После полудня, когда все дела в доме были переделаны, Варвара увлеченно лепила пельмени. Она умело раскатывала тесто, делала заготовки и пела тихо, мелодично, протяжно, для души, как поют любящие мамочки перед сном своим деткам, чтобы их сон был спокойным, чистым, волшебным. Она и сама забылась в этих мелодиях, поплыли хорошие воспоминания, а руки уверенно продолжали делать знакомые движения. Тут грохнуло что – то у калитки, она вздрогнула, во дворе залаяла собака и вскоре в окне показалась голова Люськи - почтальонши, первой сплетницы, хорошо, что жила в соседней деревне и здесь появлялась два раза в неделю. Она разносила не только газеты и журналы, но и все деревенские новости. Она с ходу вылила на голову Варвары поток слов.
- Варвара! Здрава буди. – громко обратилась она к хозяйке. – О! Пельмени лепишь, гостей, что ли ожидаешь? Телеграммы вроде как не было. Ты в клуб вечером идти собираешься на посиделки, аль нет? Теперича не то, что давеча, новая соседка у нас появилась. Городская. Говорят: поет здорово.
- Ну и что?
- Как что, айда слушать. Может и правда красиво будет, нам же веселее. А то Шурка наша совсем стара стала. Глуха на оба уха. Матрена - та уж и вовсе... Голос есть, а не туда тянет. Живо сменим.
- Ладно, иди давай. А что писем мне нет?
- Пишут еще. Жди. Городская то, говорят, в опере пела, прям со сцены. Во как. Не чета нам деревенским. Каким ветром ее к нам занесло?
- А что она, насовсем к нам или в гости к кому?
- Говорят на лето. Дачу захотела. Свежим воздухом дышать приехала. Дом сняла у Морошкиных, они же в райцентр к дочке уехали. Вот она старость тооо. Сам уж ничего не можешь. А долго ли протянут у дочери – то, со своим змеиным характером. Петька буйный был всегда, что не по нему, так в раз, диким становится.
- Ну и что?
- Как что? Зять от, его обломат быстрехонько. Был бы дом, может и, обратно вернулись бы, а теперича куда?
- Да уж. Дела. Осенью то освободит она его. Ступай, а то мне закончить надо. Не успею.
- Слышь, а говорят она какой то гамак привезла и лежит в ем, отдыхает!
Люська погремела у калитки велосипедом, села верхом на своего верного железного скрипучего коня и покатила дальше нести в свет новую молву.
Деревня Ивановка была раскинута на левом берегу небольшой речушки Сосенки. Добротные дома всегда весело смотрели на мир белыми резными наличниками окон, утопали в зелени черемух, рябинок, прятались от завистливых глаз и припудривались яркими шляпками цветов на клумбах. Народу было столько, что пока добежишь до работы, язык устанет здороваться, а теперь?
Унылые пустые дома, оставленные своими хозяевами, бегущими в города, на произвол судьбы, горбились под тяжестью времени, оседая в землю все глубже, щурились серыми окнами с разбитыми стеклами на мир, и медленно погружались в буйные сорняки. Нет теперь у домов живописных клумб с яркими, как огонь и солнце, цветами, осталась трава, рыжеющая со временем и покосившиеся гнилые заборы. То здесь, то там, можно приметить избы, которые еще кое - как поддерживают хозяева, стараются, да и то, много ли сделаешь красоты, когда руки не держат лопату, ноги не держат хозяев, а на пенсию не разгонишься с ремонтом заборов, сараюшек. Крыша не течет - уже праздник. Печка не дымит – двойной…
Мужиков в деревне по пальцам пересчитать можно, а бабульки сами справляются и развлекают себя песнями собственного исполнения. Напоются в клубе вечером, настрадаются, обсудят дела житейские, пожалуются на боли в спине, в ногах, в голове, поплачут, слезы оботрут платочками и домой - спать.
А тут новая женщина появилась. Всем интересно. В клуб заявилась даже старая бабка Матрена. Лет ей под сто, а может и того больше, сама наверное не знает уже, десять годков из дома не выходила, а тут приперлась, новую юбку нацепила, кофточку натянула. Платочек из закромов достала. В общем примарафетилась на все сто. На лавочку присела, палочку березовую рядом поставила и ждет. А глаза веселые, смотрят из под выгоревших ресниц. Сидит, всех обсматривает.
