Тройка, семерка... дама (часть 1)

Эту забавную историю, произошедшую в девяностые годы и похожую, скорее, на какой-нибудь детективный роман, чем на реальные события, я услышал от Ви­талия Потемкина. Он только что загремел на шесть лет, я же уже отсидел свои. Тоже, кстати сказать, шесть. До выхода на волю мне оставались считанные дни. Сроки у нас с ним были одинаковые, только вот статьи разные. Потемкин сел за убийс­тво, а я -- за воровство. Да, я был профессиональным вором. Эх, и жизнь у меня тогда была! Если повернуть все назад, я бы все равно ничего не стал менять. Как говорил Емельян Пуга­чев, обращаясь к истокам народной мудрости, "лучше раз на­питься крови, чем всю жизнь питаться падалью". Но, тем не ме­нее, сейчас, после второй, но уже более долгой отсидки, я не собирался вставать на ту же дорожку. У меня было время посидеть и подумать над тем, как жить дальше. Но к черту философию, ближе к делу. И вот этот Потемкин, полный профан, которому, я думаю, будет довольно трудно влиться в тюремную жизнь, почему-то выбрал меня. Впрочем, у него и не было другого выхода. Я был единс­твенным человеком, кто с ним обращался по-человечески -- это раз, второе: мне оставалось сидеть меньше месяца, и третье, что, пожалуй, самое главное, мы были с ним земляками. То есть прямо из одного города. Его же дело, которое он мне предложил, не терпело отлагательств, а может, даже уже было поздно.

Прогулки в этом сером, по горло осточертевшем дворе для меня заканчивались. Я все чаще смотрел на безмятежное голу­бое небо, представляя себя идущим по широкому проспекту или по набережной, и не было уже вокруг меня высоких бетонных стен, обнесенных колючкой, не было бритоголовых мужиков с однообразными лицами, не было телогреек и запаха. Запаха не­воли, который не спутаешь ни с каким другим и который, на­верное, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

-- Послушай, Сивый, -- услышал я у себя за спиной и ог­лянулся. Это был Потемкин, которого, как он только появился у нас в камере, окрестили Броненосцем. Вид его был довольно жалок, хоть он изо всех сил пытался корчить из себя достой­ного члена нашей иерархии. Глядя на его бледное изможденное лицо, можно было подумать, что сейчас не август, и находимся мы не в Казани, а на одинокой льдине Северного Атлантическо­го океана в период наивысших морозов.

-- Я тебе не Сивый, а Михаил Леонидович Сиволапов, -- полушутливым тоном отозвался я. -- Чего тебе?

-- Отойдем в сторонку, -- предложил он, изобразив подо­бие улыбки, -- есть базар.

Я молча двинулся за ним в глубь двора, не представляя, чем может заинтересовать меня этот дегенерат.

Остановившись возле стены и привалившись к ней плечом, Потемкин достал из кармана серой рубашки две "Астры", одну из которых предложил мне. Мы закурили, окутав себя облачком едкого дыма.

-- Слушай, -- снова сказал он, сплевывая прилипший к губе табак, -- Я тебе сейчас вкратце обрисую свое дельце, а ты уж сам решай, возьмешься за него или нет.

-- Ну?

-- Короче, сюда я попал из-за одной стервы. Не буду скрывать, у нас до этого была прекрасная жизнь, я, кажется, любил эту суку.

-- Короче, -- хмыкнул я, понимая, что услышу сейчас ду­шещипательную историю, которая мне ни в один бок не уперлась.

-- Да, пожалуй, -- кивнул Потемкин и, оглядевшись вок­руг, продолжил: -- У нее остались мои деньги. Деньги нема­лые. Порядка шестидесяти тысяч долларов.

Я присвистнул и посмотрел на него уже совсем с другой стороны. Этот парень начинал мне нравиться.

-- Не стану рассказывать, каким путем я их заработал, скажу одно: не криминальным. Все было, на мой взгляд, чест­но. Но любимая женщина подставила меня так, что я оказался здесь. Правда, у нее хватило совести нанять мне хорошего ад­воката, иначе бы не меньше пятнашки схлопотал. Нет, пожалуй, не совести, а ума. В противном случае я бы потащил ее за со­бой. Это уж несомненно!

Он нес какой-то сумбур, из которого я ровным счетом ни­чего не понимал. Ясно было одно: Броненосец хочет дать мне наколку на шестьдесят тысяч гринов!

-- Слышь, кореш, -- прервал я его бред, -- Давай-ка потолковее. Тут, как я вижу, "короче" не выйдет. Я готов выслушать твою историю в красках.

Выпустив дым через ноздри, Потемкин опять покрутил сво­ей тощей шеей. Метрах в пяти от нас стояли трое и тоже кури­ли. Ярик снова травил свои нескончаемые байки, представляю­щие из себя смесь его эротических фантазий, которые он всег­да выдавал за собственные подвиги, и шестиэтажного мата. Все весело гоготали.

-- Ну, давай, давай, -- поторопил я Виталия, кивнув в сторону Ярика и его компании, -- Им не до нас.

-- Ее зовут Люся. Точнее, Людмила Борисовна Китова. Она просто помешана на замужестве и ревности. А вообще она и есть убийца той бабенки, за которую я сюда загремел. В об­щем, сучка опасная. Она обставила дело так, что все подозре­ния пали на меня. Подсыпала нам с Ленкой какой-то гадости в коньяк, мы отрубились, а она моим же кухонным ножом ей глот­ку перерезала и смылась. Я очнулся, когда уже менты дверь сносили. Удрал через лоджии. И прибежал-то опять же к Люсе, ни о чем не подозревая. Я-то думал на Ленкиного мужа. Просто уверен был. Решил его за такую подлость прикончить. Ну, пристрелил, а тут Люся откуда ни возьмись, как в сказке. Да еще и с пистолетом. Оказывается, она с Ленкиным мужем любовь крутила, замуж за него собиралась. Вот с моей-то помощью и решила соперницу с дороги убрать.

-- Это что же? Она сама тебе все потом рассказала? -- просто недоумевал я, -- или сам допер?

-- Она же и рассказала. Побольнее мне сделать хотела. Да еще потом и научила, что в суде говорить. В общем, дело представили так, что Елену на самом деле муж порешил, а я ему за свою любовницу отомстил. Дело мое всего три месяца обсуждали и, благодаря толковому адвокату и кучерявой взят­ке, выписали мне шестерик.

-- Да-а, -- покачал я головой, -- история. Ну и?

-- Знаешь, Миша, ты подумай, но я... -- стал немного запинаться Потемкин, -- я бы хотел тебе предложить отобрать у Китовой мои деньги. Если получится все и если посчитаешь нужным, поделишься потом со мной, а нет, так оставь их все себе. Мне будет достаточно и того, что ты ее разведешь по понятиям. Мне тут покоя не будет, пока эта тварь на свободе в роскоши купается! -- зло прошипел он и раздавил окурок о бетонную стену.

-- М-да, деньги не малые. Но где гарантия, что она их уже не истратила или в банк под проценты не заложила?

-- Нет. В банк точно не положит. Она не такая дура. Истратить такую сумму за три с половиной месяца? Тоже не ду­маю. Она сейчас должна немного в тени побыть. Ее ведь, как домохозяйку убитых, тоже потрясли хорошенько.

-- Какую домохозяйку? -- не понял я.

-- Ну, она служанкой работала у них в доме. У Елены и ее мужа, -- пояснил Потемкин. -- Так что высовываться пока не станет. Скорее всего деньги при ней. Я так их просто в шкафу хранил, где белье. Может там так и лежат, -- горько усмехнулся он.

-- Значит, ты предлагаешь мне снова своим ремеслом за­няться? -- почесал я подбородок и подумал о том, что не ме­шало бы побриться. Дело Потемкина как-то сразу стало интере­совать меня меньше.

-- Зачем? Просто украсть -- это не интересно. Лучше все устроить так, чтобы она по доброй воле тебе их отдала. Хочу, чтобы Люся сама себя потом сожрала за собственную дурость, -- с ухмылкой ответил Броненосец.

-- Да? Но каким же образом, родной? Ты ведь сам сказал, что она далеко не дура. А умная баба никогда не отдаст денег первому встречному, будь он даже так неотразим, как я.

-- А кто тебе сказал, что она их так сразу и отдаст? Нет, Миша, тут особый подход нужен. Я же говорю, она на за­мужестве помешана.

-- А, значит, ты предлагаешь мне жениться на ней? Как Остапу Бендеру на мадам Грицацуевой? -- мне становилось смешно, но, честно говоря, в его предложении было что-то рациональное.

-- Ну, не обязательно дело доводить до ЗАГСа. Хотя... Хотя, если все деньги при ней, это того стоит, -- хитро при­щурившись, посмотрел он на меня.

Время прогулки истекало. Я раздумывал не больше пяти секунд.

-- Ладно, уговорил. Сколько просишь, если дело выгорит?

-- Это уж сам решай, я же сказал уже, -- заскромничал Потемкин, но я-то заметил как разгорелись его глаза.

Я не был крахобором.

-- Что ж, если придется сочетаться с ней браком, ты ни­чего не получишь. Если же все обойдется малой кровью, то по­ловина -- твоя. А как она? Ничего хоть?

-- Она -- что надо, -- повеселел Броненосец. -- Рост средний, стройные ножки, блондинка с голубыми и обманчиво наивными глазами, ну и все остальное при ней. Возраст -- чуть за тридцать, помоложе тебя будет. Адрес запомнишь?

Я молча кивнул, предвкушая приятные события. Виталий назвал мне адрес Людмилы Китовой. Оказалось, что мой домиш­ко, который, к счастью, не был конфискован, находился от нее не более, чем в десяти кварталах. Мы были почти соседи!

-- Только смотри, Мишаня, будь с ней осторожен, -- на­путствовал меня Броненосец.

-- Да ладно, -- махнул я рукой и, небрежно отбросив "бычок", пошел прочь.

Больше к этой теме мы с ним ни разу не возвращались. Все было и так предельно ясно. Лишь когда наступил день мое­го освобождения, Потемкин крепко пожал мне руку и многозна­чительно подмигнул. Я дружески хлопнул его по плечу, мол, не беспокойся, зяма, и с легким сердцем покинул это мрачное за­ведение.

Под стук колес поезда, который мчал меня в родной го­род, я, развалившись на верхней полке плацкартного вагона, мечтал о будущем. Вырисовывалась довольно конкретная картина безоблачного счастья. У меня была куча денег, много вкусной еды и молоденьких девочек, причем все, как одна -- фотомоде­ли. Людмила Китова рвала на себе волосы из-за собственной дурости, а я посылал Броненосцу дорогие передачки. Собирался ли я с ним делиться? Возможно. Но шесть лет -- срок не ма­лый, мало ли что может произойти, но немного я все-таки для него оставлю. Главное, чтобы Китова не успела уже выйти за­муж или все растратить на шубки и заколки. Но нет, это же просто невозможно. В рублях-то по-теперешнему такая сумма составляет полтора миллиона рублей! Пожалуй, можно купить маленький свечной заводик. А может, и не маленький...

Дома меня ждала двоюродная тетка со своими двумя деть­ми, двумя отпетыми сорванцами. На время отсидки я отдал свой дом в их полное распоряжение. Тетка Таисья, сестра моей по­койницы мамаши, была несказанно рада свалить от мужа алкого­лика хотя бы на этот срок. Наверное, была рада и тому, что я в это время этот срок мотал. А иначе, откуда на нее свалилось бы такое счастье? Но все же, когда я перешагнул порог родимо­го гнезда, на ее лице сияла добродушная улыбка.

-- Мишенька! Ягодка моя, -- кинулась она мне на шею, -- ну, наконец-то. А я, как телеграмму-то твою получила, всю ночь пироги пекла. Пойдем, родненький, пойдем за стол ско­рее! -- потянула она меня за рукав. -- А исхудал-то как! -- запричитала она, хотя не так давно приезжала ко мне на сви­данку и видела меня таким же, как и теперь. -- Петька! Саш­ка! -- зычно гаркнула она, высунувшись в окно, -- домой! Дя­дя Миша приехал!

Обойдя вокруг накрытого стола, который венчала бутылка "Русской", я сглотнул слюну, но подавив в себе желание, тут же наброситься на теткины разносолы, решил принять для нача­ла человеческий вид.

-- Я, пожалуй, сполоснусь пока. Да и переодеться бы не мешало, -- сказал я, не в силах оторвать взгляда от стола.

-- А, оно конечно, Мишенька.

Таисья тут же полезла в комод, достала оттуда мои ста­рые джинсы, но отстиранные и аккуратно сложенные, и чистую белую футболку. Потом выдвинула нижний ящик, выудила оттуда семейные трусы, пару новых носков с этикеткой и все это, сложенное стопочкой, подала мне:

-- Иди, милок, душ сейчас теплый. Полотенце и мыло там есть. А хочешь я водички согрею?

-- Неа, -- махнул я рукой, взял одежду и вышел во двор.

Ветхий покосившийся душ, расположенный в саду среди поспевших, но еще не ободранных яблонь, сразу напомнил мне о детстве. Я ненавидел мыться под холодной водой, а мать хлес­тала меня, визжащего, мокрой мочалкой и приговаривала а нечистым трубочистам -- стыд и срам".

-- Ну, что же, Мишенька, шумно вздохнула Таисья, окосевшая от пары рюмок водки, -- нам теперь, наверное, съ­ехать пора?

Ее загорелое морщинистое лицо выразило грусть и сожале­ние. Сашка с Петькой тут же прекратили жевать и уставились на меня с немым вопросом в глазах. Они были двойняшками, им было по тринадцать, они уже прекрасно понимали, что их ждет, когда мать воссоединится с отцом. Извечная ругань, пьянство и побои. Я не мог вот так сразу выставить их за дверь.

-- А твой все бухает? -- спросил я тетку, откусывая сочный помидор, выращенный ею самой.

-- А то, -- вяло махнула она ладонью.

-- М-да, -- протянул я, прикидывая, где же мы все тут разместимся.

Шесть лет я находился в компании нескольких человек. Иногда нас было восемь, иногда даже десять. Ужасно хотелось хоть чуть-чуть побыть в одиночестве. Да, видно, не судьба пока. Но ничего, скоро у меня будут средства для покупки отдельной жилплощади со всеми удобствами, -- снова размечтался я и, опрокинув очередную рюмочку, окончательно подобрел:

-- Ладно, поживем пока вместе, а там видно будет. Мо­жет, я себе невесту с квартирой найду. Или ты -- жениха бо­гатенького, или, глядишь, твой хмырь крякнет.

-- Спасибо, ягодка, -- всхлипнула Таисья, смахнув ла­донью выкатившуюся слезу, -- спасибо, родненький. А я уж так привыкла к этому дому! И огородик у меня тут, и Петька с Сашкой хоть в себя пришли, даже слушаться меня немного стали. Из дома не бегут. А я уж с ними тогда тут размещусь, а ты в спаленке.

-- Разберемся, -- кивнул я.

