Любительский перевод детективного романа кубинского писателя Леонардо Падура. Книга 1. Pasado perfecto / Безупречное прошлое (1991)
(Стр. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19)
------------------------------------------------------------
Двери лифта медленно открылись, как дешевый театральный занавес, после чего лейтенант Марио Конде понял, что видит мизансцену уже без солнцезащитных очков. Головная боль почти прошла, но знакомый образ Рафаэля Морина взбудоражил воспоминания, которые он считал потерянным в самых дальних уголках своей памяти. Конде любил вспоминать, у него была дьявольская память, как говорил ему Тощий, но даже он предпочел бы другой повод для воспоминаний. Конде прошел по коридору с бóльшим желанием поспать, чем поработать, и когда добрался до кабинета Старика, то поправил пистолет, который норовил выскользнуть у него из-под ремня брюк.
Маручи, секретарь у кабинета Старика, покинула свой пост, и, по его расчетам, она будет обедать в течение часа. Конде постучал по стеклу двери, открыл ее и увидел майора Антонио Рангеля за его столом. Тот внимательно слушал, как кто-то говорил с ним по телефону, в то время как беспокойство заставляло его перемещать сигару из стороны в сторону во рту. Глазами он указал Конде на папку дела, открытую у него на столе. Лейтенант закрыл дверь и сел напротив своего начальника, ожидая окончания разговора. Майор сдвинул брови, произнес: «Так точно, понятно, да, сегодня вечером», – и повесил трубку.
Затем он удивленно посмотрел на потрепанный мундштук своей сигары «Давидофф». Старик был заядлым курильщиком сигар, эдаким ревнителем сигар, хотя и говорил, что их вкус уже был не тем. Курить и выглядеть моложаво были его двумя страстными увлечениями, им он посвящал себя с тщательностью мастера. Он с гордостью объявлял свои 58 лет, улыбаясь своим морщинистым лицом и поглаживая живот, носил облегающую форму, седые бакенбарды казались юношеской прихотью, и он проводил выходные дни между бассейном и сквош-кортом, где его повсюду сопровождала сигара. А Конде в душе завидовал ему: он знал, что в 60 лет, если доживет, он будет старым с артритом и с маразмом, и поэтому он завидовал явно свежему виду майора. Даже табак не заставлял его кашлять, и в довершение всего тот овладевал всеми хитростями, чтобы быть хорошим начальником, очень добрым или очень требовательным по своему желанию. Самым страшным из его качеств, несомненно, был его голос. «Голос – это зеркало его души», - всегда думал Конде, усваивая нюансы тона и озабоченности, с которыми майор проводил с ним беседы. Но сейчас у него в руках была потрепанная сигара «Давидофф», нераскрытое дело для подчиненного и одна из худших комбинаций его голоса и тона.
– Я не хочу спорить с тобой насчет сегодняшнего утра, но я больше не потерплю такого от тебя. До встречи с тобой я не был гипертоником, и ты не доведешь меня до сердечного приступа, ради этого я плаваю много в бассейне и потею, как дикарь на спортплощадке. Я твой начальник, а ты полицейский, напиши это на стене твоей комнаты, чтобы ты понимал это перед тем, как засыпаешь. А в следующий раз я оторву тебе уши, понятно? И посмотри на время, 10:05. Что не так?
Конде опустил взгляд. Он придумал пару хороших шуток, но знал, что сейчас не время. На самом деле со Стариком всегда было не время, но, несмотря на это, он иногда осмеливался.
– Ты сказал, что твой зять подарил тебе эту сигару «Давидофф», не так ли?
– Да, на Новый год коробку, двадцать пять штук. Но не меняй тему, я тебя уже знаю, – и он снова, словно ничего не понимая, уставился на дымящуюся агонию своей сигары. – Я опозорился из-за этого дела… Ладно, я сейчас говорил с министром промышленности. Он очень обеспокоен этим делом, я даже почувствовал, как его трясло. Он говорит, что Рафаэль Морин важная персона в одном из подразделений Министерства промышленности, работал со многими иностранными предпринимателями, поэтому он хочет избежать возможного скандала, – затем Старик сделал паузу и затянулся своей сигарой. – Вот, все, что у нас есть на данный момент, – сказал он и подтолкнул папку к своему подчиненному.
