Валентина огляделась по сторонам и немного стушевалась.
Большой холл, мрамор, кожаные кресла – было чему удивиться и на что поглазеть. Москва сразу обрушилась на нее своей грандиозностью и масштабностью.
«Даже не думай»
– Что, Валюшка, страшно? – подошла я сзади к племяннице и осторожно взяла за локоть.
Валя вздрогнула, обернулась. Потом, узнав меня, улыбнулась и чуть погодя кинулась на шею.
– Тетя Люба, я уже думала, сроду вас тут не найду.
Людей-то сколько! А дома какие! Шея устала вверх смотреть, а они все не кончаются.
Я искренне обняла племяшку. Все такая же тоненькая, хрупкая, с копной рыжих вьющихся волос.
– Диплом не забыла? – чуть осадила я созерцательные восторги Вали. – Ты хоть и в клининговую службу устраиваешься, а все равно документы в порядке быть должны. Сама видишь, компания тут серьезная, не кошкин хвост. Москва, понимать надо.
– Нет, теть Люб, не забыла. Все взяла, и диплом, и паспорт, и даже корочки об окончании курсов массажа.
– Ну, это тебе точно не пригодится, – ответила я ей. – Ты мне скажи, аллергии у тебя нет? Это точно знать надо. А то работать со всякой химией придется, не приведи Господь что, мне потом твоя мама голову оторвет.
– Да вроде нет, теть Люб.
Ой-ой, а это кто? – Валя проводила взглядом высокого статного мужчину в дорогом костюме и с портфелем в руках.
– Даже не думай, – с нажимом дернула я за руку Валентину. – Этот Степан Аркадьевич, он самый главный тут. Не нашего полета птичка. Только клювик себе обломаешь да горюшка хлебнешь. Так что давай, готовь свои бумажонки и айда в отдел кадров.
«Не влюбилась ли ты часом?»
Валя была девушкой неленивой. Я приходила с работы и без сил падала на диван, даже поесть себя заставить не могла. А Валюшка и ужин приготовит, и полы протрет, и посуду намоет. Еще и в интернете сидеть успевала.
– Что ты там все тыкаешь? – злилась порой я, просыпаясь ночью и видя племянницу сидящей за ноутбуком.
– Язык учу, теть Люб, – беззлобно отвечала мне она. – Сейчас без языка никуда. Вот подтяну, гладишь, что и поинтереснее найду, чем тряпкой по офисам махать.
– Ну-ну, – усмехалась я.
– Таких, как ты, смелых, в столице знаешь сколько? Да только не всем дано наверх-то запрыгнуть. Но ты учи-учи, авось, что и выгорит. Девка ты неглупая. Глядишь, еще в институт тебя какой пристроим.
Но у судьбы были свои планы на Валю. Или у Вали на судьбу. Кто ж теперь это разберет? А только через полгода узнала я, что махнула моя племяшка в свой отпуск за границу. И то, думаю, хорошо работала, копила, почему бы и нет? А что ее отпуск с командировкой Степана Аркадьевича совпал, не сопоставила. Да мне и в голову прийти не могло. И только, когда стада моя племяшка сохнуть да чахнуть, худеть да плохеть, закралась ко мне в голову эта мыслишка.
– Не влюбилась ли ты часом, девка? – пристала я к ней как-то. Та лишь глаза жмурит да слезу пускает. Как есть сердце страстью выжгла. – Да ты хоть знаешь, что женат он? Что детишки у него? – кричала я в отчаянии, и злясь на племянницу, и жалея ее непутевую – Он меня люби-и-ит, меня-а-а, – выла она, заламывая руки.
– И еще с десяток таких, как ты, – предприняла я последнюю попытку достучаться до девушки.
И ум не помог, и характер не пригодился
Словом, пропала бы моя Валюшка, если бы не характер ее. Вгрызлась девка в учебники, и следующим же летом поступила в институт. А я рада. Ну и пусть, что не улыбается, переболит небось, перегорит. Зато в люди выбьется. Не чета нам с сестрой, тютям деревенским. Сестра так из села и не уехала, всю жизнь в магазине местном продавцом отработала. Да и я недалеко ушла. Ну да, Москва, да, зарплата. Ну и все. Только что могла матери с отцом к пенсии деньжат подкидывать, да один раз в театре московском была. А по большому-то счету, сменила материн дом на съемную квартирку в Люберцах, вот и вся недолга. Вот и мыслю, может, хоть племяшка моя этот порочный круг разорвет да добьется чего-нибудь.
Училась Валя хорошо, как сумасшедшая занималась-занималась днем и ночью. Смотрю, даже веселеть немного стала. Румянец на щечки вернулся, кушать начала. А я, дура старая, радуюсь, и в уме не держу, что девочка наша задумала. Учится, мол, подрабатывает вахтером в театре, парень какой-то недавно до дома ее провожал, я и утратила бдительность.
– Меня помощником руководителя взяли, теть Люб, денежек теперь чуть побольше будет, – сообщила мне как-то моя козочка. – Смогу маме отправлять немного, да и с твоей шеи наконец слезу.
– Да ты чего? – изумилась я. – Живи, учись. Мне с тобой только веселее.
Ты мне, Валь, скажи только, не рановато ли ты на такую серьезную работуто замахнулась? Учиться еще год, экзамены. Потянешь ли?
И потянула бы, характер у нее, у Вали-то. Да где же мне было знать, что устроилась она в офис к Степану Аркадьевичу? Тот и не узнал ее, уж очень изменилась Валюша – похорошела, появились стать, лоск, столичность даже какая-то. От московских дамочек уж и не отличишь. Вот этот ирод и не отличил. А она… Словом, увела его из семьи и бросила. И его бросила, и работу, и Москву.
– Домой я, теть Люб, к мамке. Наелась Москвой вдоволь. А там в сельсовет устроюсь.
И укатила, только ее и видели. Сестра пишет, все у нее хорошо. Замуж собралась, на свадьбу зовут. А мне так больно за племянницу. Не смогла она этот круг разорвать. Так и сидит в своем селе. И ум не помог, и характер не пригодился. Жалко мне ее.