Через пару дней, купив себе кое-какую одежонку, которая соответствовала современности и которая сожрала почти все деньги, какие я получил при выходе из тюрьмы, я отправился по адресу, где, по словам Потемкина, проживала Людмила. Я еще не совсем представлял, каким образом, даже не зная ее в лицо, только по расплывчатому описанию Броненосца, смогу с ней завязать знакомство. Заявиться к ней в качестве слесаря? Но разве заинтересуется богатая женщина каким-то слесарем? Сказать, что ошибся квартирой? А что потом? В конечном итоге мне в голову запал один план, который я счел наилучшим. Но сперва мне нужно было хотя бы разобраться в обстановке. Ос­мотреть ее дом, двор, подъезд. Просто ознакомиться с геогра­фией, чтобы не испортить историю.

Дом, в котором жила Людмила, если, конечно, она еще тут жила, был девятиэтажным. Через двор, который имел два выхо­да, постоянно сновали машины, чтобы сократить путь, не объ­езжая временно закрытую дорогу, где на данный момент велись какие-то раскопки, наверное, искали гробницу фараона. Ничто не меняется в нашем городе, -- подумал я и зашел в подъезд номер три. На четвертом этаже я остановился перед квартирой, в которой обитала Китова. Ее дверь находилась между двух со­седских. Глянув на замок, я сразу определил, что открыть его за несколько секунд мне не составит никакого труда. Живут же люди! -- усмехнулся я про себя. На чудо, наверное, наде­ются, что никто не захочет воспользоваться благоприятным мо­ментом и проникнуть в их жилище. Ностальгически пошевелив пальцами, я развернулся и направился к лифту. Неожиданно двери распахнулись прямо передо мной, и оттуда вышла блондин­ка на вид лет двадцати семи. Окинув меня беглым взглядом, она направилась в сторону двери, возле которой я только что стоял. Не было сомнений в том, что это и была мадам Китова собственной персоной! Чтобы не привлекать к себе внимания, я быстро заскочил в лифт и нажал кнопку первого этажа.

Выйдя на улицу, я присел на лавочку, стоящую возле подъезда и закурил. Вот это удача! С первого же захода! По­жалуй, стоит настроиться на положительный исход дела, -- по­думал я, чувствуя, как сердце участило удары. Счастье са­мо плывет мне в руки, это был знак свыше! Меня она, пожалуй, как следует не разглядела, не запомнила. Все произошло слиш­ком быстро. А ничего птичка! На тридцать с лишним не тянет. Правда, одета простенько, но это как раз и успокаивает, на­верное, еще не потратила денежки Броненосца.

На следующий день я решил начать форсировать события. Дождавшись, когда стемнеет, я пришел в ее двор и, первым де­лом, вычислив ее окна, определил, что свет горит, значит, Людмила дома. Хорошо, если одна, -- подумал я и смело напра­вился в подъезд. Доехав до последнего этажа, я вышел из лиф­та и подошел к железной решетчатой двери, ведущей на крышу. На ней висел большой амбарный замок. Смехота! Повесив на пе­рила небольшой пакетик с гостинцами для Китовой, я достал из кармана жесткую проволоку, согнул ее как надо, вставил в за­мочную скважину и, несколько раз подергав и повернув ее в нужном направлении, открыл для себя ход на крышу. Взяв па­кет, закрыл за собой дверь и, преодолев несколько ступенек, увидел над собой звездное небо. Немного полюбовавшись Боль­шой Медведицей, единственным созвездием, которое знал, я по­дошел к бордюру крыши, лег на него животом и посмотрел вниз. Прямо подо мной проходил ряд лоджий, одна из которых принад­лежала квартире Китовой. Еще рассматривая ее снизу, я запом­нил, что над ней, у верхних соседей, имеется антенна. Антен­на торчала наружу длинными усами, скрепленными между собой крупной сеткой, и на фоне света, льющегося из окон, она хо­рошо просматривалась.

Вернувшись в исходное положение, я вынул из пакета ка­тушку прочных ниток, привязал к ней камушек и, снова перег­нувшись через край, стал отматывать нитку так, чтобы она как раз достала до лоджии Людмилы. Я не боялся за то, что нитку кто-то заметит. Отмерив нужное количество метров, я немного намотал с катушки на руку и оборвал нитку. Втянув ее обрат­но, достал из пакета апельсин с собственноручной надписью на нем "Съешь меня", хорошенько опутал его, вставил в апельсин бенгальские свечки, поджег их и сбросил вниз. Намотанная на руку нитка быстро натянулась и врезалась мне в кожу. Апель­син, с горящими в нем бенгальскими огнями, застыл возле окон Людмилы. Я был уверен, что такой фейерверк заставит ее высу­нуться из своей норки. И на самом деле через минуту, когда искры бенгальских свечей потухли, я увидел, как через перила лоджии потянулась рука. Я отпрянул, чтобы Китова, а судя по женской руке, это была скорее всего она, не смогла меня за­метить, когда посмотрит наверх, и тут же почувствовал, что дергается нитка. Я отпустил ее и преспокойно отправился до­мой. Начало для романтического знакомства было положено.

После этого я выждал еще дня три. За это время успел обменять справку на паспорт, став тем самым полноправным гражданином, приснял какую-то полупьяненькую девицу, отвел с ней душу в подворотне, слегка восполнив нанесенный мне правоохрани­тельными органами физиологический ущерб, и со спокойным сердцем снова отправился к Китовой. Предварительно я купил букет из пяти белых роз, сунул в него записку: "Прижми меня к сердцу" и скотчем прилепил его ей на дверь. После чего удалился с чувством выполненного долга.

Я знал, что бабы падки на такие заманухи. Люся непре­менно заинтересуется таинственным незнакомцем, уделяющим ей не совсем обычные знаки внимания. Она обязательно почувству­ет себя Алисой из Зазеркалья, даже если у нее на данном эта­пе и есть какой-нибудь хахаль.

Следующий свой визит к ней, а вернее к ее двери, я зап­ланировал нанести не раньше, чем через неделю. Не хотелось быть назойливым, но и нельзя было дать ей время забыть о за­гадочных подарках.

Но всю эту неделю я не терял времени даром. Я ходил на товарную станцию и разгружал мешки с цементом, коробки с водкой, гуманитарную помощь с Запада и прочий товар, чтобы хоть немного подзаработать. Я знал, что любое дело требует капиталовложений. Мне было необходимо хотя бы в первое зна­комство с Людмилой заявить о себе, как о мало-мальски креди­тоспособном мужчине. В конечном итоге у меня собралась до­вольно приличная сумма. Во всяком случае, можно было пару раз сводить ее в дорогой ресторан и сделать еще какой-нибудь незначительный подарок.

В субботу утром я сходил на птичий рынок и купил там абсолютно рыжего, очень пушистого котенка. Естественно, он предназначался для Китовой. Уж насколько я равнодушен к кошкам, тем не менее, не смог сдержать улыбки при виде этого умилительного создания. Там же я приобрел корзинку с плете­ной крышкой, повязал котенку большой зеленый бант и посадил его туда с сопроводительной запиской: "Возьми меня".

Пока я добирался до Люсиного дома, Рыжий, я мысленно так его назвал, вел себя относительно спокойно. Но стоило мне войти в ее подъезд, он начал издавать истерические воп­ли. Я кое-как утихомирил его, почесав за ухом, потом поста­вил корзинку под дверь и, нажав на звонок, быстро спустился на один пролет ниже. Я молил Бога, чтобы Китова в этот мо­мент оказалась дома. Мне повезло и на этот раз. Не успев пе­ревести дыхание от скоропалительного спуска, я услышал, как ее дверь открылась. Потом несколько секунд тишины и тихий возглас: "Ой! Ой, Господи, маленький какой! Ты откуда?"

Голос звучал довольно нежно. Удостоверившись, что Рыже­го не вышвырнут вон, я тихо спустился вниз.

На следующее утро, отлично позавтракав Таисьиными блин­чиками с творогом и сметаной, я решил съездить на пляж. По­валяться на прогретом песке, искупаться в матушке Волге я мечтал уже через три месяца, как загремел на отсидку. И вот теперь моя мечта стала реальностью. И хотя уже было начало сентября, и солнце в этот день скрывали кучерявые белые об­лака, а вода была довольно прохладной, я все равно получил невероятное удовольствие. Кроме этого, я вдоволь налюбовался группой девиц в бикини, расположившихся метрах в десяти от меня. Наверное, это были какие-то спортсменки, судя по их стройным подтянутым фигурам и по тому, что кроме них, меня и троих алкашей, которые, не сняв одежды, валялись прямо на песке и похмелялись дешевым портвейном, на пляже больше никого не было.

Я лег на живот и стал искоса наблюдать за девицами. Особенно за двумя, которые прогуливались вдоль кромки воды. Их шоколадно-загорелые тела, грациозные и в тоже время лени­вые перемещения туда и обратно вводили меня в полный вос­торг, и я потом долго не мог перевернуться на спину.

Интересно, а смог бы я приснять на сегодняшний вечер хоть одну из них? -- мечтательно подумал я. -- Я ведь тоже не так уж и плохо выгляжу. В тюряге я достаточно накачал­ся, бицепсы, трицепсы во всяком случае обозначены, если не сказать ярко выражены. Вот только с загарчиком беда. На фоне этих мулаток-шоколадок я выгляжу бледной молью. Одна только рожа и загорела. А почему рожа? Я, конечно, не красавец, но многие женщины говорили мне, что я невероятно обаятелен и даже очень похож на этого... Как его? Ну, который играет боксера Ивана Драгу в фильме "Рокки". Да! Дольф Лундгрен. Вот только ростом я пониже, всего метр восемьдесят три. Хотя и это тоже ничего. Ладно, оставим пока эксперименты. Надо сначала одно дело закончить, а потом уж о другом грезить.

Но все же я замечал, как девушки периодически бросали в мою сторону быстрые взгляды. Совершенно довольный собой, я еще раз искупался, охладив свой пыл, и поехал домой. Мне предстояло сегодня предстать перед Людмилой Китовой в полной красе. Я подозревал, что время знакомства настало.

Вечером я надел новые черные джинсы, новую же рубаху с ши­роким, достающим до локтя рукавом, испещренную ярким абс­трактным рисунком, где преобладали красный и синий цвета. За нее, кстати, я заплатил не меньше, чем за джинсы. Подойдя к надтреснутому зеркальцу, которое повесила на стену Таисья, пригладил рукой свои короткие, но все-таки уже достаточно отросшие волосы и, удовлетворившись увиденным, собрался ухо­дить.

-- Да не смотрись ты в это зеркало, -- замахнулась на меня кухонным полотенцем тетка. -- Сколько раз говорить те­бе, что в разбитое зеркало нельзя глядеть. Жизнь разбитая будет.

-- А сама чего же смотришься? -- усмехнулся я.

-- Да у меня и так давно все кончено, все разбито. А у тебя все только начинается, -- стала она меня убеждать.

-- Ай, брось ты свои предрассудки! Наговоришь сейчас под руку, -- раздражаясь, ответил я и шагнул за порог.

-- На свидание, что ли, собрался? -- спросила она вслед. Я ничего не ответил.

Зайдя в Люсин двор, я уверенно направился к подъезду, но ее внезапное появление заставило меня резко остановиться. Китова была одета в темное платье, едва достающее до колен, скромное, но очень элегантное, оно прекрасно подчеркивало ее безупречную фигуру. На ее стройных ножках были изящные тем­ные же туфли на высокой шпильке, в руке она держала малень­кую лакированную сумочку. Ни дать, ни взять -- Мерлин Мон­ро. Выглядела она просто сногсшибательно. Цокая каблучками, Люся прошла не более десяти шагов и уселась в черный джип, который ее явно поджидал. Водитель джипа дал газ, и они тут же укатили прочь, обдав меня облачком пыли. Я же остался стоять, как последний кретин.

Наблюдая эту картину, я почувствовал себя довольно скверно. Оказывается, у меня все-таки есть соперник, которо­му, как выясняется, я и в подметки не гожусь, судя по тому, какая у него тачка! Да и кто бы сомневался? Мне оставалось только развернуться на сто восемьдесят и удалиться, поджав хвост. Единственное, на что я надеялся, так это на наличие в Люсиной душе романтизма. Тачки, рестораны, деньги -- это все понятно и банально, а вот кто вам, скажите мне на милость, спустит с крыши апельсин в бенгальских огнях?! Конечно, только такой дурак, как я, но на то и был расчет.

Ночь я провел ужасно. Постоянно вертелся с боку на бок, скрепя старым расшатанным диваном, был полон сомнений и нео­существимых желаний и постоянно думал о Людмиле, представляя ее в своих объятьях. Что и говорить, эта куколка почти сразу запала мне в душу. Но я все-таки не забывал о предостережениях Потемкина.

Через два дня я решил снова попробовать познакомиться с Людмилой, надеясь, что на этот раз мне повезет больше.

Около восьми вечера я уже стоял возле ее двери. Сначала я прислушался. Мне показалось, что в квартире есть кто-то посторонний, но потом сообразил, что до меня доносятся приг­лушенные звуки телевизора и смело нажал на звонок.

Дверь открылась довольно быстро, и на пороге я увидел ее. Людмила была в коротеньком голубом халатике с откровен­ным вырезом, демонстрирующим шикарную грудь. Светлые крупные кудри и большие глаза под стать цвету халатика действительно делали ее похожей на Мерлин. Она смотрела на меня ни столь­ко удивленно, сколько серьезно, и молчала.

-- Добрый вечер, мэм, -- поздоровался я, слегка кивнув головой. -- Простите, что отрываю вас от важных дел, но у меня есть достоверные сведения, что у вас проживает мой друг.

Она еще немного помолчала, внимательно изучая меня, а уж потом соизволила сказать:

-- Прощаю, но, наверное, вы ошиблись адресом. Я живу одна.

-- Одна?! -- изумился я, -- Но как же это возможно? Не­ужели я действительно ошибся?

-- Да, -- чуть улыбнулась она и уж было хотела закрыть передо мной дверь.

-- Но... -- попытался я ее остановить, -- но тогда возьмите это себе, -- и я протянул ей небольшой сверток.

-- Что это? -- спросила Люда, -- но я заметил по ее ли­цу, что она начинает догадываться, что я и есть тот таинс­твенный незнакомец.

-- Это я приготовил для своего друга, который, как ду­мал, живет у вас.

Она пошуршала оберткой и увидела баночку фирменного кошачьего корма..

-- А-а... Ой, ну все понятно, -- засмеялась она. -- Так это вы, что ли?

-- Боюсь, что я, -- отозвался я фразой из старого анекдота.

Теперь она смотрела на меня намного дружелюбнее, но по­ка еще не решалась пригласить в дом. Я поспешил прийти ей на помощь.

-- Так Рыжий все-таки у вас или вы снесли его на базар?

-- Интересное совпадение. Я тоже назвала его Рыжим, -- продолжала она улыбаться во весь белозубый рот, -- Да, он пока у меня. Вам его позвать?

-- Мне всегда нравились женщины с чувством юмора, -- удовлетворенно подметил я вслух. -- Позовите, пожалуйста.

Вскоре я уже сидел у нее на кухне и держал на коленях обожравшегося моим гостинцем Рыжего. Он громко потрескивал, изоб­ражая радость. Я же был рад не меньше его, наблюдая за тем, как Люда готовит чай. Я смотрел на нее и не мог поверить словам Потемкина, что она была хладнокровной расчетливой убийцей! Ее движения были мягки, полны женственности, чувс­твенности и заставляли думать совсем о другом.