- А чего это, Михайловна, Зинка наша так постарела. – Говорит она Насте, продавщице, шамкая беззубым ртом. – Раньше, вона кака красотка была, а теперя и волос не тот и нос раздуло. Че с ей, горемыкой, случилось то.
- Так ей же Степка муж, нос разбил как-то, вот он у нее и стал толще, операцию надо было делать, а где ж денег взять? Степка как услышал про цену от доктора в больнице, так прямиком ко мне в магазин, напился и кричит: Не дам денег, пущай ходит так, меньше на мне срываться будет.
- Ась? – переспросила бабка, поднеся к уху ладонь.
- Да ну тя, - махнула на нее рукой Настя, - сиди, смотри, как поют певички наши. – Крикнула она ей на ухо.
- Да, девки наши душевно поют, хорошо. Радуют душу.
Женщины шушукались в пол голоса о новой соседке, обсуждая все малюсенькие сведения о ней и смакуя их.
Когда пришла Петровна, она живо присела на стульчик, все стихли и, полилась песня.
- Ой, ты степь широооооока-я, степь привооооооольнааааая…..
Она началась тихо, словно ветерок колыхнул степную траву нежно и аккуратно, потом расширялась, наполнялась силой, возносилась к потолку, билась о стены и… падала на пол. Голос то тянул ноты долго, длинно, нескончаемо, то резко обрывался. Все молчали и прятали глаза. Обдумывая, какую же следующую песню просит душа. Отдыхали, чтобы с новой силой выдать на гора новую. Петровна вновь затянула:
Провожала сына мать. Крепко целовала.
По- геройски воевать, сыну приказала.
Ты врага земли родной – бей до истребленья.
Вот тебе наказ святой и благословлениееее…
Женщины вытирали глаза платочками, скрещивали руки на груди, как бы загораживаясь от тяжелых воспоминаний.
Нина Николаевна, стоящая у стеночки сбоку, наблюдала с энтузиазмом за поющими, она качала головой, водила рукой в воздухе, потом откашлялась и поздоровалась со всеми.
Нина Николаевна жила в городе с сыном. Работала в оперном театре. В свое время выступала на сцене, народ ее любил и обожал. Сын женился. Радоваться бы счастью и жить, воспитывать внуков, только не сошлись характерами с невесткой. Побыв дома с месяц, она столько раз столкнулась с ней в боевом пылу, что купила себе отдельную квартиру и сняла этот маленький домик в деревне на лето, чтобы отдыхать от жизненных перипетий на свежем воздухе, вдали от городского шума и нелюбимой вредной невестки.
- Хорошо поете, только… Вот вы, как вас? – Обратилась она к женщине справа.
- Петровна я.
- Петровна, очень хорошо, - весело процедила Нина Николаевна, тут надо си взять, си, а вы фа тянете, куда это годится? А вы, вот вы, - она показала пальцем на другую. – Все время отстаете, что же это за пение такое. Давайте попробуем снова. Ииии…
Все молчали. Смотрели на нее непонимающе и грозно.
- Ну, в чем дело. Иии… - снова взмахнула она рукой.
Но, молчаливые женщины презрительно смотрели на нее. Петровна встала и пошла к выходу.
- Петровна, вы куда?
- Да тесто у меня стоит, я и забыла про него.
-Какое тесто? – Спросила Татьяна у сидящей рядом Никаноровны.
- Да это она просто сбежала. – Ответила та на ухо шепотом. - и чего пристала, анафема.
- Я тоже пойду, пока девчата, - встала и двинулась к двери Татьяна.
За ней гуськом, гремя стульями поспешили остальные. Вскоре в зале остались двое. Старая Матрена и опешившая Нина.
- Куда же это они и не спели совсем. - Разводила руками гостья.
Матрена открыла глаза.
- Ты, девка, как я погляжу умна больно, да тока в толк возьмешь ли? Наши девчата на распевки ходят душу свою ослобонить, опростать. Им по мудреному петь не надо. Они душой поют, как душа просит. Вот здеся. – Она ткнула сухим кулачком в грудь. А ты их нотами тыкаешь, кто они такие ноты, мы их и не знаем, а песню они жизнью выстрадали. Ты только послушай, кажно слово – боль, кажный звук- стон.