Конде взял папку в руки, не открывая её. Он представлял, что это может быть копия ужасного ящика Пандоры, и предпочел бы не быть тем, кому придется освободить демонов из прошлого.
– Почему ты выбрал именно меня для этого дела? – спросил он чуть позже.
Старик снова затянулся своей сигарой. Он, казалось, надеялся на непредсказуемое улучшение гаванских сигар; сформировал бледный пепел, сделал пару затяжек, благотворно и мягко выбросил с каждым глотком, чтобы не сбить огонь или не испортить чувствительное нутро сигары.
– Не буду повторять, так как я уже говорил, что ты лучший, или вроде того, а, может быть, тебе повезло и дела идут хорошо. Только не думай, что это так, ладно? Если я скажу, что выбрал тебя, потому что мне так вздумалось? Или потому, что я предпочитаю, чтобы ты был здесь, а не дома, грезя о книгах, которые ты никогда не напишешь? Или потому, что это дерьмовый случай, с которым кто угодно справится? Выбери причину, которая тебе больше всего нравится, и отметь ее крестиком.
– Пусть будет та, о которой ты мне не говоришь.
– Твоя проблема. Слушай, уже в каждой провинции есть офицер, который занимается розыском Морина. Вот образец объявлений, приказов, которые отданы еще вчера, и список людей, которые будут сотрудничать с тобой. А я снова отдаю тебе Маноло. Вот описание мужчины, фотография и небольшая биография, которую нам дала его жена.
– Где говорится, что у него безупречная репутация.
– Я знаю, что тебе не нравятся безупречные, но на сей раз ты промахнулся. Да, он выглядит как безупречный человек, надежный партнер, и никто понятия не имеет, где его носит или что с ним случилось, хотя я думаю худшее. Хватит, тебе что совсем не интересно? – воскликнул он, резко изменив тон своего голоса.
– Выезд из страны?
– Очень маловероятно. Кроме того, на днях были всего две попытки и обе сорваны. Северный ветер дует.
– Больницы?
– Конечно же ничего, Марио.
– Отели?
Старик отрицательно покачал головой и положил локти на стол. Может быть, ему было скучно.
– Политические притоны, бордели, подпольные гостиницы?
Наконец-то Старик улыбнулся, его губы едва заметно дрогнули над сигарой.
- Иди к черту, Марио, но помни, что я сказал тебе: в следующий раз я привлеку тебя за неуважение к власти в моем лице и все такое.
Лейтенант Марио Конде встал. Он поднял папку левой рукой, и затем, поудобнее поправив пистолет, отдал военное приветствие. Конде уже начал поворачиваться, когда майор Рангель попробовал еще одну из своих комбинаций голоса и тона, в поисках необычного ухищрения, что указывало на уверенность и любопытство одновременно:
– Марио, позволь задать тебе пару вопросов.
И он подпер голову руками.
– Парень, почему ты пошел работать в полицию? Скажи мне наконец, давай же.
Конде посмотрел в глаза Старику, словно ничего не понял. Он знал, что ему удается озадачить того смесью беззаботности и действия, и ему нравилось наслаждаться этим минимальным превосходством.
– Не знаю, шеф. Двенадцать лет я пытаюсь понять это, и до сих пор не знаю, почему. А другой вопрос?
Майор встал и обошел стол. Он пригладил рубашку своей униформы, китель с эполетами и погонами, которые выглядели как только что вышедшие из химчистки. Он посмотрел на ботинки, брюки, рубашку и лицо лейтенанта.
– Если ты полицейский, то когда ты будешь одеваться как полицейский? А? Почему бы тебе не побриться хорошенько? Посмотри на себя, похоже, что ты болен?
– Это было три вопроса, майор. Хотите три ответа?
Старик улыбнулся и покачал головой.
– Нет, я хочу, чтобы ты нашел Морина. Значит так, меня не интересует, почему тебя принесло в полицию, а тем более, почему ты не снял эти полинявшие джинсы. Мне важно, чтобы дело было раскрыто быстро. Мне не нравится, что на меня оказывают давление министры, – сказал он, невольно вернул военное приветствие и вернулся за свой стол, чтобы посмотреть вслед выходящему лейтенанту Марио Конде.