Оценив обстановку, я сразу понял, что она еще не начала жить на широкую ногу. Отечественная мебель с высоким старо­модным пеналом, маленький холодильник "Саратов" и простень­кие розовые занавесочки с рюшкой, сшитые, наверное, ею са­мой. В общем, никаких излишеств.

К столу же, кроме хорошо заваренного чая, было подано печенье "Юбилейное" и вазочка с клубничным вареньем. Тоже, скорее всего, собственного изготовления.

-- Так, значит, это вы оказывали мне такие таинственные знаки внимания? -- спросила она, когда села напротив. -- Честно сказать, я думала, что это балуется какой-нибудь под­росток.

-- Значит, вам не понравилось?

-- Не то, чтобы не понравилось, -- проворковала она, подложив руку под щечку и мечтательно глядя в пространство над моей головой, -- просто очень удивило. За мной так уха­живали еще в детстве, наверное. И даже не так, а гораздо ба­нальнее.

-- Из этого следует, что я вас все-таки заинтересовал?

-- А вы старались меня заинтересовать? И вообще, кто вы и откуда? -- словно птичка встрепенулась Людмила. -- Сижу вот тут с вами, к себе пригласила, собственно не зная зачем, а...

-- Ну, все очень просто, -- прервал я ее философские рассуждения. -- Однажды увидел на улице девушку своей мечты. Проследил, где она живет. Не стал лезть напролом, чтоб сразу не быть отвергнутым, и вот результат: сижу у вас в гостях, и вы угощаете меня чаем. Только, к сожалению, я до сих пор не знаю вашего имени. Может быть, пришло время познакомиться? Меня зовут Михаилом, -- представился я. -- А вас?

-- Так вы считаете, Михаил, что это повод для знакомс­тва? -- хитро прищурившись, спросила Люда. -- Считаете, что теперь, если вы посидели у меня на кухне и покормили котен­ка, я стану с вами встречаться?

-- Почему бы и нет? Я привлекателен, вы чертовски прив­лекательны и, страшно надеюсь, не замужем. Только не говори­те, что скованы брачными узами, я этого не переживу! -- неся эту чушь, я, как никогда, на самом деле пытался быть привле­кательным. Женщины, кажется, любят много слов, особенно, ес­ли они льстят их самолюбию. Или я ошибаюсь? -- Но вы так и не назвали свое имя, -- напомнил я и отхлебнул глоток чая.

-- Людмила, -- коротко представилась она, и я понял, что продолжение нашего знакомства еще состоится. А пока не надо быть навязчивым. Этого женщины как раз не любят. Пожалуй, самое время сматываться.

-- Людмила, Людочка, -- нараспев произнес я, -- Прек­расное имя. Но знаете, вам бы скорее подошло Люся. Вы такая милая, что хочется называть вас только ласково. Именно Люся, -- я помнил, что именно так и называл ее Потемкин. Мне и самому это нравилось больше, чем жесткое Людмила.

-- Да? -- резко переспросила она, и я заметил, что мои слова произвели на нее какое-то воздействие. Она слегка нах­мурилась и забарабанила пальчиками по столу. -- Может быть, -- добавила она, но мне это не очень нравится.

-- Жаль, -- пожал я плечами. -- А мне показалось, что это имя самое для вас подходящее. Неужели вас никто так не называл?

Я почему-то стал упорствовать. Наверное, хотелось еще понаблюдать за ее реакцией. Теперь я был уверен, что Броне­носец звал ее так всегда. Она же не хотела сейчас неприятных воспоминаний. А может, наоборот, воспоминания о бывшем любовнике настроят ее на более романтический лад?

-- Называл, -- с явной тоской в голосе произнесла она и снова уставилась в пространство, -- Только это было очень давно. И, кажется, все неправда, -- добавила Китова.

-- Вы знаете, Людочка, мне пора, -- поспешил распро­щаться я, чтобы больше не портить ей нервную систему, для первого раза было вполне достаточно. Спустив на пол сладко заснувшего Рыжего, я встал, -- Дела, знаете ли.

-- Уходите? -- удивленно посмотрела она на меня, и я понял, что поступаю правильно.

-- Да, пойду. Но искренне надеюсь, что мы с вами еще увидимся. Не так ли? У вас есть телефон?

-- Но вы ведь даже к чаю почти не притронулись, -- она тоже поднялась с места и посмотрела на меня своими большими голубыми глазами так, что я почувствовал нарастающее жела­ние.

Что означало это "даже"? Я должен был сделать что-то еще? Плюнув на свой первоначальный план и правила хорошего тона, я приблизился к ней и сжал в своих объятьях. Она тихо ахнула и подставила мне губы для поцелуя.

Проснулись мы только в десять утра, поскольку почти всю ночь посвятили занятиям любовью. Людмила была просто велико­лепна в постели. До отсидки, пожалуй, у меня была только од­на баба, которая выделялась в этом плане на фоне множества остальных, но и она не годилась Людмиле и в подметки.

Все произошло довольно для меня неожиданно. Я не мог поверить в свою удачу! Правда, оставался еще открытым вопрос о ее хахале на джипе. Но, может быть, это был просто ка­кой-то ее знакомый, на которого она не имела видов? А может, она не очень разборчива в связях? Ну, ничего. Главное, лед тронулся, я был приближен ко двору.

Сидя за чашкой утреннего кофе, я с удовольствием погло­щал бутерброды с колбасой и плел о себе всяческие небылицы, так как Люда теперь решила выяснить, чем я занимаюсь. Я наз­вался прогоревшим коммерсантом. Сказал, что работал по час­ти торговли, а потом здорово влетел и теперь не знаю, за что хвататься. Чтобы не выглядеть совершенно несостоятельным, я тут же пригласил ее на вечер в дорогой ресторан. Не моргнув глазом, Люда согласилась. Я был в восторге от этих стремительных событий.

Вернувшись в свой ветхий домишко, где Таисья затеяла на сегодня большую стирку, я, взирая на бесчисленные дымящиеся тазы, с замоченными в них ворохами грязного белья и расстав­ленные чуть ли не по всему двору, тут же прикинул, что было бы совсем не плохо перебраться на проживание к Китовой. Ее уютное гнездышко глубоко запало мне в душу. Особенно, если к тому еще и учитывать, что где-то в его потаенном уголке находится це­лое состояние! Я даже подумал о том, что, в общем-то, не прочь и жениться на ней. А что? Невеста с богатым приданым, хороша собой, шикарна в постели. Что еще надо для жизни? Короче, я был ею околдован с первого же перетраха.

Потемкин ушел куда-то далеко на задний план. О том, чтобы с ним делиться, теперь не могло быть и речи. Я забыл тюрягу, я стал другим, у меня, кажется, начиналась нормаль­ная человеческая жизнь. Мне было уже тридцать четыре года, но ничего не было. Ни нормального жилья, ни семьи, ни детей. Потемкин говорил, что Люда помешана на замужестве? Прекрасно! Я женюсь на ней. Женюсь, наплевав на ее неприятное прошлое. И не таких на своем веку повидал. Подумаешь, сошла баба с ума от ревности. Бывает. Ничего страшного. А то, что подста­вила своего дружка, так и молодец, сам виноват, лохонулся. Такого дегенерата, как Броненосец, любая баба кинет, сочтя это своим долгом.

В восемь вечера этого же дня мы встретились с Людмилой, как и условились, возле входа в ресторан "Сны Аризоны", ко­торый раньше назывался просто "Центральный", а теперь вот перенял название американского фильма. Было довольно прохладно и, поджидая ее, я ощутимо подмерз в своей модной новой рубашке, которая подходила скорее к солнечному летнему дню, чем к сентябрьскому вечеру. Люда же приоделась в перси­ковый костюм из какой-то шероховатой ткани, по всей видимос­ти, он был достаточно дорогим, и короткую кожаную курточку нараспашку, явно совсем новенькую. Все-таки утекают понемногу денежки Потемкина, -- подумал я, пропуская ее вперед.

Вышколенный мальчик с галстуком "бабочка" встретил нас с дежурной улыбочкой и проводил к свободному столику. Народу в зале было очень мало. Наверное, еще не время, -- подумал я, присаживаясь напротив Людмилы и оглядываясь вокруг.

С тех пор, как я был здесь последний раз, кроме названия тут многое изменилось, если не сказать, все. Совершенно другая мебель, новая отделка, в общем, весь интерьер другой. А как насчет цен? -- подумал я. -- Наверняка стало еще дороже. Но за это я не очень беспокоился, у меня в кармане было больше тысячи рублей.

Официант -- тоже в «бабочке», подал нам меню, одно Людми­ле, другое мне. Взглянув на цены я обомлел. Какой-то вшивый салатик из овощей, которые растут на Таисьиных грядках, сто­ил сто пятьдесят рублей за порцию! Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть. Людмила же, опустив длинные ресницы, довольно спокойно изучала список этих безжалостных, по отношению к моему кошельку, блюд. Оно и конечно! Ей-то что?

Вскоре снова подошел официант и спросил, что нам по­дать. Я затаил дыхание, ожидая ответа своей спутницы. Я так и думал! Люда заказала Жюльен, салат из омаров и форель в фольге. Не отрывая глаз от меню, я тут же подсчитал, что все это выливается в восемьсот с лишним рублей! Но ведь еще нуж­но было взять что-то спиртное.

-- А вам? -- обратился ко мне улыбчивый мальчик, зас­тывший в подобострастной позе.

-- Чашку черного кофе, -- не задумываясь, ответил я, напоминая себе Кису Воробьянинова.

Поскольку сосисок и соленых огурцов тут не подавали, мне оставалось заказать этот "экзотический" напиток стои­мостью в полтинник за чашечку. Кошмар! Я боялся встретиться глазами с Китовой, представляя себе, как она на меня сейчас смотрит.

-- Пить что-нибудь будете? -- еще шире улыбнулся маль­чик, и я почувствовал, что он надо мной издевается.

-- Что возьмем? -- мне все-таки пришлось взглянуть на Людмилу.

-- Я бы хотела Мартини, -- мяукнула она, как ни в чем не бывало.

Это было пределом моей скромной суммы. После этого у меня, наверное, едва хватит на такси, чтобы отправить ее до­мой, -- мысленно скалькулировал я.

-- Бутылку Мартини, -- процедил я сквозь зубы.

-- А ты что будешь? -- спросила Люда.

-- В этом плане я разделяю твой вкус, -- заставил я се­бя улыбнуться.

Официант исчез.

-- А есть ты ничего не будешь? -- округлила она свои глаза.

-- Нет, я никогда не питаюсь в общепите. Предпочитаю домашнюю кухню, -- небрежно отозвался я, чувствуя себя пол­ным ничтожеством.

У Людочки был прекрасный аппетит. К концу нашего зас­толья я боялся, что она захочет скушать что-нибудь еще, за­кажет, к примеру, десерт. К счастью, этого не произошло. Она осталась вполне удовлетворена и этим. Я же, наглотавшись бездарно сваренным кофе и Мартини, которое терпеть не могу, испытывал сильное чувство голода и изжогу. Хорошо еще, что тут играла музыка, заглушая урчания в моем животе. Я не мог дождаться, когда покину это гнусное заведение, в котором, кстати сказать, даже к десяти часам народу не прибавилось. Да и правильно. Чего здесь делать, как только сдуру швырять­ся деньгами.

И как же все изменилось за эти шесть лет, -- думал я, с тоской вспоминая прежние времена. И как же теперь народ за­рабатывает, чтобы хоть раз в году порадовать себя посещением такого вот ресторанчика? Волей-неволей займешься опять во­ровством. Не стану же всю жизнь на товарке хребет ломать. Нет, все-таки надо жениться на Люсе. Да она ничего, ничего птичка, -- уговаривал я себя, слушая ее бесконечный щебет.

-- ... а потом мы поехали кататься на пароходике, -- услышал я обрывок ее фразы, поглощенный собственными мысля­ми, -- Это был чудесный вечер! Все выпускники были в востор­ге, -- повизгивала она, будучи уже совсем под мухой, и я по­нял, что речь шла о школьных годах.

Так уж вышло, что все время, проведенное в этом отврати­тельном заведении, я не проронил почти ни слова, делая вид, что внимательно слушаю Людкину болтовню.

-- Ну, что? Может, пойдем? -- с надеждой в голосе спро­сил я, когда она допила последний глоток Мартини.

-- А куда? -- спросила она, поставив тем самым меня в тупик. Не мог же я пригласить ее к себе. Хорошо бы мы смот­релись у меня во дворе среди веревок с развешенными на них пододеяльниками, не говоря о чуланчике с расшатанным дива­ном, двух племянниках и тетке. Люда ведь до сих пор еще не подозревала, в каких я живу условиях. И почему-то до сих пор не поинтересовалась этим, предоставляя, видимо, мне это ска­зать самому. А что бы я ей сказал? Я ненавидел себя и свой не налаженный быт!

-- Ну, давай прогуляемся по набережной, раз уж ты вспомнила о прогулках по реке, -- предложил я. К моей великой радости, Люда согласилась.

Только потом, когда мы спустились на набережную, я понял, что это было не лучшее, что я придумал. У меня зуб на зуб не попадал от хо­лода. Я старался не прижиматься к Люсе, чтобы она не почувс­твовала моей тряски. У меня было огромное желание купить бу­тылку водки и распить ее на лавочке прямо из горла. Но что­бы тогда обо мне подумала она?!

Вволю надышавшись сырым воздухом, она, наконец, заяви­ла, что хочет домой. Я, естественно, не стал возражать.

Когда я расплатился с таксистом-частником, обнаружил, что у меня как раз хватит на бутылочку беленькой. Я не мог отказать себе в таком удовольствии и, забыв обо всех правилах хорошего тона, прямо так Людке и сказал:

-- Слушай, а ты бы не хотела еще выпить? Пока мы гуля­ли, у меня весь хмель улетучился. Посидим у тебя немного. По-людски. Ты как?

-- А что? Можно, -- просто ответила она, и я снова ее полюбил. -- Вон там, -- указала она пальчиком, слегка поша­тываясь, -- за углом есть магазинчик.

-- Понял, -- сказал я и сквозанул через двор, оставив ее стоять возле подъезда.

Рассматривая всевозможные алкогольные напитки, расстав­ленные по стеллажам новомодного для меня минимаркета, я ос­тановил свой выбор на "Столичной". Милая девушка, хорошо скрывая свое пренебрежение к такому покупателю, как я, поло­жила бутылку в хрустящий пакетик и застыла в ожидании опла­ты. Выковыряв из кармана последнюю мелочь, я увидел, что не хватает десяти копеек.

-- Может быть, я занесу вам завтра? -- умоляюще посмот­рел я на нее, протягивая свои гроши.

-- Ну, хорошо, -- слегка улыбнулась она и вручила мне заветный пакетик.

-- Вообще-то, ничего хорошего, -- улыбнулся я ей в от­вет, но большое спасибо за доверие.

Люся ждала меня там, где я ее и оставил, и нетерпеливо постукивала ножкой об ножку.

-- Ой, я так замерзла! И как это ты в такой рубашечке? -- между прочим заметила она.

-- Я закаленный, -- ответил я, увлекая ее за собой в темный проем двери.

Только теперь, сидя за столом в ее уютной кухоньке, я почувствовал себя человеком. Людка настругала колбаски, дос­тала из зимнего холодильника баночку огурцов, которые, как призналась, консервировала сама, но еще не пробовала, и поставила на плиту сковородку с недоеденной жареной картошкой.