У каждой из них боль своя и горе свое. – Она стукнула палкой о пол. - Высказать то некому. Вот и поют они, вытаскивая все иголочки наружу, чтобы легше стало. Петровна вона, сына своего по весне схоронила, молоденького еще, он ребенка Веркиного из реки вытащил. Сам от не смог уж выбраться. Следом муж ушел. Четверть века одна. И помочь некому. Все сама. И дом, и хозяйство на ней. Замуж звали, не пошла. Красавица ведь была, така красавица. Парни с ума сходили, когда она Егорку свово выбрала, били его даже за нее. Но верное сердце не будет искать утех на стороне. Варька тож страдат. Обида у ей сильная на сына свово. Вырос, женился, уехал и носа не показыват в родной дом. Карточки на новый год присылат с поздравлением. Ими уж у нее полкомода набито. А она ждет, надеется, готовит кажий день чегой то. А вдруг приедут. А у ей все есть, все готово и пирожки, и пельмешки. Потом соберет баб и устроит им праздник. Вот оно че, а ты ноты. У их своя песня. Нутром поють не по нотам. – Она замолкла. Вроде приснула.
- Да ты городска чель? Вот и не понять тебе их. Ты главное не мешай, слушай тока. Сердцем слушай, душою, тогда и ноты правильными будут. О-ха! Засиделась я с тобою. А вот, зараз Яринка моя приедет из города. Ты приходи ко мне послушать ее. Вот и бери девку на учебу. Помоги ребятенку.
- На какую учебу, бабушка?
- А там сама увидашь.
В субботу всем селом собирались у Матрены. Накрыли стол. Все тащили съестные припасы в руках, пирожки и печенье, котлеты и картошку, лучок, помидоры с хрустящими огурцами устраивались на столе. Иринка бегала между женщинами, помогая расставлять тарелки.
Успокоились, сели, поплыла беседа и расспросы о городе, а потом Петровна грянула со всей силы:
- У нас нонче субботея, а назавтра воскресенье. - Тут и остальные подхватили задорно:
- Барыня ты моя…
Было весело. Смеялись, радовались все присутствующие, а как же. Иринка приехала, пра-правнучка, молодость и счастье в дом с собой привела.
- Ну а теперь ты давай.
Иринка затянула:
Мы на лодочке катались золотистой, золотой.
Не гребли, а целовались, не качай брат головой.
В лесу, говорят, в бору, говорят, растет, говорят сосенка, - все подхватили хором-
Слюбилася с молодчиком веселая девчонка.
Голос ее был так великолепен, чист, прекрасен, что Нина была удивлена, можно сказать поражена... он звучал, как яркий колокольчик в поле, радуя своим звоном свое окружение, весь мир. Да такой голос на сцене звучать должен, чтобы люди слышали, чтобы мир узнал – вот она красота народная.
Песня закончилась, а Нина Николаевна еще долго находилась под впечатлением. А тут и Матрена затянула старую казацкую песню. И поплыли перед ней те далекие времена. Она видела и мать, провожающую детей на поле боя, и солдат, лежащих на земле. Сраженных вражеской рукой. Не о себе думали они умирая. Об отчем доме, о матери, о роде своем, о детях. Это было поразительно. Все смешалось в одну точку и старое, и прошлое, и новое, и эта благостная трепетная минута очаровательного экстаза. Только ноты уже не имели ни какого значения, а сердце ныло от душевной теплоты, истомы и томления. Казалось, время остановилось. Матрена замолчала. А женщины смахивали слезы и Нина разрыдалась. Все бросились ее утешать.
- Какой голос. Божественно. Это волшебно.
Она уезжала в город вместе с Иринкой. Это сама судьба привела ее к ней. Подарила алмаз, который она поможет обрамить самой ослепительной оправой. Теперь она была благодарна своей невестке за ее ханжество. Если бы не ссоры – она не встретилась бы с такими замечательными людьми.
Автобус увозил их все дальше. На остановке стояли и махали натруженными руками простые русские женщины, провожавшие их всем селом.
- Мы вернемся, - прошептала про себя Нина Николаевна… - и споем! Вместе!!!