Это не про Россию и Запад. Это про "элиту" и "население" – как на Западе, так и у нас в России.
Помните, на днях вспоминали: "Культура – это тонкая скорлупа, прикрывающая томящегося под ней зверя..." Я ещё написал, что это кто-то вроде Розанова сказал. Так вот, нет. Это Ницше.
"Культура – это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным пространством хаоса".
А почему Розанова вспомнил – да потому что в затылок высказыванию о тоненькой кожуре у меня в хаосе головы дышит розановское "Россия слиняла в три дня". Это он о Февральской революции. Мы с вами помним девяносто первый год, – да, впечатление было именно такое. Россия это любит – чтобы в три дня. Признавайтесь, вы 24 июня испугались или обрадовались?
Так, о чём это я... А, вот.
Не хаос огнедышащий и не цыплёнок-василиск вылетает из тонкокожего яичка культуры. Это всё мы сами – люди. "Милые..." (В. Шукшин, рассказ "Упорный").
"Страшнее человека зверя нет", да, но и милее нет, поэтому мы несмотря на всю нашу опасность и тонкокожесть нашей культуры людей любим. Любовь сильнее страха. Иначе бы мы никогда не женились, не выходили замуж и не заводили детей. "А вдруг не такая будет? А вдруг не такой? Плохой, злой? А вдруг у ребёнка жизнь не сложится?"
Но мы... рискуем. И жизнь продолжается.
Розанов и Ницше имели в виду вот что: люди долго, медленно, трудно "окультуриваются", но очень быстро "дичают". Только вчера были "балы, красавицы, лакеи, юнкера" – ан, уже скрюченные трупы и вспоротые животы. Рассказ Толстого "После бала" – помните? "Балы, красавицы, лакеи, шомпола".
Итак, вывод первый: люди – существа потенциально опасные. В силу того, что мы с вами сами люди, и наши дети – люди, и отцы и матери, – нам это трудно понять. А вы пока просто вообразите. Что люди – это домашний лев. Помните семью Берберовых?
Идём дальше. Следующий шаг.
А теперь вообразите, что вы не совсем люди...
Да, согласен, фигня какая-то. Стоп.
Давайте так: к людям можно относиться по-разному. Можно быть филантропом, можно – мизантропом. Можно быть "социально ответственным предпринимателем" (ни капельки не шучу, сам знаком с такими), а можно – "жёстким прагматиком" и "социал-дарвинистом". От чего это зависит?
Это зависит от воспитания и от общественно-экономических условий – говоря языком политэкономии, от отношения к средствам производства.
Ну вот, например. Что такое интеллигенция? Это прежде всего разночинцы. Выучившиеся крестьяне, или мещане, или поповичи. Те кто "выбились в люди".
А кто по праву рождения сыт, обут и учён, те называются "аристократией".
Чем отличается интеллигенция от аристократии? Короткий ответ: "Тем, что думает о народе".
А аристократия, выходит, не думает? Э, нет!..
У аристократии – исторически – была ответственность перед своими слугами, воинами и перед крестьянами, населяющими феод. Советский учебник истории (прекрасный, помните картинку "Сербский герой Милош Обилич убивает турецкого султана"?) старался представить дело так, что феодалы всегда на народ чихать хотели и только и делали что его грабили. Так да нет так.
На труде крестьян, доставшихся дворянину вместе с феодом за службу, основывалась его возможность снаряжать себя и своих воинов, содержать слуг, а так же есть, пить и/или давать воспитание детям. Люди – это было их "хозяйство", "имущество", и ответственность за них была у будущего аристократа прописана в техзадании. Одежду надо содержать в чистоте, бороду стричь, меч – точить, а о людях – заботиться.
Но по мере того, как дворянство переставало быть служилым сословием и становилось "привилегированным", оно вырождалось и социально, и ментально.
А что же интеллигенция?
Изначально (сейчас уже нет), получая образование, люди стремились не познать все тайны вселенной и не осчастливить человечество, а просто-напросто и прежде всего улучшить условия своей жизни. Покинуть, так сказать, ряды обездоленных. Многие, покинув, назад уже не оглядывались. (Сестра Чехова очень стеснялась своего происхождения: дед из крепостных, отец – мелкий лавочник; Антон Павлович по этому поводу над нею подтрунивал.) Но некоторым представителям интеллигенции (тому же Чехову) приходила в голову мысль: "Так, я согрелся, наелся, а остальные там как же?". И они начинали "думать о народе".
Возьмём писателей-интеллигентов. (Замечу сразу, что все хорошие.) Чехов, Шукшин – думали о народе. Зощенко, Довлатов – можно сказать, тоже думали, но весьма специфически и весьма отстранённо. Трифонов – думал об интеллигенции, народ был вне поля его зрения. Нагибин – думал лично о себе. Ахматова – думала о народе как о театральном заднике для своего величества ("Но я была с моим народом, там где народ, к несчастью, был"). Мне так кажется. И поэтому я восхищаюсь талантом и мастерством Ахматовой, Зощенко, Трифонова – но люблю Чехова и Шукшина.
Не "за это" люблю, а поэтому. Потому что способность "думать о народе" равна способности любить. А способность любить задаёт совсем другой тон творчеству. (Вы можете сказать, что Анна Андревна, или Михал Михалыч тоже обладали даром любви, – я только разведу руками. Не будем спорить.)