-- Да не надо греть, -- махнул я рукой, глотая слюни.

Выпив залпом объемистую рюмочку водки, я закусил хрус­тящим маринованным огурчиком и сразу почувствовал, как по жилам растекается благодатное тепло.

-- Вот это вещь! -- довольно констатировал я, почти не жуя, заглатывая холодную картошку, -- Не то, что твои крабы, перемазанные каким-то подозрительным составом, или рыба в металлической обертке!

-- Не знаю, а мне понравилось, -- пожала она плечами и отпила маленький глоток водки.

-- Да, в общем-то, о вкусах не спорят, -- согласился я, опрокидывая еще рюмочку, -- Но все-таки ты готовишь гораздо лучше, чем профессиональные повара.

-- Спасибо за комплимент, -- слегка смутившись, ответи­ла Люда и тут же спросила: -- А ты женат?

-- Неа, -- мотнул я головой и, похрустев огурцом, доба­вил: -- Был когда-то. Да только не долго длился мой брак. Всего несколько месяцев.

Воспоминания о том, что Маринка сделала мне ручкой и автоматически развелась со мной, как только меня посадили, не задели меня в этот момент за живое. Передо мной сидела красотка, которая, как я полагал, была набита деньгами, словно банковский сейф. Думать ли сейчас о чем-то другом?

-- А где ты живешь?

Ее вопрос заставил сжаться мое сердце. Но делать было нечего. Надо сдаваться.

-- Да частный дом у меня. Только вот я, дурак, взял к себе тетку с двумя племянниками. Знаешь, жалко стало. У нее муж алкаш. Как напьется , лупит ее, пацанов за людей не считает. Я и предложил ей ко мне перебраться. А что? Живу один, а тетка за мной немного ухаживает. Да нет, я не боль­ной, -- уловил я ее несколько укоризненный взгляд, -- Я и сам могу себя обслуживать, конечно, но Таисья таким образом передо мной свой, как она говорит, неоплатный долг погашает. Да и чего ей еще делать? Работает уборщицей. В десять утра уже дома, потом вечером еще сходит, а весь день дома, -- я понимал, что порю хреновину, но меня уже несло.

-- И что же это ты один? Вроде интересный мужчина, при деньгах и без спутницы жизни. Может, свою бывшую забыть не можешь? -- последовал вопрос.

-- Ой, да брось ты. Просто так и не нашел такую, с ко­торой можно на всю жизнь связаться.

-- Считаешь, все бабы сволочи? -- усмехнулась Люда, прямо глядя мне в глаза.

-- Теперь не считаю, -- сделав ударение на первом сло­ве, ответил я.

-- Хочешь сказать, что я и есть та, с которой можно на всю жизнь?

-- А почему бы и нет? Ты пошла бы за меня замуж? -- развязно спросил я, но внутренне напрягся, ожидая ответа. Мне казалось, что именно сейчас и решится моя судьба. Водка задела меня капитально.

-- Это ты мне предложение, что ли, делаешь? -- серьезно спросила Люда и немного подалась вперед, навалившись грудью на стол.

-- Ну, пошла бы? -- немного смутился я, понимая, что, кажется, слишком опережаю события.

-- Ну, допустим. А на что мы будем жить? Ты ведь прого­рел? У тебя есть деньги, чтобы содержать семью?

Я хотел было снова плеснуть себе водки, но тут же пере­думал. Дело входило в серьезный поворот, не терпящий затума­ненных мозгов. Можно было в него и не вписаться.

-- Не бойся, тебя работать не заставлю. Жена, по моему мнению, должна дома сидеть и за детьми ухаживать, -- осто­рожно начал я.

-- Как твоя тетка Таисья? -- хитро прищурившись, спро­сила Люда.

-- Нууу. Такой жизни, как ей, я и врагу не пожелаю. Не то, чтобы своей жене. Да и чего ты подкалываешь?! Нет, у ме­ня другие виды на жизнь. Мне бы только капиталец небольшой сколотить, а там такое дело раскрутить можно!

-- И как велик тот капиталец, который может поправить твое пошатнувшееся положение? Сколько стоит твоя мечта?

Я почувствовал, что у меня замирает дыхание. Она явно клонила разговор к конкретной теме.

-- Ну, мечтать-то я могу о многом, но смотреть на вещи надо реально...

-- И все-таки? -- продолжала настаивать она. Я заметил, что ее глаза разгорелись каким-то озорным огоньком, -- Во сколько оцениваются твои мечты? Чем бы ты хотел заняться?

-- Нуу, -- снова протянул я, словно прикидывая в уме, хотя ничего придумать так сразу не мог. Выдал первое, что пришло в голову: -- Если не ограничивать себя в средствах, то можно и заводик какой частный поставить. Например, спир­товой.

В камере один малый рассказывал, как залетел с таким вот заводиком. Строили они, строили, а лицензии им потом не дали. Разборки начались до кровавых мальчиков в глазах, пол­ный криминал и потеря всего, что вложили. А поначалу все так хорошо вырисовывалось.

-- И сколько же должен стоить такой заводик? -- как бы невзначай поинтересовалась она.

-- Думаю, на пару, тройку миллионов потянет. Для начала.

-- Что-то не кучеряво ты мечтаешь, -- усмехнулась Люда и, допив свою рюмку, пересела ко мне на колени. На этом наш разговор закончился.

Проснувшись на следую­щее утро с больной башкой, я был уверен, что она меня вчера проверяла. Проверяла, на что я способен. Какие имею планы. Стоит ли мне довериться и стать моей женой. На обладателя джипа я уже смотрел сквозь пальцы. Кажется, он не был мне соперником. Но все же... Все же я, чтобы расставить все точ­ки, спросил, сидя на кухне в одних трусах и обхватив обеими руками большой бокал подостывшего чая:

-- Ну, так как? Как ты смотришь на то, что мы поженимся?

-- Ты даже помнишь наш вчерашний рзговор? -- усмехну­лась Люда, жуя кусочек гренка, -- А я-то думала, что это просто пьяный бред. Ты вчера, кажется, сильно перебрал. Поч­ти бутылку в одного принял.

Находясь рядом с ней, особенно после очередной бурной ночи, я даже и не особенно задумывался о деньгах, которые завещал мне Броненосец. Мне вполне хватило бы и того, чтобы остаться тут навсегда. Что и говорить, я, кажется, влюбился в его бывшую женщину. И было все равно, богата она или нет. Единственное, о чем стоило призадуматься, так это о том, ка­ким образом я стану зарабатывать на жизнь, если Людмила не предложит мне денег, чтобы открыть какое-нибудь свое дело.

-- Конечно, помню. Да я с первого же раза, как только увидел тебя, так и подумал, что ты -- мечта всей моей жизни, -- выдал я в ответ банальную фразу. Упражняться сейчас в красноречии не было сил по причине похмельного синдрома.

Люда слегка склонила голову набок и пристально посмот­рела на меня:

-- А если я скажу, что согласна?

-- Ну, так и скажи. В чем же дело? -- весело, насколько в данный момент позволяло мое состояние, отозвался я и доба­вил уже серьезнее: -- Надеюсь, тот пижон на джипе не расс­троит наш предполагаемый брак?

Люсины ресницы вспорхнули, словно бабочки:

-- А ты, как я погляжу, достаточно осведомлен о моей жизни, -- в ее голосе зазвучали нотки металла. Было сразу видно, что этот вопрос ей не понравился.

-- А я и не скрываю того, что интенсивно тобой интере­суюсь, -- парировал я. -- Меня достаточно волнует жизнь лю­бимой женщины.

-- Вот как? Уже любимой. Однако ты шустрый, Мишенька.

-- А разве я тебе не говорил, что люблю тебя? -- сделал я удивленное лицо.

-- Нет. А вот ревность уже выказываешь. Значит, ты зна­ешь Артема? Откуда? -- в этот момент она выглядела довольно озабоченно.

-- Моего соперника зовут Артемом? Что ж, своих врагов надо знать хотя бы по имени, если не в лицо, -- сказал я и залпом допил чай. Голова по-прежнему гудела. -- Да не вол­нуйся, -- поспешил я ее успокоить, -- я за тобой слежки не устанавливал. Просто так получилось, что видел, как ты сади­лась в черный джип, когда я решил пойти к тебе на первое свидание. Только и всего. Чего ты так разволновалась?

-- Да я и не волнуюсь, -- дернула плечиком Людмила и, как это она часто делала, стала смотреть в пространство над моей головой. Она явно о чем-то думала.

Я сходил в комнату, достал из джинсов пачку Винстона и вернулся на кухню, застав Люсю в том же положении.

Когда я чиркнул спичкой, она посмотрела в мою сторону, как бы оценивая меня, и сказала, немного запинаясь, словно в чем-то сомневалась:

-- Послушай, Миш, я... У меня... Нет. Для начала скажу, что наверное и согласилась бы выйти за тебя замуж, если ты, конечно, это на полном серьезе, но...

-- Абсолютно, -- заверил я ее, не дослушав и чувствуя от курева себя еще хуже.

Я жалел, что этот судьбоносный разговор нам приходилось вести, когда я был не в форме. Ужасно хотелось пива, но так как деньги мои кончились, а просить у Люси было стыдно, при­ходилось довольствоваться головной болью и скверным настрое­нием. Раздавив окурок о край пепельницы, которую подала Лю­да, я спросил:

-- У тебя что, проблемы какие с этим Артемием?

-- Вообще-то есть, -- ответила она и снова стала смот­реть в никуда.

-- Вы с ним обручены? -- ироничным голосом, подражая, строгому учителю, поправляющему на переносице пенсне, спро­сил я и испытующе посмотрел на нее.

-- Глупости, -- отмахнулась Люда, -- дело гораздо серь­езнее, чем ты думаешь.

-- Ты ждешь от него ребенка? -- все тем же голосом по­интересовался я.

-- Перестань, -- обиженно поджала она губки, -- Мне совсем не до смеха.

-- Ну, а в чем же тогда дело? -- перешел я на серьезный тон, так как мое воображение иссякло.

-- Для начала, ты все-таки скажи, ты на самом деле хо­чешь сделать мне предложение? -- оживилась Людмила.

Я хмыкнул и коротко пожал плечами:

-- Да разве можно шутить такими вещами?

-- Можно. Вот как раз Артем, кажется, таким образом и пошутил надо мной, -- тяжело вздохнула она и наморщила лобик.

-- То есть?

Люда еще раз вдохнула, потом встала и несколько раз прошлась по кухне, пощелкивая пальцами правой руки. Она за­метно нервничала. Я следил за ее перемещениями и никак не мог понять, что ее так беспокоит. Лично меня сейчас больше беспокоили ее стройные ножки и округлая попка, едва прикры­тая все тем же коротким халатиком.

-- Короче, тут без ста грамм не обойтись, -- вдруг зая­вила она.

-- Ты хочешь выпить? -- с надеждой в голосе спросил я, сглотнув слюну.

-- Не сколько выпить, сколько расслабиться, -- ответила Люда, прислонившись спиной к краю буфета и сложив на груди руки.

Теперь ее поза говорила о некоторой уверенности в се­бе, Люда стала сосредоточенной и серьезной. Я понял, что она желает рассказать мне о чем-то сокровенном. Но что я мог от­ветить насчет ста грамм, от которых и сам бы не отказался? Я был пуст, как турецкий барабан.

-- Что ж, я не против, только вот деньги... Вчера все потратил, не домой же бежать, -- чувствуя, что краснею, только и сказал я.

-- Ерунда. Я дам тебе на бутылку, только сходишь сам, -- без намека на укоризну живо отозвалась она и вышла из кухни.

Люда вернулась, протягивая мне полтинник:

-- На вот. Лучше, наверное, вина какого-нибудь? Может, Монастырскую Избу? Водку с утра как-то не интеллигентно. Да я и не смогу.

Черт! Если бы у меня водились шуршики, я бы, не раздумы­вая, купил себе беленькой, но, увы.

-- Хорошо, будет тебе Монастырка, -- выдавил я из себя подобие улыбки.

На улице стало еще холоднее. Пасмурное утреннее небо сулило вскорости разродиться затяжным дождем. В воздухе уже запахло сыростью. Поежившись и проклиная себя за пижонство, я пересек двор и направился к магазинчику. Ветер парусом на­дул мою модную летнюю рубашку и заиграл на ребрах, как на гармошке. Я проклинал свою собачью безденежную жизнь, но все же надеялся на лучшее. Кажется, Люся и впрямь была согласна выйти за меня. В данный момент для меня это являлось спасе­нием, несмотря на то, что я еще так и не узнал, есть ли у нее деньги. Но, во всяком случае, на бутылочку и кусок хлеба имелось. Я шел, загребая ботинками нападавшие за ночь листья, и мечтал о хорошей жизни. Я, конечно, не собирался сесть ей на шею, это не в моем характере, но если бы у нее все-таки были доллары Потемкина, я бы ими воспользовался. Но только для того, чтобы на самом деле завести свой небольшой бизнес. А почему небольшой? При нормальных бабках можно классно развернуться. У меня сохранились некоторые связи с бывшими корешами, имеющими сейчас значительный вес. Кое-кто из них не отказался бы мне помочь раскрутиться, узнав, что имею деньги. Ведь не зря же Китова намекнула, что я мелко плаваю в своих воображениях.

Я так размечтался, что чуть не попал под "УАЗ". За метр от меня он взвизгнул тормозами и из него высунулось лицо, нет, гневная харя водителя:

-- Ты что?! ... ... ... что ли?!! -- заорал он.

Сплюнув через зубы в его сторону, я проследовал дальше. Интересно получается, вот так мечтаешь, мечтаешь, а потом -- бац, и все! Все планы псу под хвост. Если бы я знал тогда, куда заведут меня мои планы, я бы, наверное, предпочел ос­таться под колесами "УАЗа".

Вернувшись, я поставил на стол бутылку вина, а рядом положил плитку шоколада "Сказочный мир". Люда поломала ее через обертку, затем развернула, выложила ровные кусочки на блюдце, порезала яблоко и достала из пенала два хрустальных стаканчика.

-- Ну, за что выпьем? -- спроил я, разлив по бокалам бледное вино и почувствовав себя значительно лучше. В возду­хе повисла продолжительная пауза. Я молчал, давая Китовой время на размышление. Она же, покусывая ноготок, смотрела на меня и часто моргала.

-- Ну, ты чего? -- не выдержал я. -- Выпей и расслабь­ся. Че случилось-то?

-- Ой, Миша! -- ее неожиданное восклицание было похоже на всхлип. Она закрыла лицо ладонями и замерла.

-- Люд, ты что? -- протянул я к ней руку и дотронулся до плеча, слегка тряхнув. -- Да рассказывай, в конце-то кон­цов! Или боишься довериться?

Она отняла ладони от лица и посмотрела на меня долгим взглядом. В ее глазах блестели слезы. Мне стало даже как-то не по себе.

-- Представь себе, боюсь, -- снова всхлипнула она. -- Вот недавно опять доверилась одному и... -- тут слезы хлыну­ли у нее по щекам ручьем, и она опять закрыла лицо. Ее плечи стали сотрясать беззвучные рыдания.