Дело об исчезновении
Заявитель: Тамара Вальдемира Мендес
Адрес: Санта Каталина, № 1187, Сантос Суарес, город Гавана
Удостоверение личности: 56071000623
Род занятий: Стоматолог
Обстоятельства дела: 21:35 в четверг, 1 января 1989 года в полицейский участок подано заявление об исчезновении гражданина Рафаэля Морина Родригеса, мужа подательницы заявления, проживающей по указанному выше адресу, удостоверение личности 52112300565. Особые приметы: белая кожа, светло-каштановые волосы, голубые глаза, рост около 1,80 см.
По словам заявительницы, все случилось рано утром 1 января после вечеринки, где они праздновали с коллегами и друзьями Новый год. Заявительница вернулась домой в сопровождении упомянутого Рафаэля Морина Родригеса, и после того, как проверила, что их общий сын спал в своей комнате с матерью заявительницы, потом оба направились в свою комнату и заснули. На следующее утро, когда заявительница проснулась, гражданина Рафаэля Морина уже не было дома. Но сначала она не обратила на этого особого внимания, потому что он имел привычку уходить, не сообщая о своем местонахождении.
В полдень, забеспокоившись, заявительница позвонила друзьям и коллегам, а также в компанию, где работает Рафаэль Морин Родригес, но не получила никакой информации о его местонахождении. К тому моменту она уже сильно забеспокоилась, потому что гражданин Рафаэль Морин не воспользовался ни автомобилем, который принадлежит ему (Lada 2107, номер HA11934), ни служебной машиной, которая была в гараже. Уже во второй половине дня вместе с гражданином Рене Масикес Альба, коллегой пропавшего, они обзвонили несколько больниц и безрезультатно, затем посетили несколько больниц из тех, с которыми невозможно было связаться по телефону, и получили такой же отрицательный результат. В 21 час в полицейский участок обратились заявительница и гражданин Рене Масикес Альба с целью подачи заявления об исчезновении гражданина Рафаэля Морина Родригеса.
Дежурный офицер: сержант Линкольн Капоте.
Номер заявления: 16-0101-89
Начальник участника: старший лейтенант Хорхе Сампер.
Приложение 1: фотография пропавшего.
Приложение 2: трудовые и личные данные пропавшего без вести.
Начать расследование. Приоритет 1, зона города Гавана.
Он представил себе Тамару, делающую заявление, и снова посмотрел на фотографию пропавшего. Это было как магнит, который притягивал далекую ностальгию, те дни, которые он много раз хотел забыть, и вызывавшую скрытую меланхолию. Казалось это было недавно, так сияла фотокарточка, но даже будь ей двадцать лет, Рафаэль все равно оставался прежним. Точно ли? Он казался невосприимчивым к жизненным и сердечным страданиям даже на паспортных фотографиях. Ему чужды вечная испарина, угревая сыпь и лишний вес, темная щетина бороды, эдакий безупречный и совершенный ангел. Теперь, однако, это был пропавший, почти рядовой полицейский случай, еще одна работа, которую Конде предпочел бы не выполнять. «Что происходит, твою ж мать?» – сказал Марио Конде и встал из-за стола, не желая читать отчет о личных и трудовых буднях безупречного Рафаэля Морина. Из окна своего крошечного кабинета он наслаждался картиной, которая казалась ему просто импрессионистской, состоящей из улицы, окруженной старыми лаврами, расплывчатого зеленого пятна под солнцем, но способного освежить его больные глаза, и ничтожного мира, в котором он замечал каждый секрет и каждое изменение: новое воробьиное гнездо, начинающую увядать ветку, смену листвы, изменение оттенка этого вечного, нечеткого зеленого цвета.
За деревьями возвышалась церковь с высокими решетками и гладкими стенами, а некоторые здания были едва различимы и совсем вдалеке было море, которое воспринималось только как свет и отдаленный аромат. Улица была пустынная и теплая, а в его голове немного плыло, и он подумал, как бы ему хотелось сидеть под этими лаврами, чтобы снова ему было шестнадцать лет, чтобы гладить собаку и ждать подружку. Ведь тогда, сидя там с наивным простодушием, он смог бы изобразить, что чувствует себя очень счастливым, настолько, что почти забыл, как он может быть счастлив, и, возможно, даже ему удастся изменить свое прошлое, которое тогда было еще его будущим, и логически рассчитать, какой будет его жизнь. Ему понравилось бы прогнозировать, потому что он попытался бы сделать жизнь другой: та длинная цепочка ошибок и случайностей, которые сформировали его бытие, не могла бы повторится, должен же быть какой-то способ изменить все или, по крайней мере, нарушить хоть что-то и попробовать другую формулу, а на самом деле иную жизнь.
