— Ты же знаешь, что такое второй слой? — Рома стучал по замёрзшему льду в котловане недостроя.
— Второй слой? — переспросил я.
— Да, именно. Это, типа, такая теория, — Рома наконец добился того, что создал трещину. Мне стало страшновато. Мы находились в закрытом полуразваленном скелете здания, весь подвальный этаж которого был затоплен водой. Этому недострою было уже лет тридцать. Здание начали строить ещё во времена детства моего отца. Летом меня всегда интересовало, почему стены на другой стороне этого подвального водоёма исписаны тэгами, до них ведь только вплавь можно добраться. Сейчас я понял, что исписывали их зимой.
— Короче, второй слой, значит, у каждой штуки есть и события. Первый слой очевидный, наглядный, — Рома треснул со всей силы толстенным куском арматуры по льду и он наконец-то проломился и лом наполовину ушёл под воду, но встал, уткнувшись во что-то твёрдое. — А второй слой — вот он! Глубинный.
— И что это значит? — я отошёл подальше от пробитого льда. Наружу, из трещины хлынула холодная, грязная вода.
— Вот это и значит, — мой друг ещё раз поднял лом и с силой опустил его обратно. — Когда что-то происходит или что-то делается — появляется первый слой. Дальше, под действием непреодолимых сил, слой так или иначе повреждается и наружу выходит содержимое. Но следом образуется второй слой. А про первый забывают. Это и есть теория двух слоёв. Брат мне про неё рассказывал. — Рома рассмеялся. — Сам её выдумал. Кстати, знаешь,…
— Аккуратней, Ром, — перебил я друга. Тот, тем временем, во второй раз опустил железяку об лёд. Что-то треснуло. Лом целиком провалился под лёд и ушёл в пучину. Через несколько секунд еле слышно ухнуло подо льдом. Это железка наконец достигла дна. Сразу за этим лёд под ногами Романа разошёлся трещинами и мой друг провалился в ледяную воду.
Я оглянулся в поисках чего-нибудь, что я мог кинуть и за что Рома мог уцепиться. В углу лежали два паллета и матрас на них. Видимо, ночлежка бездомных. С бешено колотящимся сердцем, я рванул за паллетом. Поскользнувшись и два раза чуть не упав, я выволок конструкцию из-под досок и побежал к другу. Тот отчаянно цеплялся за кромку льда. Она проваливалась под ним и он снова оказывался в воде.
— Рома, лови! — я катнул паллет по льду. Рома схватился за него руками и стал карабкаться по деревяшкам. Отчаянно соображая, как теперь вытащить паллет на крепкий лёд, вновь судорожно водил глазами по кирпичным стенам и усыпанному мусором полу. Друг тем временем забрался животом на паллет и плавал в миллиметрах над холодной водой.
Не придумав больше ничего, я снял с себя куртку и бросил один рукав Роме.
— Держи крепче, — парень схватился за рукав и я потянул со всей силы. Поскальзываясь и падая, я выволок паллет с Ромой на крепкий лёд и без сил разлёгся на снегу. Друг скатился с паллета и ползком добрался до меня.
— П-п-п-ошли о-о-о-тсюд-д-да! — стуча зубами произнёс он. — Я з-з-зам-м-мёрз-з-з.
— Пошли, — я смотрел на дырку в бетонном потолке, из которой падали снежинки и обломанные куски кирпичей. Там, на втором этаже, как мне казалось, было гораздо спокойнее.
***
Рома через две недели загремел в больницу. Тяжёлое воспаление легких. Ещё через пять дней его ввели в искусственную кому. Один раз меня впустили к нему в палату. Он лежал, весь обвешанный трубками и катетерами. Глаза были закрыты, лишь монотонно пищал аппарат жизнеобеспечения. Напротив Ромы сидел его брат — Борис. Он поднял голову и взглянул на меня:
— Денис, ты переживаешь? — мягко спросил парень.
— Да, наверное.
— Не стоит. С Ромой всё будет хорошо. Он просто внимательно изучает второй слой, — парень посмотрел на меня своими мутными чёрными глазами. Наверное, на зрачках были линзы. — Рома рассказывал, что такое второй слой?
— Да. Но я не уверен, что понял.
— Однажды, когда Бог создал всех существ, было только два мира: бытие и небытие, жизнь и её отсутствие. И была граница этого мира. Она была у каждого живого существа и все были счастливы, ходя по ней, как по опоре над небытием. Но человек… Человек хотел походить на Бога. Ему казалось — вот это состояние, когда истина известна тебе — и есть счастье. И он сломал свою границу между бытием и небытием. Холодная смерть хлынула из одного мира в другой, так что человек чуть не оказался заполненным ей заживо. Его спас Бог. — Борис замолчал.