Я присел перед ней на корточки и погладил по теплым ко­ленкам, не находя слов для утешения, поскольку и понятия не имел из-за чего она так расстроилась. Единственное, что шло на ум, так это Потемкин. Может быть, она до сих пор любила его? Не могла простить его за измену, а себя -- за содеянную подлость? Так чем бы я мог ее в таком случае утешить? Ска­зать, чтоб не убивалась из-за него, так как он прислал меня к ней для справедливого мщения? Сказать, что я был согласен, но теперь передумал, потому что на самом деле, кажется, влю­бился в нее. Влюбился, плюнув на ее прошлое, ибо сам никогда святым не был и не вправе судить других. Как было доказать ей, что мне можно доверять?

Люда немного успокоилась и, шмыгнув носом, погладила меня по волосам.

-- А ты добрый, Миша. Спасибо тебе.

-- За что? -- удивленно посмотрел я на нее.

-- Не знаю. Просто мне хорошо с тобой. Всю жизнь меня все мужики обманывали, а я -- дура -- верила им. Душу выкла­дывала, никакой гордости не имела, все прощала. А потом по­лучала мордой об асфальт. За мной и правда так, как ты, ник­то не ухаживал. Искренне так. Не знаю, может, опять не пра­ва, но почему-то хочется тебе верить.

-- А чего сомневаться? -- улыбнулся я и вернулся на место. -- Весь перед тобой, душа нараспашку. Хочешь, сегодня же в ЗАГС пойдем?

-- Да я не об этом, -- печально усмехнулась Люда. -- А, хотя... хотя и об этом тоже. Ладно, давай выпьем еще раз.

Я с охотой наполнил себе стакан, ей же слегка долил. Мы молча чокнулись и выпили. Я -- до конца, она -- один глоток. Мне стало понятно, что Люда и не собиралась пить, она дала денег на бутылку исключительно для меня. Мне было стыдно.

На этот раз Люда отпила побольше и, закусив маленьким ломтиком зеленого яблока, заговорила медленно, делая продолжительные паузы

после каждого предложения, словно каждый раз взвешивая и об­думывая сказанное.

-- Ладно, Миш, я все тебе хочу рассказать. От начала до конца. Но боюсь, что ты немного будешь шокирован. История моя довольно грязная. Но пусть ты лучше обо мне узнаешь все от меня же самой, чем если услышишь от кого другого. Вполне так может статься, что после этого ты и знать меня не захо­чешь. -- Я хотел было возразить на последнее замечание, но она жестом остановила меня, -- ... но я все-таки расскажу. Если начать плясать от печки, то история моя такая: в этот город я приехала из глухой провинции, где раньше жила с родителями. Когда мне исполнилось четырнадцать, они разош­лись. Мать вышла замуж за другого. У нас с ним начались пос­тоянные конфликты. Стало ясно, что жить все вместе мы не сможем. Но мать слишком любила своего нового мужа, а он -- ее, чтобы я стала для них камнем преткновения. Надо отдать должное Борюсику, маминому мужу, он не пожалел денег, чтобы отправить меня подальше. Он уговорил мать уйти жить к нему в однокомнатную квартиру, а нашу трешку продать и отдать мне деньги, чтобы я смогла уехать сюда и зажить, как он сказал, шикарной городской жизнью. Моего согласия на то особо не спрашивали. Мать была уверена, что Борюсик -- святой человек, и он желает мне только добра. В том же и меня убедила.

По ее представлениям я должна была купить себе кварти­ру, вот эту, в которой мы сейчас с тобой сидим, а потом пос­тупить в институт. Уверяла, что с таким приданым я запросто найду себе богатого жениха, а потом всю жизнь буду благодарить Борюсика.

Тогда я им верила. Мне было к тому времени семнадцать. В моей пустой голове поселились лишь мечты о престижной, благодаря высшему образованию, работе, а главное -- о заме­чательном замужестве. Все рисовалось в розовом цвете, -- Лю­да язвительно фыркнула и сделала еще глоток вина. -- Но на деле, как нетрудно догадаться, все вышло иначе. В институт я не поступила, хотя и пыталась это сделать дважды. Потом плю­нула и продолжала работать уборщицей. Кстати сказать, в том же институте, куда и хотела поступать. Платили мало, устрои­лась по чужой трудовой на вторую работу санитаркой в больни­цу. Сутки -- трое. Вкалывала, как негр, а на сапоги да ту­фельки импортные все равно не хватало.

Женихи, конечно, были. Много за мной мужиков ухаживало. Да только все для переспать. А чтоб замуж кто, так нет. В об­щем, банальная история. Потом времена стали меняться, наста­ла пора новых русских. Полно этих богатеньких развелось. Вот к одному такому я и устроилась в домработницы. Повезло, на первый взгляд. Платили мне щедро. Но не только за работу в доме. Этот богатенький, Володя Брызгальский, сделал меня своей любовницей. Я в его особняке чуть ли уже не полноправ­ной хозяйкой стала. Размечталась, что скоро он на мне женит­ся, да не тут-то было. По прошествии некоторого времени он честно заявил, что собирается сочетаться законным браком с молодой девушкой. Как поет Меладзе, из высшего общества, правда, при этом утешил, что оставляет меня при себе и что, дескать, этот брак для него временный, только в целях нажи­вы.

Родители Елены, эту стерву так звали, могли сделать ему прекрасную карьеру, благодаря которой он стал бы в два раза богаче. Ты представляешь, какая сволочь! -- метнула она на меня гневный взгляд, будто я был виноват в подлости этого прощелыги, -- Что ж, я проглотила и этот очередной кусок дерьма в своей жизни. Могла бы, конечно, загордиться, все бросить и уйти, да только где бы я нашла работу, за которую мне платили, как нобелевскому лауреату? Но я знала, я знала, что Володя меня любит. Это и Елена почувствовала. Со свету практически

меня сживала. Но я терпела. Терпела и из-за Брызгальского, который частенько меня утешал в их же супружеской спальне, и из-за зарплаты.

А потом я познакомилась с Виталием, -- сказала она и допила вино залпом. Я сразу понял, что сейчас пойдет речь о Броненосце и, если все вышесказанное слушал вполуха, то те­перь насторожился. Я даже заметил, что Людмила и сама стала больше нервничать и начала говорить быстрее, периодически покусывая ноготь, -- Так вот этот Виталик, мать его в душу, оказался еще большим подонком! Сначала-то ничего, ухаживал, цветы, конфеты и все прочее, а потом стал просто, как такую же домохозяйку и шлюху использовать.

А мне, честно говоря, уже все равно стало. Привыкла я к такому отношению к себе. Злоба, конечно, осталась во мне, но я делала вид, что плевала на все. Помню как-то один мой дру­жок, еще по молодости, мне сказал: "Ты, говорит, какая-то странная. Все, вроде, при тебе. И симпатичная, и ласковая, и по дому шустришь, как надо, да только есть в тебе что-то, что мужиков отталкивает. Навязчивая, что ли, слишком?" Так вот я эти слова на всю жизнь запомнила и стала делать вид, что на всех них плюю.

Соврала я сейчас тебе, что мне на все пофиг стало. Нет, злая я сделалась на жизнь, очень злая. А тут мой Вита­лик мне такой фортель выкидывает, что закачаешься. Вряд ли какая баба такое выдержит. Знаешь, чем он стал заниматься? -- посмотрела она на меня, как бы ожидая вопроса с моей сто­роны, -- Он стал жен уводить от богатеньких мужей! -- тут она сделала паузу, чтобы поглядеть на мою реакцию.

-- Чего? -- не понял я, глупо заморгав, так как Броне­носец мне ни о чем таком не поведал. Единственное, что я ожидал от нее услышать, так это признание в том, что она, не совладав с нервами, убила Елену, жену Брызгальского. Потем­кин же говорил, что и сам с ней переспал, а Людка застала их. Вот теперь я понимал, насколько она, должно быть, была доведена до отчаяния, когда узнала, что не только бывший любовник, но и настоящий предпочли ей эту самую Елену. Да, это я понимал с самого начала ее долгого повествования и го­тов был простить за убийство. Да даже не простить, я же не судья какой, а просто понять Китову и больше к этому не возвращаться. Но тут пошло что-то другое. -- Каких жен? Ка­ких мужей?

-- А он бизнес себе такой придумал, -- засмеялась Люд­мила, откидываясь на спинку стула. -- Сейчас же кто во что горазд! Вот он и придумал свой бизнес.

-- А в чем он заключается-то? Я что-то ничего не пони­маю, -- продолжал недоумевать я.

-- Ну, вот смотри. Допустим, ты -- богатый человек, -- стала, как ребенку, втолковывать мне Людмила, -- у тебя есть жена, которую ты ненавидишь и хочешь с ней развестись. Но, если подаешь на развод, делишь имущество пополам. Люди порой при разводе из-за черно-белого телевизора спор в суде зате­вают, а что говорить, когда на карту поставлены миллионы? Захочешь ты расстаться просто так со своими денежками, чтобы их получила твоя ненавистная супруга? То-то! А Виталик зна­ешь как помогал таким вот желающим развестись и не опусто­шить свой кошелек?

-- Ну и как же?

-- А я тебе говорю, он этих горе-жен увлекал настолько, настолько запудривал им мозги, что они, бросая все: и мужей, и детей, и все, что имели, летели за ним, сломя свою дурную голову! -- выпалила Люся. Глаза ее горели ненавистью.

-- Как это? -- опять остался я в недоумении, видимо, разочаровав ее.

-- А вот так. Эти муженьки делали из него на время нас­тоящего богача. Давали ему дом, тачку хорошую, денег на зав­лекалочки. Короче, он выглядел завидным женихом. Бабы от не­го просто тащились. Думали, вот оно! Настоящее счастье! А он их, когда развод официально оформлялся, посылал куда подаль­ше. А за это муженьки ему такие бабки стегали, что Рокфеллер позавидует. Но все равно для них это было "тьфу" по сравне­нию с тем, с чем пришлось бы расстаться. Ну, как? Красиво?

-- Ни фига себе! -- присвистнул я, понимая теперь отку­да у Броненосца были такие бабки. -- Ну, а ты чего? Откуда ты-то все это знала?

-- Так он сам мне все и рассказывал. Ему же по несколь­ко месяцев с этими дуррами приходилось общаться. Он мне честно обо всем говорил, чтоб не ревновала. Представляешь?! Чтоб не ревновала! И я терпела. Ложилась с ним в постель, зная, что он только что от другой вернулся! А он это работой называл, сволочь!

-- А ради чего ты все это терпела? -- задал я, на мой взгляд, резонный вопрос.

-- Не знаю, -- вздохнула Людмила. -- Сама не знаю. Ха­рактер, что ли, такой. Терпеть и ждать всю жизнь. Надеяться на что-то. А на что? -- как бы сама себя спросила она. -- Боялась, наверное, одна остаться. Мне ведь уже за тридцать, а семьи так и нет.

-- Ну, а потом что? Куда твой Виталий делся?

-- Ха! Куда? -- лицо Китовой выражало теперь удовлетво­рение, -- В тюрьму попал. Вот об этом я и хотела тебе расс­казать, чтобы ты знал, какая я, на самом деле, нехорошая де­вочка. А то говоришь тут: "Замуж, замуж!" -- попыталась она изобразить меня, и твердо добавила: -- Это я его так подста­вила! Я! Понимаешь?

В ответ я промолчал. Лишь закурил и стал слушать вторую часть ее исповеди. Она и не ждала от меня вопросов. Я пони­мал, что ей настало время выговориться. Только не понимал, почему она для этого выбрала меня. Неужели я был первым муж­чиной, который ей искренне предложил замужество, не потчуя обещаниями и несбыточными надеждами?

-- А знаешь, как это вышло? -- глядя в сторону, словно разговаривала сама с собой, продолжала она, -- Как-то Брыз­гальский признался мне, что настолько ненавидит свою жену, что с удовольствием убил бы. Да, вот так и сказал. Если бы, говорит, не ее папаша, от которого зависит вся моя дальней­шая судьба, давно бы развелся и женился на той, которую люб­лю, то есть на мне, значит. И так жалобно-жалобно в глаза мне заглянул. Вот тут-то я совсем взбесилась. Просто возне­навидела всех мужиков! -- повысила она голос, заливаясь нез­доровым румянцем. -- Во мне что-то перевернулось, надорва­лось. И я решила, что хватит! Надо их всех на место поста­вить. Убил бы? -- говорю, -- ну, так убей. А он: "Садиться за такую дрянь не хочу". Понимаешь, Миша?! Нет, чтобы ска­зать, что на карьеру плюнет, а он садиться, оказывается, не хочет. Вот тут я ему и рассказала про бизнес Виталика. Я, Миша, такую страшную вещь придумала, что... -- она запнулась и уставилась на меня.

-- Ну? -- подбодрил я ее.

Люда опять погрызла ноготь, продолжая смотреть мне пря­мо в глаза. Было похоже, что она снова собирается распла­каться.

-- Ну-ну, только без слез, -- ласково произнес я. -- Если не хочешь, не рассказывай.

-- Испугался? -- прозвучал ее сдавленный голос.

-- А чего мне бояться? Мне-то что до твоего прошлого? Я тебя люблю любую.

-- Неужели? -- с некоторой издевкой спросила она, -- Ладно, тогда слушай дальше. Короче, рассказала я Володеньке про Виталия и посоветовала воспользоваться его услугами. Да только не такими, какие он оказывал прежде. Я четкий план нарисовала. Если, говорю, хочешь избавиться от Елены, то подставь Потемкина, -- она впервые назвала фамилию Броненос­ца, -- Не будь дураком.

-- А кто такой Потемкин? – спросил я для порядка.

-- Ну, Виталий мой, -- мимоходом пояснила она и продолжила: -- В общем, говорю, попроси его твою мымру соблазнить, якобы застукать ее хочешь. Скажешь, что так тебе потом свободнее жить будет. Она виновата, а ты становишься себе хозяином и живешь гораздо свободнее. Виталик за деньги эту туфту проглотит. Договорись, чтоб дверь открытой оставил и вручи ему бутылку дорогого французского коньяка, который Елена уважает. Только для начала в эту бутылку подлей одну штучку, от которой они оба в миг от­рубятся. Я тебе ее достану. А потом придешь туда и прикончишь свою стерву. Вся вина на Потемкина и ляжет, когда туда менты нагрянут. Вот тебе и свобода, вот тебе и карьера.

-- Ну, ты даешь?! -- неподдельно изумился я, никак не ожидая такого поворота событий.

-- Не я, Миша. Он. Брызгальский. Он ведь согласился. Он так и сделал. Вот какие дела. А когда все случилось, Виталий сумел от милиции скрыться. И знаешь где? У меня. А мне на него и смотреть-то тошно было. Я его просто ненавидела уже. Я знала его характер, но не настолько, чтобы догадаться, что он за подставу Володю застрелит. Да-да, чего смотришь так? Виталий потом пошел и убил Брызгальского.

-- Ба-а, во так дела у вас были, -- просто обалдевал я.

-- Но и это еще не все. Мне хотелось теперь Потемкина уничтожить. Уничтожить морально. За все свои унижения и сле­зы. Я взяла да и сказала ему, что это я Елену грохнула! Ска­зала, что за Володю замуж собиралась и соперницу с дороги убрала, а он, мол, Володя, и не помышлял об убийстве.

-- Зачем? Ты что, с ума сошла? А если бы тебя посадили?