Его желудок, казалось, успокоился, и теперь он хотел иметь ясную голову, чтобы заняться делом, которое возникло из его прошлого, чтобы испортить сладостную мечту о выходных днях. Он нажал красную кнопку коммутатора и спросил сержанта Мануэля Паласиоса. Хотел бы он стать таким же, как Маноло, подумал он, а потом подумал, как ему повезло, что существуют такие люди, как Маноло, способные скрашивать рабочие будни одним своим оптимистичным присутствием. Маноло был хорошим другом, он был довольно сдержан и в меру амбициозен, и Конде предпочитал работать с ним среди всех сержантов и помощников следователей в Центральном участке.
– Я думал, что ты еще не пришел, – сказал он и занял одно из кресел перед столом Конде. – Нет жизни, брат. Ох ты ж! Что за лицо у тебя сегодня.
– Ты даже не представляешь, как я вчера напился. Жуть! – И он почувствовал, как содрогается от одних лишь воспоминаний. – Это был день рождения старой Хосефины. Мы начали с пива, которое я добыл, потом мы ели что-то с красным вином, румынским вином наполовину разбавленным, но это еще ладно. А закончили мы с Тощим смешивать литром старого рома, который он должен был подарить своей матери. Я чуть не умирал, когда Старик позвонил мне.
– Маручи сказала, что он был зол на тебя, потому что ты повесил трубку, - улыбнулся Маноло и уселся поудобнее в кресле.
Ему было всего двадцать пять лет и ему явно грозил сколиоз, так как ни одно сиденье не годилось для его тощего зада, посему он не мог долго ни сидеть ни ходить. У него были длинные руки и худощавое телосложение, как у беспозвоночных животных, а из людей, которых знал Конде, он был единственным, кто мог укусить себя за локоть и облизать нос. Он двигался, как будто плавал, и, увидев его, можно было подумать, что он слаб, даже хрупок и, несомненно, моложе, чем он казался.
– Просто Старик волнуется. Ему тоже трезвонят сверху.
– Запутанное дело, да? Иначе он сам бы не позвонил тебе.
– Больше запутанное, чем сложное. Слушай, возьми это, - сказал Конде, собирая листки бумаги в папку. – Почитай, и мы выйдем через полчаса. А мне дай подумать, во что мы вляпались.
– А ты еще размышляешь, Конде? – спросил сержант и вышел из кабинета, двигаясь плавно.
Конде снова посмотрел на улицу и улыбнулся. Он еще думал, но уже понимал, что это было бомбой. Затем он подошел к телефону, и металлический звук звонка принес ему воспоминания о кошмарном пробуждении.
– Алло, – услышал он.
– Хосе, это я.
– Ну ты очнулся, парень? – спросила женщина, а он почувствовал ее радость.
– Лучше тебе не рассказывать, но это был хороший день рождения, не так ли? Как грубиян?
– Он еще не встал.
– Некоторым так повезло.
– А ты как? Откуда ты звонишь?
Он вздохнул и снова посмотрел на улицу, прежде чем ответить. Солнце все еще палило с ясного неба, это была суббота, которая ничем не отличалась, и за два дня до этого он закрыл дело о торговле валютой, которое вымотало его на казавшихся бесконечными допросах, и он собирался спать все выходные до понедельника. Пусть этот человек пропадет пропадом.
– Из моей коробочки, Хосе, – пожаловался он, принижая свой крошечный кабинет. – Меня рано подняли. Нет справедливости для праведников, старушка, клянусь.
– Так ты не придешь на обед?
– По-моему, нет. Эй, что я ощущаю по телефону?
Женщина улыбнулась. Она всегда смеется, как здорово.
– Ты кое-что пропустил, парень.
– Что-то особенное?