Парень задумчиво посмотрел в окно и продолжил.
— Бог создал ещё одну границу. И посадил на неё человека. Но человек познал смерть, его мир изменился окночательно. Часть мира человека оказалась навсегда заполнена смертью. Именно там осталось счастье. И бесцельно бродя по верхнему слою, мы смутно догадываемся, что где-то там есть другой, истинно счастливый слой. Животные не покушались на границу между мирами, их мир по-прежнему есть простое бытие и небытие. Да и нет. Желание и нежелание.
Кошка, если не хочет — она не делает. Она не в суперпозиции между бытием и небытием, она просто всегда знает, где у неё да, а где нет. Поэтому она счастлива. А человек не такой. Тот разум, что находится сверху, тот, что всегда у руля, пока мы в бытие — смутно представляет, где прячется счастье. Он отчаянно ходит по миру в поисках того, куда приводят его желания. И лишь во сне человек успокаивается и прислоняется к прозрачному полу, под которым, в тёмной и холодной смерти живёт его счастье. Он называет это сном.
Борис накручивал свои длинные волосы на палец. Затем, медленно повернулся от окна и взглянул на меня.
— Знаешь ли ты, Денис? Что значит достичь счастья?
— Что?
— Это значит перестать гоняться за миром и представить, что ты уже счастлив. Границы нет. Второго слоя нет. И ты сразу поймёшь, где прячутся твои истинные желания. И каждая ниточка приведёт к истине, которая двигает животными. Это мы называем инстинктами. Сохранить бытие и отринуть страх там очутиться.
— А как это сделать?
— Это сложно. Но только на первый взгляд. Убери того, кто постигает, ищет. И убери то, что он постигает и ищет. И в кажущейся пустоте картины останется только тот, кто за этим наблюдал. И всё. Вот он-то тебе и нужен. Это и есть тот я, который живёт на втором слое. Именно на него мы так пристально таращимся во сне.
***
Следующие несколько дней я провёл как в тумане. Странно, но слова Бориса произвели на меня сильнейшее впечатление. Буквально каждый раз, когда в моей голове рождалась мысль — я искал её первопричину. Вот я хочу пойти поиграть во дворе — но тут же понимаю, что я просто хочу вкусно покушать. А всё это из-за того, что я возраждаю это приятное чувство наслаждения, когда ты набегавшись, приходишь домой, а мама приготовила вкусный гороховый суп. Или вот хочу поиграть в компьютер, а потом понимаю, что я хочу спрятаться от того, что боюсь контрольной. И если сначала не понимал — почему боюсь, то через какое-то время меня осенило. Провал контрольной, в котором я бы оказался виновен, если бы плохо написал её, привёл бы к тому, что мама компьютер бы отобрала. Однако, эта теория потом пошатнулась. Ведь я, получается, запер себя в уравнении, где компьютер — константа. Но он тоже переменная, а суть глубже, прямо на втором слое. Суть в том, что родители, а быть может, я сам, внушил себе, что превосходя других в знании — я как бы строю себе защиту. В ней я непроницаем от обзывалок, от злобы одноклассников. Ведь я понимаю, что лучше их, и это мне помогает общаться с ними без страха. И если я вдруг потеряю этот видимый лишь мне столп — я стану ничем не лучше какого-нибудь тихони Вовчика Муханкина, которого гнобили, порой, за просто так. А к компьютеру я уходил, потому что там я мог почувствовать себя превосходящим других, не прилагая особых усилий. И вот, сквозь эти мысли я смотрел на себя и понимал, что в сущности, каждая из них ничего не значит. Ведь нужно просто выкинуть установку, что превосходя кого-то я получаю защиту. Что на это влияют оценки, компьютер, спорт. Нет.
В сущности я просто бегу к этим установкам, забывая об истине. И первая проблема с которой я столкнулся — я не знал, как исправить эти кривые вопросы сознания. Держать их в голове? Помогало это практически на ноль процентов. В сущности, я всё ещё боялся, ручки потели, коленки тряслись. Я всего лишь знал – почему.
Всё чаще я прибегал к тактике нереального: представлял, что всё вокруг лишь сон, что я смотрю на себя, на второй слой. Это помогало. Я ощущал неважность происходящего, его мимолётность. Страх пропадал, но пропадало вообще всё. Даже родители стали замечать, что я сплю наяву.