-- А кто мою вину доказал бы? Тем более, что это и не так было. А Потемкин поверил, только и у него доказательств против меня не было. Зато весь затрясся аж. А меня это толь­ко порадовало. Правда, потом я немного отошла, пообещала, что адвоката ему хорошего найму. На его же деньги, разумеет­ся. Ну, адвокат дело так представил, что Елену муж убил, а Потемкин за нее, как за любовницу, отомстил. Ему всего шес­терик впаяли. Ну, как? И теперь хочешь, чтоб такая дрянь твоей женой стала? -- безнадежно вздохнула Людмила, -- Вон на мне сколь­ко грехов смертных. Из-за меня двое погибли, а один в тюрягу попал. Да я еще и все денежки Потемкина прикарманила. Ой, какие большие денежки! Скольких бедняжек он за них оттрахал. Только вот тут у меня совесть чиста. За это я нисколько не переживаю. Так ему, гадине, и надо!

Честно сказать, я был счастлив, услышав от Людмилы та­кие признания. Получалось, что она никого не убивала. Потем­кин мне поведал свою историю, не зная ее истинного содержа­ния. Жаль его? Ни грамма! Он сам во всем виноват. А вот Люд­ку такая жизнь на самом деле почти до безумия довела. Она, скорее всего, наобум действовала и даже не подозревала, что такие страсти разгорятся, что оба эти придурка такое накуро­лесят. Во идиоты! Но деньги-то, значит, и впрямь у нее есть! Это поважнее их любовных разбирательств, да и в прошлом все, и меня не касается.

Я сразу ей поверил. Она говорила искренне, не боясь ме­ня оттолкнуть от себя. Просто хотела все заново начать, чтоб все по-честному было. А иначе, зачем бы ей было мне это рассказывать?

-- Знаешь, Люда, -- немного помедлив для приличия, ска­зал я, -- ты тут вовсе не виновата. Это пусть у них, у мужи­ков твоих на совести все лежит. Ты же не думала, что так и по правде все случится.

-- Да? Ты серьезно так думаешь?! -- воскликнула Людмила и кинулась ко мне.

Она целовала мое лицо и все шептала без остановки: "Да, я не виновата! Я не хотела такого! Ты мне камень с души снял, Мишечка! Я знала, что когда-нибудь встречу человека, который поймет меня. Поймет всю! Спасибо тебе!"

Этот бурный всплеск эмоций не оставил меня равнодушным. Не дослушав ее истории до конца, я подхватил Люду на руки и отнес в комнату...

Мне было исключительно хорошо с ней.

Я лежал на спине и смотрел в потолок, пуская вверх кольца табачного дыма. Люда, положив мне голову на плечо, выводила пальчиком на моей груди замысловатый рисунок. У нас в ногах, свернувшись клубочком, дремал Рыжий. Ну, буквально семейная идиллия. Что мне еще было нужно?!

-- Послушай, Миш, -- нарушила Люда тишину своим нежным голоском.

-- Ну?

-- Значит, ты готов меня и дальше выслушать? -- приподнялась она на локте.

-- Всегда готов! -- отрапортовал я, убрал пепельницу на пол и тоже оперся на локоть. Наши глаза встретились.

-- Нуу... -- протянула Люда и немного замялась. -- В общем... в общем, когда Потемкина посадили, я почти сразу познакомилась с Артемом. Так, случайно. Мы стали встречать­ся. Он оказался очень крутым.

-- В каком смысле? -- я почувствовал укол ревности.

-- Во всех смыслах. Он был невероятно богат. Да ты ведь видел его машину. Джип Линкольн Навигатор! -- не без доли восхищения произнесла она.

Я согласно кивнул, хотя, честно признаться, не очень-то разбирался в джипах.

-- Одна только его тачка под сотню тысяч долларов сто­ит! Я тебе правду скажу, я и тут рот, как последняя дурында разинула на такой лакомый кусочек, хотя и у самой денег пре­достаточно было. Но все мы бабы идиотки, -- тряхнула она своими золотистыми кудрями. -- Во всяком случае, я по идио­тизму на первом месте. Он мне здорово голову заморочил. Тоже о замужестве речь завел, о любви и все такое...

-- Тоже -- это, как я? -- спросил я немного раздраженно.

-- Нет, как другие. Это были только намеки и мечты о совместной жизни. Но ты не перебивай, -- накрыла она мне рот мягкой ладошкой.

Я поцеловал ее руку, подумав про себя, что тут Бронено­сец был абсолютно прав: Люда просто помешана на браке. У нее прямо-таки комплекс какой-то был относительно этого социального мероприятия.

-- Я ведь, дура, почти сразу ему про свои деньги все выболтала, -- я почувствовал, что у меня по спине побежали мурашки. Я сразу догадался, что услышу сейчас нечто разоча­ровывающее меня в моих сокровенных мечтах. -- Знаешь, хоте­лось, что ли, выглядеть в его глазах не голью перекатной, а вполне состоятельной женщиной, которая, как бы, в его милли­онах не нуждается. Но зато Артем, как оказалось, в них нуж­дался. Временно, как он меня заверил. Короче, я отдала ему пятьдесят тысяч долларов, -- сказала Люда и, повалившись на спину, стала хохотать.

Я не видел в этом ничего смешного. Дальше, пожалуй, го­ворить было не о чем. Было очевидно, что эти деньжищи так и осели в карманах прохвоста Артема.

-- И он тебе их так и не вернул? -- все-таки с некото­рой надеждой на обратное поинтересовался я.

-- Нет, -- сквозь смех, лаконично ответила Люда.

-- Послушай, а можно я буду тебя называть Милой? -- наклонился я над ней, боясь, что этот нездоровый смех грозит перерасти в истерику.

-- Милой? -- хихикнула она, -- Милой можно. А почему так?

-- Потому, что ты милая. Милая глупышка.

-- Милая Мила, -- начала она, было, песенку из рекламы, но резко умолкла и сделалась серьезной. -- Вообще-то, он обещает все вернуть. М-да, если бы это было так, то мы могли бы действительно открыть с тобой собственное дело.

-- Но он, конечно, не вернет?

-- Не знаю, -- пожала она плечами, -- может быть, ты с ним поговоришь?

-- Я?!

-- Ну да. А что тут такого? С Артемом все ясно, отноше­ния у нас с ним уже несерьезные, он сам это признает. А ты представишься моим женихом и...

-- Хм, -- хмыкнул я и сел, обхватив колени, -- ты дума­ешь, что все это так просто?

Я, конечно, был рад, что у нас с Людой завязался не только телесный, но и тесный контакт, построенный на полном ее ко мне доверии. Но я-то о себе пока молчал! Сейчас я судорожно соображал, стоит ли ей признаться в том, что имею судимость за воровство. На мой взгляд, это было просто необходимо. А какой тут еще искать выход? За пятьдесят тысяч долларов я вполне был готов за­няться прежним ремеслом. Один раз. Только один раз и все! Завязать навсегда, потому что после этого отпадет всякая на­добность к этому возвращаться. Или вы предлагаете на самом деле последовать совету этой глупышки и пойти к Артему с ни­жайшей просьбой вернуть чужое?

-- Значит, ты считаешь, что ничего из этого не получит­ся, и нам надо смириться с потерей? -- сокрушенно вздохнула Люда.

Она сказала "нам"! Да! Люда дала понять, что ее деньги -- это и мои деньги. Но их у нас не было. И такая злость ме­ня взяла на этого чертового Артема. Просто хотелось рвать и метать! Не было и речи о том, чтобы смириться с таким положением. Я был теперь готов на все, только бы вернуть свое, нет -- наше.

-- Ну, уж нет! -- в сердцах воскликнул я. -- С какой стати этот ублюдок, у которого и так денег, как у дурака ма­хорки, будет пользоваться тем, что ему не принадлежит. Да меня теперь и Макаров не остановит!

-- А кто это Макаров? -- спросила Люда.

-- Да пистолет такой есть, -- перешел я почти на крик от досады на ее глупость. Да какие же надо мозги куриные иметь, чтоб натворить такое?! А теперь вот мне расхлебывать. -- Нет, Милочка, я это дело так не оставлю.

-- Но что ты можешь сделать? -- с надеждой посмотрела она на меня своими большими наивными глазами. -- Я же гово­рю, он очень крутой. У него и связи всякие. И в милиции, и в блатном мире. Мне кажется, добровольно он ничего не отдаст.

-- Раньше надо было думать, -- зло огрызнулся я и, встав с дивана, начал одеваться.

-- Ты куда? -- ни сколько не обидевшись на мой тон, спросила Китова.

-- Никуда, -- отмахнулся я и пошел на кухню.

Связи у него в блатном мире! -- со злой усмешкой думал я про себя, расхаживая из угла в угол, -- У меня тоже там связи есть, да только я не собираюсь никаких разборок устраивать. К чему тут шум поднимать? Надо просто прийти к нему и взять деньги. Если они, конечно, у него дома. А если нет? Надо бы у Людки поинтересоваться, может, она что знает, -- рассуждал я. -- Да пусть не деньги, можно просто что-то ценное унести. Нет, только деньги! Я больше не собираюсь в тюрягу попадать. Я и так на заметке. На сбыте краденого сразу попадусь. Нет, только деньги!

-- Люда! -- решительно крикнул я, -- иди сюда, погово­рим, -- я понял, что окончательно созрел теперь и для своей исповеди. Она абсолютно права в желании связать наши судьбы на полном доверии друг к другу. Если мы действительно поженимся, то не могу же я ей сказать после свадьбы, что имею судимость. Пусть уж сразу обо всем узнает. Может, ее это оттолкнет от меня, но ведь и на ее душе большие грехи. Мы, так сказать, два сапога -- пара. Чего уж тут стесняться?

Я, конечно, не собирался говорить Китовой, что поначалу был "засланным казачком", но большую долю правды она должна была знать. Тем более, что я не собирался сидеть, сложа руки. Волей-неволей придется пойти на дело. Я хотел знать, что она на это скажет. Я почему-то был уверен, что сумею ее угово­рить последовать моему совету.

Люда появилась на пороге и, прислонившись к косяку две­ри, вопросительно посмотрела на меня.

-- Иди, сядь, -- кивнул я на табуретку. -- Теперь я хо­чу кое в чем тебе признаться.

Все с тем же немым вопросом в глазах и некоторым любо­пытством она послушно села, сложив руки на коленях, как при­мерная ученица.

Окончательно собираясь с мыслями, я еще раз прошелся по кухне и, встав спиной к окну, начал свою историю:

-- Да, именно признаться. Сделать ответный шаг навстре­чу. Может быть, тебя мое признание шокирует, но я считаю, что обязан тебе сообщить о том, что я сидел.

-- Ты?! -- вырвалось у нее недоуменное восклицание, -- Сидел?! Сидел в тюрьме?

-- Ну, не в санатории же, -- усмехнулся я, чувствуя, как меня накрывает волна не то стыда, не то страха за наши дальнейшие отношения, -- Где еще можно сидеть-то?

-- Ты? Но за что? -- немного смущенно, словно почувс­твовав мое смятение и ругая себя за то, что не смогла совла­дать с собой, спросила Люда.

-- За воровство. Я был вором. Квартирные кражи. Знаешь такую статью?

-- Даа, -- растянув гласные произнесла она, да так и осталась сидеть с открытым ртом. Но по выражению ее лица я так и не мог определить, напугана она или просто удивлена.

-- Так как? Здорово тебе с мужиками везет? Сейчас ска­жешь, чтобы я убирался вон? -- несколько вызывающим тоном спросил я, -- Уже не хочешь за меня замуж?

Людмила сидела, как вкопанная, и хлопала ресницами.

-- Ну, чего молчишь? Не нравлюсь теперь тебе? Но поз­воль заметить, что и ты...

-- Нет! Только не надо ничего говорить! -- запротесто­вала Китова, выставив вперед руку, как бы пытаясь защититься от моего гневного взгляда. -- Я ничего не имею против тебя. Мне абсолютно наплевать на твое прошлое.

-- А мне на него не наплевать! -- продолжал наступать я, -- Не наплевать потому, что благодаря тебе мне, кажется, придется в него вернуться!

-- То есть? -- буквально опешила она.

-- Короче так, дорогая, -- по-деловому начал я, -- ты отдаешь себе отчет в том, что никогда не увидишь своих де­нег? Ты понимаешь, что тебе никто ничего не вернет?

-- Но... но он же обещал, -- не веря себе самой, писк­нула Люда.

-- Когда?

-- Ну, не знаю. Когда-нибудь, -- пожала она плечиками.

-- Ага. Когда рак на горе свистнет. Или когда скажешь ему, что собралась замуж и тебе срочно нужно приданое! -- с издевкой в голосе подметил я.

-- Да, но что ты предлагаешь, Миша?

-- Да не делай ты такое лицо! -- прикрикнул я на нее, -- По-моему, со слухом у тебя все в порядке. Ты же сейчас слышала, что я тебе сказал. Я тебе русским языком говорю, что был вором. И хочу добавить, что квалификации своей, не смотря на отсидку, не утратил. Поняла?

-- Господи, Миша! -- воскликнула Люда, всплеснув рука­ми, -- Да неужели ты...

-- Да! Хочу, -- опередил я ее, -- Я хочу наведаться к нему, когда его не будет дома, и забрать твои деньги. Для этого мне нужна лишь твоя небольшая помощь.

-- Моя помощь?!

-- Нет, я, конечно же, не собираюсь брать тебя с собой на дело и заставить стоять на стреме, -- поспешил я ее успоко­ить. -- Просто мне будет нужна кое-какая информация.

-- От меня? -- серьезно спросила Люда.

Не ответив, я пошел в комнату, принес сигареты и, снова заняв позицию у окна, закурил. Я понимал, что втягиваю Кито­ву в дело. Если Артем о чем-то догадается, ей несдобровать. Но другого выхода не было. Не полезу же я к нему в хату наобум. Мне просто необходима ее небольшая помощь.

-- Миша, -- окликнула она меня, -- скажи, чего ты хо­чешь? Ты хочешь обворовать Артема?

-- Не обворовать, а взять то, что не его, -- уточнил я. -- И ты должна будешь мне немного помочь. Но это ерунда. Те­бя никто ни в чем не заподозрит.

-- Да. Понимаю, -- произнесла Люда сдавленным голосом, -- Наверное, ты прав. Другого выхода у нас нет. Но я не хо­чу, чтобы ты снова угодил за решетку.

-- А почему я должен туда угодить? Если действовать с умом, то все будет гладко. Я знаю, что говорю. Уж поверь мне, -- заявил я безапелляционным тоном, хотя мысленно попле­вал через левое плечо.

Какая бы кража не произошла сейчас, в первую очередь будут дергать меня и тех, кто привлекался по тем же статьям. Поэтому сделать все нужно так, чтобы комар носа не подточил. Я уже проиграл в уме ситуацию, при которой следствие быстро обнаружит, что я стал встречаться с женщиной, с которой зна­ком Артем, то есть потерпевший. Могут, конечно, подумать, что Китова являлась наводчицей, а я -- прямым исполнителем. Но где они возьмут доказательства, что все было именно так? И чтоб доказательств не было, необходимо работать в перчат­ках и, по возможности, изменить внешность так, чтоб самому себя не узнать. Ведь если станут потом опрашивать соседей потерпевшего, они ни в коем случае не должны опознать во мне человека, которого, если такое случится, мельком видели воз­ле дома или в подъезде. Но все это не так страшно. Гораздо страшнее попасться с поличным. Вот для того, чтоб этого не случилось, мне и нужна Людкина помощь.