– Нет, ничего особенного, но очень вкусно. Слушай-ка. Я приготовила малангас*, которые ты принес, вареные в соусе, и добавила в них немного чеснока и кислый апельсин, потом немного свинины, которая осталась со вчерашнего дня. Представь себе, почти замариновано, по парочке на каждого, а черные бобы уже притомились, как вам нравится, будет вкусно. Я только волью капельку аргентинского оливкового масла, которое я купила в магазине, еще приготовлю рис на медленном огне и добавлю чеснок, как советовал твой никарагуанский приятель. И салат из помидор и редиса. Ах да! И сладкий кокос с сыром... Ты там живой, Конде?
'кубинская жареная маланга (клубни растения)
– Чтоб мне провалится, Хосе, – сказал он, чувствуя как в животе у него пересохло. Он был поклонником обильных столов, обожал эту ее кухню, и знал, что Хосефина готовит еду специально для него и для Тощего, а теперь ему придется пропустить это. – Я больше не могу с тобой разговаривать. Дай мне Тощего, разбуди его, разбуди этого пьяницу.
– Не говори мне куда пойти… – рассмеялась Хосефина и положила трубку.
За двадцать лет, сколько он знал ее, даже в худшие времена она не чувствовала себя ни фаталисткой ни побежденной. Конде восхищался ею и любил ее, иногда даже больше, чем свою собственную мать, с которой он никогда не отождествлял себя, и не доверял ей так, как матери Тощего Карлоса, который уже не был тощим.
– Слушаю тебя, – сказал Тощий и его голос про звучал глубоким и липким, таким же ужасным, как это должно было звучать, когда Старик разбудил его.
– Я избавлю тебя от похмелья, – объявил Марио и улыбнулся.
– Черт побери, мне не хватает этого, я помираю. Скотина, никогда больше такого не будет, клянусь матерью.
– Голова болит?
– Это единственное, что у меня не болит, – ответил Тощий.
У него никогда не болела голова, и Марио это знал. Тощий мог выпить любое количество алкоголя, в любое время, смешивать сладкое вино, а ром с пивом и падать пьяным, но у него никогда не болела голова.
– Ну, вот что. Мне позвонили сегодня утром.…
– С работы?
– Меня вызвали сегодня утром на работу, – продолжал Конде, – чтобы дать мне срочное дело. Исчезновение.
– Ты шутишь? Малышка Джейн снова пропала?
– Продолжай шутить, мой друг, и я тебя прикончу. Исчезнувший никто иной как глава компании в должности заместителя министра, и он твой приятель. Его зовут Рафаэль Морин Родригес. – Гробовая тишина. «Я ударил его по лицу», – подумал Конде, ведь Тощий даже не чертыхнулся.
– Тощий?
– Черт побери! Что случилось?
– Он исчез, пропал с карты мира, свалил как святой Матиас, никто не знает, где он пребывает.
Тамара сообщила об исчезновении еще первого января, и этот хлыщ до сих пор не появился.
– И ничего неизвестно о нем?
Интерес рос с каждым вопросом, и Конде представлял себе лицо своего друга, затем вперемешку между изумлениями Тощего он сумел рассказать ему все известные ему подробности дела Рафаэля Морина.
– И что ты теперь будешь делать? – спросил Тощий, переварив информацию.
– Дело житейское. Я пока ничего не могу придумать, буду допрашивать людей и прочее, как обычно, не знаю.
– И это из-за Рафаэля ты не придешь на обед?
– Слушай, кстати об этом. Скажи Хосе, чтобы она приберегла мою долю, пусть не отдает ее даже до смерти голодным, проходящим мимо. Сегодня, когда я закончу дела, я заеду.
– А ты расскажешь мне что дальше?
– Тебе расскажу. Представляешь, я увижу Тамару. Я могу передать ей привет от тебя?
– Прими поздравления, в новый год начнется новая жизнь. Слушай, грубиян, ты же расскажешь мне, так ли она хорошо, как всегда. Я жду тебя вечером.
– Эй, эй, – поспешил Конде. – Когда ты угомонишься, подумай немного об этой неразберихе, а потом поговорим.
– И что, по-твоему, я буду делать? О чем мне думать? Ладно поговорим.
– Приятного аппетита, братишка.
– Я передам твое поручение старушке, братишка, – сказал тот и повесил трубку, а Марио Конде подумал, что жизнь – дрянь.
(Продолжение следует...)
Источник фото - https://www.1000mest.ru/havana