Так, идём дальше.
Кроме аристократии и интеллигенции есть ещё "элита".
"Элита" – это такая смесь: отчасти выродившаяся аристократия, отчасти – интеллигенция, "не думающая о народе". Вот я картиночку наваял:
Элита о народе думает как о ресурсе, об источнике выгоды ("Люди – вторая нефть" – Сергей Иванов в 2009 году), и одновременно – как об обременении, препятствии и даже угрозе. (Как о том самом домашнем льве.)
И вот теперь возвращаемся к теме "что значит быть не совсем человеком".
В страшной и прекрасной повести писателя Фёдора Михайловича Решетникова "Подлиповцы" есть такой эпизод... Там крестьянские подростки Иван и Пашка чудом выжили, спаслись от голодной смерти и, как им кажется, хорошо устроились (есть что поесть). И вот от сытости их потянуло на философию. Между ними происходит такой разговор:
Они теперь никого не боялись, и старших у них не было.
– Пашка! Они все свиньи, – говорил Иван.
– Все. Они робить не умеют.
– И тятька свинья!
– И Сысойко свинья... А мы свиньи?
– Мы-то?.. А пошто?
Немного помолчав, они опять спрашивают друг друга, свиньи они или нет; кажется, свиньи, а ровно и нет. "Свиньи-то эво какие! А мы воно какие".
Это они, бедняги, слышали, как приказчик ругал свиньями бурлаков, и с детской пытливостью ума пытаются разобраться с этой новой, неизвестной им ранее мыслью: "люди – свиньи".
Но! Если такие Пашка и Иван так и сойдутся на том, что тятька и Сысойка – свиньи (робить не могут), а они – нет, то мы как раз и получим ментальную модель элиты. "Они эво, а мы – воно". Мы – не они.
Если человеку случается разбогатеть, заначалиться, он часто теряет почву под ногами и начинает по-другому воспринимать окружающий мир. Дело уже даже не в том, что он "воно", а другие "робить не могут", дело в том, что он перестаёт понимать тех, кто несчастлив, обездолен и недоволен. И чего ноют? Всё хорошо же!
Я, прямо как Козлик из "Незнайки на Луне", "один раз был богатым" и что-то похожее начинал чувствовать в себе. Родительское воспитание, память о пацанстве и чтение русской литературы спасли. Ну и то, что недолго это продолжалось, конечно.
А если надолго влип? Вот тогда и становишься "не совсем человеком" и к народу начинаешь относиться с пренебрежением и с опаской.
Шаг последний (сбился со счёту, а значит, пора переходить к сути).
Когда наступает кризис (например, как сейчас), ресурсов начинает не хватать, внутриэлитные соглашения трещат по швам, а дело пахнет "великими перезагрузками" и керосином, это означает, что и революционный хаос готов выплеснуться наружу. Сытый, избалованный и вроде бы туповатый от домашней жизни лев того и гляди одичает – и прыгнет.
Вот поэтому надо заранее связать ему лапы. Отсюда все эти кувырколлегии с "просто удобными цифровизациями", "куаркодами", "биометрией", "социальными рейтингами", "пятнадцатиминутными городами", и так далее.
А главное – знаете, что? Неумолимый закон биологии: когда кормовая база сокращается, должна сократиться численность популяции. (Отсюда все эти смены пола, права гомосексуалистов и совершенно необъяснимые вспышки миокардитов и синдромов Гийена–Барре.) Но тут, как говорится, "есть нюанс". Сокращается кормовая база элиты, а популяцию они пытаются сократить не свою, а нашу. Хоть мы и "вторая нефть" – тот самый сук, на котором они сидят и на котором им стало тесно.
Ну, что поделать, психология! Не будешь же себя любимого сокращать? Психология сильнее ума.
Ну и жизнеутверждающие выводы (без них нельзя – у кого-нибудь испортится настроение). Писал уже и ещё раз повторю: бить витрины, жечь автомобили и кидать в полицейских страшные пластиковые стаканчики не нужно. (Элиты, подозреваю, только этого и ждут – повода нанести встречный удар.) Достаточно двух вещей.
Первая: не быть рыхлыми раззявившими рты дураками. Поменьше ссать. (Извините, дамы.) Бросьте вот это "ах, куда мы против такой силищи, у них всё: банки, фабрики, вокзалы, танки и самолёты". Им с нами очень непросто справляться. Даже в том полуразобранном виде, в котором мы сейчас находимся. "Потому что нас тупо больше".
А если вы, и я, и она будем стараться понимать, что происходит (ну, например, читать поменьше развлекательного, а побольше – "новостей, от которых портится настроение"), если не будем дрожать и охать, если мы будем не забывать, что у нас есть честь и достоинство, упрямство и гордость, им будет в тысячу раз труднее.
И хотя кажется, что "с каждым годом становится всё хуже и хуже", мы выстоим и победим. Знаете, почему? Потому что время работает на нас. Потому что за нас основной биологический и социальный закон. Очень простой закон: жизнь побеждает смерть.
И вторая вещь: воспитывайте детей.
А пластиковый стаканчик пусть стоит на запáсном пути.