-- Ох, Миша, -- качнула кудрями Людмила, -- страшно все это. Может, плюнуть. Черт с ними с этими деньгами.

-- Милочка! Это не деньги, это огромные деньги. В том-то и разница. На такое плевать не рекомендуется. Об этом и речи не может быть. Ты мне лучше другое скажи. Могут ли эти доллары у него дома находиться? Может он их потратил давно? Тогда, конечно, все отпадает.

-- Да нет. В том-то и дело, что они у него дома лежат. Я это точно знаю. Но лучше бы я тебе этого не говорила.

-- Точно? Вот и прекрасно, -- значительно повеселел я. -- А откуда ты знаешь?

-- Да я много чего про него знаю. Знаю, что занимается он наркобизнесом. Знаю, что деньги дома держит. Вложит в то­вар, прокрутится и снова при бабках. Представляешь, какая там у него сумма, если он уже мои пятьдесят тысяч два раза прокрутил! А вообще он мечтает побольше разбогатеть и сва­лить в Германию. Лапшу мне на уши вешал, что с собой возь­мет.

-- Наркотиками занимается? -- переспросил я. -- Опасное дельце. За это похлестче, чем за кражу впаять могут. Рисковый парень. Но для нас это даже лучше.

-- Почему?

-- Заявлять не станет. Скорее обратиться к братве. Но тут, если что, попроще будет. У меня ведь и свои связи в блатном мире есть. Тут все по понятиям разложить можно, тем более, что твой Артемчик не прав. А ты ему доллары под про­центы давала?

-- Нет, что ты, -- отмахнулась Люда. -- Все на полном доверии и по любви. Смешно, да? Но я-то потом сразу поняла, что он их так и будет крутить, пока за решетку не угодит. А на меня ему уже, кажется, начхать, -- добавила она не без доли уязвленного самолюбия.

На этом мне и стоило сейчас играть, чтоб она согласи­лась помочь. Но, кажется, Люда уже была не против.

-- Погоди. А откуда ты знаешь, что он наркотой занима­ется? -- насторожился я.

-- А на чем еще такие бабки можно делать? Он ведь для отвода глаз простым ларечником работает. Ну, минимаркет дер­жит, в какой ты за вином ходил. Разве там столько поимеешь? Да и потом, он пару раз кокаин мне нюхать давал. Вот я сама выводы и сделала.

-- Ну, это еще ничего не значит. Выводы она сделала. Да может он оружием торгует или заложников берет? -- усмехнулся я. -- Да мало ли сейчас на чем заработать можно?

-- Нет, Миша. Не заложников. Ладно, не хотела тебе го­ворить, но скажу, -- она немного помолчала, собираясь с ду­хом, и выдала: -- Он ведь мне предлагал его наркокурьером быть. И я... В общем, я один раз съездила в такую командиро­вочку.

-- Ты?! -- изумился я, глядя на Людмилу теперь уже сов­сем с иной стороны.

А ведь эта милашка на самом деле кое-что из себя предс­тавляет. Это вам не мышка, которая из мести куснуть может, а настоящая акула. Целиком проглотит, если что. Потемкин был прав, подметив, что у нее обманчиво-наивные глаза. Но от этого она еще больше начинала мне нравиться. Я всегда любил рисковых баб.

-- Что? Осуждаешь? -- слегка прищурила она эти обманчи­во-наивные .

-- Нет. Просто крайне удивлен, -- равнодушно ответил я, -- ты и наркотики?

-- А знаешь, сколько я на этом заработала?! -- горячо воскликнула Людмила и тут же осеклась, -- Ладно, давай не будем об этом. Просто потом решила, что этим заниматься не буду. Все равно Артем львиную долю забрал, а я побольше его задницей рисковала.

-- Да, кучеряво ты живешь, -- присвистнул я. -- Ну, проехали. А ты с ним сейчас как? В каких отношениях? Еще в контакте?

-- Да так, -- поморщила она свой симпатичный носик, -- встречаемся иногда. Звонит, приглашает куда-нибудь. Но таких отношений, как поначалу, уже нет. Я это чувствую. А встреча­юсь с ним только из-за того, чтоб совсем не забыл, что дол­жен мне. Хоть какая-то, но надежда.

-- Глупости. Сама ведь понимаешь, что не отдаст ничего. Такие люди на всем, чем угодно, зарабатывают. И на кидняках в том числе. Ладно. А откуда ты знаешь, что деньги он дома хранит?

-- Сама видела. Случайно. Я из ванной выхо... -- тут Люда запнулась и опустила ресницы, -- Ну какая разница? Ви­дела и все. У него в стене ниша есть, а там сплошные пачки зелененьких. Просто не представляешь сколько! Может, он там не только свои, но и общак держит?

-- Какая ниша? В какой стене? -- заинтересовался я, пропустив мимо ушей ее философию.

-- Ну, в гостиной. На одной стене картина висит. Даже не картина, а просто рамка с какими-то засушенными цветами. Ес­ли так просто смотреть, никогда не догадаешься, что к рамке приклеены те же обои, что и на стене. А стоит эту рамку отодвинуть, за ней дверка. Я даже подумала, что если к нему с обыском придут менты, и то не додумаются ее трогать!

-- А он видел, что ты это просекла? -- продолжал я за­давать вопросы по существу, отметив про себя изобретатель­ность этого парня.

-- Нет, кажется, не видел. Да точно не видел, -- энер­гично покачала она головой.

-- А где он живет? В каком доме?

-- В девятиэтажке. На улице Лемешева. У него там трех­комнатная квартира. Так, ничего особенно, все довольно прос­тенько и скромно. Никто и не подумает, что он миллионер. Да­же тачка на отца оформлена.

-- Ну, это меня мало интересует. Лучше скажи, какая у него дверь? Замки какие?

-- А я разбираюсь, что ли? Дверь обычная, железная.

-- Это уже хуже. Но кто бы сомневался, -- поморщился я. -- А за ней наверняка и простая есть?

-- Есть, -- подтвердила Люда.

-- Замок английский? Чем-нибудь обита?

-- Кажется, английский. Особо внимания не обращала. Но дерматином каким-то обшита.

-- Один или несколько?

-- Замков-то? -- посмотрела она в потолок, скривив губ­ки, -- Нет. Не помню. Врать не буду.

-- А общая дверь на весь соседский коридор есть?

-- Нет. Вернее, она есть, но не запирается. Сломана давно, -- охотно ответила Люда.

Хоть в этом повезло, подумал я, но решил попробовать подступиться с другой стороны.

-- Так. Ясно. А этаж какой?

-- Пятый.

-- Хреново, -- вслух подметил я. -- С улицы тоже взять сложновато. Ну, хрен с ними, с трудностями. Проблема все равно разрешимая. Говорю же, меня и пушкой теперь не остановить. Главное -- деньги у него дома, и заявлять он не станет.

-- Да, но как же ты к нему в квартиру попадешь? -- изумленно взглянула на меня Китова, и я почувствовал профес­сиональную гордость.

-- А это уж мое дело. Твое же будет заключаться лишь в том, чтоб его из норы вытащить на часок-полтора. Вот и все твое дело. Согласна?

-- Нет. Не согласна, -- вдруг твердо заявила она.

-- Почему? -- пытаясь не поддаваться панике, спросил я.

-- А потому, что хочу для начала знать, как ты собира­ешься действовать.

-- А какая тебе разница?

-- Значит, есть. Или вообще разговор закончен, -- нас­таивала она на своем.

-- Ну, хорошо. Если тебя интересуют технические нюансы и профессиональные тайны, то могу сказать, что в английский замок впрыскивается из шприца азотная кислота, через нес­колько минут она все пружинки сожрет и можно хоть шпилькой открывать, если, конечно, умеешь ей пользоваться не только для причесок.

-- Да? Очень познавательно, -- с издевкой усмехнулась Люда. -- Но у него же еще и железная дверь имеется. Ее твоя кислота тоже сожрет? Ее тоже шпилькой откроешь?

-- Шпилькой нет, а вот автогеном можно, -- пояснил я, досадуя на то, что лохонулся, посчитав, что Китовой будет достаточно и мульки с азоткой. Но не на ту нарвался. Голова у нее варила, что надо.

-- Чего-о? Автогеном?! -- откровенно рассмеялась она мне в лицо. -- Да ведь этим такого шума нагонишь...

-- Никакого шума не будет, -- оборвал я ее, начиная вы­ходить из себя. -- Берешь маленький газовый баллон, который в хозяйственной сумке уместится, подключаешь к нему резак и -- дело с концом. Только шипение, на которое и внимания-то никто не обратит.

Я говорил так, что сам в это верил. Хотя, никогда таким образом еще не работал. Но знал, что такое возможно. Один сиделец рассказывал. Риск, конечно, был велик, если кто тебя за таким занятием застука­ет, но другого варианта не было, а отступать я не собирался. Плевал я на эти мелочи, по сравнению с тем, что сам хозяин заяву в ментовку не кинет, если он не последний кретин. Сам под статьей ходит. А соседям бдительным, если что, можно туфту задвинуть, что я слесарь по вызову хозяина, у которого замок по случайности заело. Проглотят, не жуя. Главное, действовать решительно, открыто и смело.

-- Шума не будет. А вонь? Это как? А дерматин загорится на второй двери? -- не унималась Китова.

Я был просто обескуражен ее умом! Я ведь и сам это по­нимал, не даром спросил об обивке на второй двери, а она тут же все просекла!

-- Нет, Миша, это никуда не годится, -- отрезала она. -- Действовать будем по-другому.

-- Вы посмотрите! Она меня еще учить будет, -- начал было я, но на этот раз оборвали меня:

-- Подожди, не горячись. Я просто предлагаю тебе более расширенную помощь с моей стороны. Давай-ка лучше я сделаю оттиски с его ключей. Ты по оттискам сможешь ключи сделать?

Вот такого предложения, такого смелого поступка с ее стороны я никак не ожидал, боясь, что она вообще не захочет ни в чем участвовать. Я даже не помышлял просить ее об этом. Она сама! Сама захотела практически внести меня в крепость на руках! Вот это баба! Да если нам с ней свои судьбы свя­зать на полном доверии, то мы через полгода этот город на уши поставим!

-- А ты отдаешь себе отчет, с чем связываешься? -- все-таки поинтересовался я, глядя на нее с восхищением.

-- Конечно. А что, если тебя, не дай Бог, сцапают, ты на меня укажешь? Да и потом, мы ведь не грабить будем, а свое забирать. Только вот давай сразу условимся, что кроме моих денег, ты ни доллара больше не возьмешь.

-- Лишь бы там хоть твои были, -- подметил я.

-- Будут. Там больше будет.

-- А вдруг он к тому моменту их крутить начнет? -- выд­винул я предположение, и Людмила задумалась.

-- Мда, такое тоже может случиться. Но если у тебя будут ключи, так ты потом и еще разок сходишь. Артем же ничего не заметит.

-- Это тоже верно, -- усмехнулся я, продолжая восхи­щаться ее смекалкой.

-- Так ты мне обещаешь, что не возьмешь чужого? Это ведь нам счастья не принесет.

-- А ты суеверная, что ли? На чужом несчастье счастья не построишь? -- рассмеялся я, чувствуя, как душу переполня­ет радость.

-- Считай, что да, -- серьезно ответила Люда.

-- А ты не боишься, что по такой конкретной сумме он именно на тебя и подумает? Ты в дом вхожа была, в день кражи его из дома выманила. Об этом ты подумала?

-- А вот на это мне абсолютно плевать, -- хлопнула она ладошкой по столу. -- Я, может, даже и хочу, чтоб он это по­нял.

-- Ну и мстительная ты, однако, -- продолжал посмеи­ваться я. -- А ведь месть -- один из семи смертных грехов.

-- Ничего, согрешу еще разок, все равно уж на том свете не отмажусь. Так как? Договорились? Я только при таком усло­вии оттиски попробую сделать.

-- Хорошо, уговорила, Милка, -- согласно кивнул я.

Я повернулся к ней спиной и посмотрел в окно. Небо сов­сем потемнело, мелкие капли дождя беззвучно ударялись о по­доконник, струйками сползая вниз. Прохожие, облачившись в плащи и куртки, прикрылись зонтами. Там царило уныние. Но в моей душе не было для него места. Словно охотничья собака, я ощущал в своем теле нервную дрожь от предвкушения добычи. Я был уверен, что все должно пройти гладко. Не может же так быть, чтоб постоянно не везло. Должен же наступить праздник и на моей улице. Я так увлекся своими мыслями, что не услы­шал, как подошла Люда. Она обняла меня за плечи, и я, вздрогнув от ее прикосновения, обернулся.

-- Ты что какой нервный? -- тихим мягким голосом промя­укала она, припав головой мне на грудь. -- Не бойся, у нас все получится. Представляешь, какой красивой жизнью мы смо­жем зажить?

Прижав ее к себе, я зарылся носом в ее душистые шелко­вые кудри и шепнул: "Да". Мы стояли молча, обнявшись, погло­щенные своими мечтами. Я почему-то не думал ни о каком биз­несе, а просто представлял нас на палубе белоснежной яхты, качающейся в лазурных волнах теплого океана. Люда сидела в шезлонге, вытянув загорелые ноги и подставив солнцу лицо. На ней был потрясающий купальник и большая ажурная шляпа с лен­тами, развевающимися на ветру. Потом картина сменилась, и я увидел нас в дорогом отеле. Мы спускались по широкой мрамор­ной лестнице, застеленной красным ковром, а "лиловый негр ей подавал манто".

-- А ты давно вышел? -- вдруг разорвала она тишину, и я спустился с небес на землю, не сразу поняв вопроса.

-- Что?

-- Ты из тюрьмы давно вышел?

-- А какая тебе разница? -- почему-то немного забеспо­коился я, не находя тому объяснений.

-- Да так. Просто спросила, -- пожала она плечами и, слегка оттолкнув меня, отступила назад.

-- Нет. Не так уж и давно, -- подчеркнуто-безразлично ответил я, -- а что?

-- Ничего. Только хотела узнать, успел ли ты куда-ни­будь устроиться?

-- Имеешь в виду, есть ли у меня сейчас средства на жизнь? -- догадался я, -- Ну, во всяком случае, на кусок хле­ба пока заработать могу.

Люда не ответила сразу и смерила меня взглядом с ног до головы, отступив еще шаг назад.

-- Ты чего? -- не понял я ее жеста.

-- Так. Ясно. Ну-ка, пошли, -- при этом она разверну­лась на сто восемьдесят и направилась в комнату.

-- Ну, иди же сюда! -- донесся оттуда ее окрик.

Люда стояла возле раскрытого шкафа и что-то перебирала на вешалках.

-- Вот, примерь, -- достала она черную кожаную куртку и протянула мне.

-- Это что?

-- Куртка. Не видишь что ли? Или ты так и собираешься ходить в летней рубашонке?

От стыда я был готов провалиться на месте. Она все по­няла! Поняла, что я не только с пустыми карманами, но и во­обще без них.

-- Миша, ну чего ты стесняешься? У меня тут от Потемки­на кое-какие вещи остались. Мне они вообще без надобности. Не пойдешь же ты в такую погоду голым. Не хватало, чтобы ты еще заболел, -- стала увещевать меня Людмила. -- Да бери же, черт возьми, ломаешься, как девственница! -- и она кинула мне куртку Потемкина.