Всё чаще я навещал то место, где Рома провалился под лёд. Холодная прозрачная корка сковала провал в чёрную воду. Рана затянулась. В голове возникал Рома, который тонул. Я снова и снова спасал его. Приходя в больницу, чтобы навестить друга, я слушал пищание аппарата ИВЛ. И мне казалось, что там, за монотонным звуком я чувствовал мысль Ромы, которая плавно вращается где-то снаружи. Вокруг. Везде.
***
Рома вышел из комы. Вернее, его вывели и удачно. Он шёл на поправку. Через несколько недель я снова посетил его, в надежде рассказать, что я осознал, пока он был в коме.
— Рома, привет!
— Привет, Ден! Я смотрю ты похудел. Что, на нервяке?
— Да нет, наоборот, — я хотел было начать говорить, но осёкся. Рома выглядел таким живым, таким довольным. Его речь разбивалась о мои барабанные перепонки, выбивая из моего сонного мира. Пиканья ИВЛ не было слышно. Я тут же принялся анализировать, почему я не хочу ничего говорить своему другу. Медленно, словно вязкая тягучая лава из жерла моего раскалённого мозга, вытекла мысль. Я боюсь его.
Я рассчитывал, что его мысли будут такими же, как я вообразил себе. Но на деле, он совершенно не поддавался моей логике.
— Ладно, Ром. Ты вроде лучше себя чувствуешь?
— Да, вообще живее всех живых. Врачи говорят, что недолго мне осталось тут валяться. Скоро выпишут. Реабилитацию вот заканчиваю и на волю.
Я взглянул на Романа. И вновь почувствовал жгучее несоответствие ожидания и реальности.
— Мне пора домой… — всё, что смог я произнести. Медленно, под удивлённый взгляд друга, я открыл дверь палаты и вышел.
***
Более с Ромой я не общался.
Каждый день я приходил на заброшенную стройку и смотрел на тёмную воду сквозь холодный лёд. Я не понимал, почему я испугался собственного друга. Разбирая себя по кусочкам, я искал в тёмных уголках своей души причину этого страха. В какой-то момент мне показалось, что я раскопал ответ.
Рома всегда был поразительно приятным человеком. Он не беспокоился о том, что было скрыто под его мыслями. Если случались неудачи, он переживал словно бы безболезненно. Будто каждая из них не более, чем заноза, которую можно легко вытащить. Его не стесняло ничего в своих действиях. Он общался со всеми на равных, не строил каких-то защит, не превозносил и не принижал себя. Его всегда окружали друзья.
Он был моей противоположностью.
Он избавился от ищущего и от искомого, оставив только наблюдателя. Проживать жизнь без остатка. не искать то, чего нет. Точнее, даже не думать, ведь мысль — уже поиск.
От внезапной догадки я сел прямо в подтаявший снег. Было мокро. Оперевшись на одну руку, я вылез из сугроба, медленно, словно во сне прошёлся до середины подвала, где был лёд, под который провалился Рома. Слой был один.
Я хотел было идти обратно, но тут что-то треснуло. В груди всё улетело куда-то вверх. Секунда и всё моё тело будто пронзила сотня маленьких игл. Чёрная грязная вода стояла прямо перед глазами, а сверху предательски блестел размытый и потрескавшийся лёд. Со всей силы работая ногами, я рванулся наверх, но руки упёрлись в твёрдую мутную стену. Я был подо льдом.
И тут сверху я увидел лицо. Оно мелькнуло всего на секунду и тут же исчезло. А следом лёд надо мной треснул и расползся в разные стороны. И мне в руку упёрлась деревяшка. Собрав все свои силы, я поднял своё тело над водой и улёгся животом на паллет.
— Хватайся, — крикнул знакомый голос. Руки почувствовали мягкую ткань, едва мой кулак сомкнулся, как всё вокруг двинулось вперёд.
Я лежал на спине ничком. Рядом лежал мой друг.
— Денис, ты мудак.
— А нахрена ты мне про второй слой рассказывал, Ром?
— А ты меня не дослушал тогда. Я как раз, кстати, хотел сказать, что у моего брата шизофрения, — Рома подал мне руку. Я схватился и он поднял меня на ноги. — Эта теория помогает брату принимать свои галлюцинации. Я так и понял, что он тебя посвятил в детали.
— А как ты понял это?
— Спросил его. — Рома рассмеялся. — Пошли, не хочешь ведь пневмонию подхватить.
Автор: Всеволод Петухов
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