато он охотно помогал мне в письменном переводе. Я плохо разбирался в авиационной технике, плохо владел военным языком, а именно такие тексты мне и доставались.
К нам заходили офицеры, просили перевести инструкции, техническую документацию на португальский язык, вот тут-то и шли в ход печатная машинка и мое умение на ней работать. Иногда меня вызывали на переговоры в ангольский штаб ВВС, где я переводил устно, что мне нравилось гораздо больше, чем сидеть и делать что-то письменно. Когда нет времени размышлять и выбирать варианты, мой мозг каким-то образом мгновенно выбирал именно то, что нужно. Если же есть время размышлять, я почему-то всегда выбирал не самый лучший вариант, и потом жалел.
В 12 наступал обед, Семен развозил всех по домам. Мы вкусно и сытно обедали, запивая пищу вином или пивом. И ложились спать. Сначала мне казался странным этот обычай спать после обеда, как будто бы пришедший из пионерских времен. Но как-то выйдя на улицу около часа дня, я понял, что обычай совершенно правильный. Я прогулялся-то до соседнего магазина, прошел всего лишь метров двести. Я весь покрылся потом, сердце стало бешено колотиться. Жара в Африке по-настоящему невыносима. И в послеобеденный час здесь можно только спать. И больше ничего. Я включал кондиционер на предельную мощь, забирался с головой под ватное одеяло, которое заботливо мне дала матушка в африканскую командировку, и засыпал. После бутылки вина сон наступал мгновенно и был он сладок и крепок. Просыпался я пол четвертого «по будильнику». Пока я спал, из-за работающего на полную катушку кондиционера, окна запотевали, а температура в номере становилась близкой к той, что случается на неотапливаемой подмосковной даче на ноябрьские праздники. Однажды в такой момент ко мне постучались 2 горничные, они хотели убраться в номере. Мгновенно одна из них бухнулась на пол с криком: «Ох уж эти русские, совсем с ума посходили! Северный полюс тут устроили», а вторая побежала открывать окна и выключать кондиционер. После отъезда соседа Вадима на родину, я жил совершенно один. И никто, кроме горничных, не мог меня упрекнуть за «Северный полюс».
Мы опять ехали на базу, где работа продолжалась всего около 2 часов, и возвращались в гостиницу. Там нас ждал дружеский ужин в компании моих коллег, потом я шел к себе, выпивал стаканчик Мартини или чего покрепче, и направлялся к Марио и Жозе, чтобы совершенствовать свой португальский язык. Так проходил день за днем, пока не наступала пятница – «банный день». Зачем баня в Африке? Что это за диковина? Думаю, этому я посвящу отдельную главу.