Я поймал ее и отшвырнул на диван:

-- Да не надо мне ничего! Тем более с плеча твоего быв­шего любовника. Ты соображаешь, в какое положение меня ста­вишь?!

-- В ужас-сное! -- передразнила она меня и снова стала рыться в шкафу. -- Так. И вот это бери, -- выудила она отту­да шикарный черный костюм. Не хочешь навсегда, возьми хоть на время. Как разбогатеешь, вернешь, -- попыталась она меня урезонить. -- Какая разница, висят эти вещи тут никому не­нужные, или я их просто выкину, или ты их будешь носить? За­чем же добру пропадать? Вот еще джемпер возьми, почти новый. Когда Потемкин освободится, это все уже из моды выйдет. А он большим модником был, -- язвительно усмехнулась Китова, -- Думаю, привычки его не поменяются. Наверняка опять аферизмом займется.

Я смотрел на все это и задыхался от злости. От злости на самого себя, на жизнь свою пропащую, на Людмилу, которая сейчас пыталась выглядеть благотворительницей. Мне было про­тивно до блевотины! Стремительным шагом я вышел в коридор и начал обуваться. Она тут же выскочила за мной:

-- Миша! Ты куда? Ты что, обиделся? Ну, прекрати, -- попыталась она меня остановить, повиснув у меня на руке. -- Я же хотела, как лучше.

-- А ты не думаешь о том, что опять, как дура, доверя­ешься первому встречному? -- зло оттолкнул я ее. -- Не дума­ешь, что я вот заберу эти шмотки, потом с твоей же помощью обворую твоего Артемчика, все денежки присвою себе и смо­юсь?! Не думала?!

Отшатнувшись и привалившись спиной к стене, Людмила посмотрела на меня так, словно увидела впервые, и ее глаза наполнились слезами:

-- Ты так сделаешь? -- прошептала она, затеребив ворот халатика. -- Ты правда собирался так сделать?

Я ничего не ответил, но понимал, что переборщил. Люда повернулась и медленно пошла в комнату.

Немного постояв в коридоре и окончательно придя в себя, я последовал за ней. Она сидела на краю дивана, на котором грудой лежала одежда, и смотрела себе под ноги. В ее позе угадывалась полная отрешенность. Я подошел ближе и присел возле нее на корточки, стараясь заглянуть в лицо.

-- Ну, прости меня. Прости. Погорячился, -- взял я ее ладони в свои. Она попыталась вырваться, но я сжал их креп­че. -- Мила! Перестань. Я же пошутил.

-- Хороши шуточки, -- буркнула она и обиженно засопела, напоминая ребенка.

Я больше не мог на нее злиться.

В итоге все закончилось тем, что, все-таки надев куртку Потемкина, я пошел домой, чтобы перенести к Людмиле свои личные вещи. Мы договорились, что начинаем жить вместе. Правда, условились, что об этом никто не должен знать. Эта конспирация была необходима для предстоящего дела.

-- Ты что ж это, на совсем что ли? -- спросила Таисья, глядя на то, как я складываю в пакет носки и зубную щетку.

-- Не знай. Как получится, -- неопределенно пожал я плечами. -- А вам без меня тут просторнее будет.

-- Да что ты такое говоришь?! -- с укоризной произнесла тетка. -- Разве может в доме быть без хозяина просторнее? А кто хоть она? Как зовут? Где работает?

-- Зовут Мариной. Медсестра, -- не моргнув глазом, сов­рал я, зная, что Таисья больше всех профессий уважает меди­цинскую.

-- О, это хорошо. В доме всегда свой врач должен быть. Мало ли что? Лекарства сейчас все дорогие, не укупишь, а у нее в больнице, наверное...

-- А где моя фланелевая рубашка? -- прервал я Таисьины рассуждения.

-- Рубашка? А-а-а.., -- замялась она, и глазки ее за­бегали, -- Да-а, Петька, племянничек твой ее тут как-то одел и... Эх и поганец!

-- Так, понятно. А кроссовки где?

-- Кроссовки? -- Таисья посмотрела на меня взглядом по­битой собаки. -- А это сейчас. Сейчас.

Она выскочила во двор, и я услышал ее вопль:

-- Сашка! Сашка! Иди сюда немедленно! Сашка-а-а!

-- Таисья, перестань, -- крикнул я ей с порога. -- Не надо, пусть носит. Я себе новые куплю.

Со стенами родного дома я расстался без сожаления. Люд­ка была права, какой смысл мне туда-сюда мотаться, если мы вполне можем, и не только можем, но и хотим постоянно быть вместе. Вот так, буквально за несколько часов, мы поняли, что просто созданы друг для друга. Я по натуре был отпетым негодяем, она -- сущая авантюристка. Но мы оба, как мне ка­залось, были довольно добрыми и справедливыми людьми. Просто не надо нас обижать, и мы никого не тронем.

Несколько дней, чтобы не сидеть на Людмилиной шее, как иждивенец, я ходил подрабатывать на товарку, не обращая вни­мания на ее протесты. Она хотела убедить меня в том, что кое-какие деньги у нее пока есть, а потому мне не следует ради копеек надрывать здоровье. Она пеклась обо мне уже, как настоящая жена. И мне это нравилось. И вообще, все было похоже на на­туральную семейную жизнь. В эти дни я чувствовал себя прак­тически счастливым. Иногда даже казалось, что может и нап­расно затеял историю с кражей. Живем себе спокойно, не надо ничего опасаться, все чин чином. Но это только казалось, на самом же деле я понимал, что не смогу всю жизнь таскать меш­ки и ящики, не смогу и выбиться в люди, не имея ни стартово­го капитала, ни хоть какого-то образования, кроме десятилет­ки. Да и кому нужен бывший зэк? Даже на завод какой прилич­ный не возьмут вора, хотя и заводов-то таких не осталось, где бы платили соразмерно потребностям. Поэтому надо было хвататься за то счастье, которое свалилось на меня, как манна небесная, спасибо Броненосцу.

О плохом я старался не думать, мы, вообще, пока эту те­му не трогали. Я замечал, что и Люда переживает, боится. Со страхом ждет звонка от Артема.

Мы решили, что лучше будет, если он позвонит ей сам, и сам же назначит свидание. Людмила была уверена, что это ско­ро произойдет, поскольку хотя бы раз в неделю, но он заявлял о себе. Если же нет, то уж ничего не попишешь, придется ей самой навязываться.

И он позвонил.

Мы только сели ужинать. Настроение у нас было лиричес­кое. Мила, теперь я называл ее только так, испекла лимонный пирог, источающий обалденный аромат, нарезала его длинными ломтиками и выложила на блюдо, покрытое ярко-желтой салфет­кой. Я же зажег две свечи, вставленные в дешевенький стек­лянный подсвечник, и собрался налить нам кофе. Услышав зво­нок, она вздрогнула и посмотрела на меня. Пламя свечей заме­талось в ее не то удивленных, не то испуганных глазах.

-- Это он? -- коротко спросил я.

Моя рука, в которой я держал никелированный кофейник, застыла в воздухе. За все то время, пока я жил у Милы, не было ни одного звонка, если не считать одного раза, когда кто-то ошибся номером. Меня некоторым образом удивляла ее отшельническая жизнь. У нее не было ни друзей, ни даже прос­то знакомых, с кем бы она желала общаться. К ней никто не приходил в гости, она никуда не ходила, кроме как по магази­нам. Но я не спрашивал ее о причинах такого существования, боясь поставить себя в неловкое положение. В конце концов, может, у Милы был личный взгляд на такое понятие как друж­ба. Вполне можно допустить, что есть люди, которым это ни к чему. Когда я попросил ее не говорить о том, что живем теперь вместе, она, усмехнувшись, сказала, что у нее нет таких людей, с кем бы она пожелала поделиться своим счастьем. И вот теперь, когда ожил телефон, мы оба поняли, что это зво­нит Артем.

-- Наверное, он, -- заговорщически шепнула она и пошла в комнату.

-- Да? -- услышал я ее приглушенный голос, -- А, при­вет, -- короткая пауза, -- Как всегда, -- снова пауза, но длиннее, -- Наверное. Ну, давай, -- еще несколько секунд молчания, -- Хорошо, договорились. Пока.

Мила вернулась.

-- Да. Это он. Хочет, чтобы мы сейчас встретились.

Она нервно теребила ворот халатика и смотрела на меня так, словно искала защиты.

-- Что ж, прекрасно, -- произнес я бодрым тоном, -- Но мы хоть кофе попить успеем?

-- Думаю, нет, -- упавшим голосом отозвалась она. -- Сказал, что подъедет через двадцать минут.

-- Этого более, чем достаточно...

-- Ага. И я пойду к нему на свидание такой вот кикимо­рой, -- не дала она мне договорить. -- Мне ведь надо себя еще в порядок привести. А то Артемчик потом меня больше ви­деть не захочет.

-- А ты желаешь с ним и в дальнейшем поддерживать отношения? -- по­чувствовав укол ревности, спросил я.

-- Ты с ума, что ли, сошел? -- возмутилась Мила, -- А вдруг у меня сегодня не получится сделать слепки с ключей?

-- Не слепки, а оттиски, -- поправил я ее и, делая рав­нодушный вид, потянулся за лимонным пирогом.

-- Какая разница? -- хмыкнула она. -- А может все-таки откажемся от этой затеи?

-- Да? Ну, как хочешь, -- ответил я, пытаясь сохранять спокойствие, и надкусил пирог.

Ожидая ее ответа, я ощущал внутреннее напряжение. Чтобы Мила сейчас ни сказала, я все равно бы не отступился, но очень уж мне не хотелось работать автогеном. Еще несколько дней назад я купил самый обыкновенный пластилин, гладко распределил его в плоской длинной коробочке из пластика, где с одной стороны отломал бортик, чтобы Людмиле было удобнее прикладывать бородки ключей, и уже мечтал поскорее заняться делом. Мы с ней даже прорепетировали, как ей все это быстрее и качественнее проделать. Она оказалась способной ученицей. Тогда никтоиз нас и в мыслях не держал, отбросить эту идею. И вот теперь она вдруг решила пойти на попятную! Но я не хо­тел настаивать. Пусть решает сама. Если испугалась в послед­ний момент, то так тому и быть, я сам все сделаю. Риск, конечно, намного возрастает, но не ждать же в самом деле, когда этот ублюдок вернет ей деньги!

-- Пусть тогда твой любимый жирует на твои денежки, -- добавил я с набитым пирогом ртом, продолжая разыгрывать пол­ное равнодушие к происходящему. -- Мне, в общем-то, и так неплохо.

Мила скрестила на груди руки и уселась за стол, испыту­юще глядя на меня.

-- Очень вкусно! Просто потрясающе вкусно, -- сказал я, не прекращая жевать, и наполнил наши чашки уже почти остывшим кофе, -- Действительно, давай на все плюнем. Понадеемся, что он и в самом деле все вернет сам. На кой черт нам так подставлять­ся? Он хоть и не станет в ментуру заявлять, но мало ли что бывает. Братков соберет, или еще чего придумает...

-- Миша, не юродствуй! -- повысила Мила голос и, уже на полтона ниже: -- Мне, правда, что-то страшновато.

Мне стало жаль ее. В конце концов, это я заварил всю кашу, я заставил Людмилу взглянуть на вещи иначе, навязав ей свою точку зрения, даже не точку зрения, а свой образ жизни. Я понимал, что не имею никакого права ни на ее деньги, ни, тем более, подвергать ее риску, каким бы малым он ни казал­ся. Глядя на ее теперешнее состояние, я все осознал. И скажи мне кто-нибудь о том, что я стану испытывать муки совести еще месяц назад, я бы плюнул ему в лицо. Но так уж получи­лось, что я влюбился, как последний дурак. А уж что-что, но не в моих правилах, да и не в характере, использовать любимого человека ради собственной выгоды. Даже такой выгоды! Я ведь еще думал и о том, что Мила должна будет провести ночь со своим бывшим любовником, а это разило меня в самое сердце. Я уже давно представлял ее в объятьях этого альфонса, но пос­тоянно уговаривал себя не зацикливаться на этом, гнал не угодные мне мысли прочь, убеждал себя, что это несерьезно по сравнению с тем серьезным делом, какое мы задумали. Но разум разумом, а сердце сердцем. И вот сейчас все мои мысли, ви­тавшие в голове тучным роем, выстроились в ряд.

-- Ладно, -- выдохнул я, -- ты права, не надо тебе лезть в это дело. Я сам все устрою. И не ходи к нему. Пусть катится к черту. Перезвони и скажи, что никуда не пойдешь.

Мила метнула на меня быстрый взгляд:

-- Ты это серьезно?

-- Вполне.

Сделав каменное лицо, она немного помолчала, затем встала, включила свет и задула свечи. Черные струйки копоти поднялись вверх и медленно рассеялись, запахло жженым стеа­рином. Романтический вечер был закончен, настроение моментально испорти­лось у обоих.

Опершись о стол ладонями, Мила взглянула на меня сверху вниз:

-- Значит, ты решил отказаться от нашей затеи? -- в ее голосе сквозило раздражение.

-- С чего ты взяла? Я ни от чего не отказываюсь. Просто решил, что тебе на самом деле не стоит лезть в криминал. Я сам все сделаю.

-- Автогеном, -- дополнила она, не меняя позы. Сейчас она смахивала на мать, поучающую свое неразумное чадо, -- Замечательное решение! Нет уж, Мишенька, я не хочу, чтобы из-за моей трусости, а в первую очередь дурости, которую я совершила с самого начала, ты снова оказался за решеткой. Так что давай решим так: или я когда никогда сделаю оттиски, или мы вообще ничего не будем делать. Договорились?

-- Как знаешь, -- пожал я плечами и взялся за сигарету.

-- Вот и замечательно. Я иду собираться. И не изображай из себя Христа спасителя.

Мила развернулась и решительно направилась в комнату. Я остался на месте, окутав себя клубами желтоватого дыма "Аст­ры", с чувством выполненного долга. Да, я -- дерьмо, не анг­лийский лорд и даже не офицер. Я предложил ей спасительную соломинку, она за нее не ухватилась, совесть моя, полагаю, теперь чиста.

Через десять минут Мила снова появилась в кухне, предс­тав передо мной во всей красе. Темно-бордовое длинное платье, стянутое на талии широким кожаным ремнем того же цвета, туфли на высокой шпильке, взбитые белые кудри и до­вольно яркий макияж полностью преобразили ее из домашней ко­шечки в женщину-вамп.

-- Как я тебе? -- улыбаясь ярко-алыми губами, спросила она и легко прокрутилась вокруг себя.

-- Для меня ты и в домашнем халате хороша, -- буркнул я, снова чувствуя ревность и дурманящий запах дорогих духов.

Передо мной снова встала неприглядная картина: она и он. Было противно. Я еле сдерживал себя, чтобы не остановить ее. Но свобода и деньги мне все-таки были дороже любви, тем более, что последнее все-таки оставалось, хоть и немного пачкалось.

Мила подошла ко мне и подняла меня за подбородок. Ее прекрасные глаза смотрели на меня с нежностью:

-- Я люблю тебя, Миша, -- шепнула она.

Это было ее первое признание мне в любви. Она сделала это вовремя, утешив мое самолюбие.