Предыдущая часть здесь.
Май, 1930 года, Уфа
Уфа встретила Нафису самой ненастной погодой, какая только случается на Урале в начале мая. В воздухе висела морось, сырой ветер гнал по перрону вокзальный мусор, последние островки слежавшегося снега были укрыты толстым слоем грязи и копоти. После вычищенного и украшенного флагами к Первомаю Ленинграда, чистых мостовых и промытых витрин Невского, шелковисто-зеленых ковров Марсова поля уфимский вокзал производил удручающее впечатление. Над входом в здание уныло болтался на ветру отяжелевший и потемневший от влаги флаг.
Шестнадцать лет назад Нафиса уезжала с этого самого перрона в заманчивый Петербург. Сколько было страхов, волнений, ожиданий и надежд! Тогда уфимский вокзал удивил девушку размером здания, суетным многолюдьем. Это были ворота в совершенно другую жизнь. Действительность оказалась иной, чем виделось в девичьих мечтах. И вот она снова на том же перроне. Что же приготовила ей судьба по ту сторону вокзала на этот раз?
Нафиса продрогла на ветру, жакет и шляпка быстро стали волглыми. Она подхватила баулы, поспешила в здание, поторапливая сына. Салават, спотыкаясь, семенил за ней. Одной рукой он держался за баул, а другой прижимал к себе нового друга – рыжего медведя с оловянными глазами. Нафиса усадила сына на лавку в центре зала ожидания, велела ни в коем случае не отлучаться и смотреть в оба за вещами, а сама огляделась, соображая, как отыскать Крутихина. Хорошо было Стелле, сидя в своей комнате, советовать: «Как приедете в Уфу, первым делом отыщи на вокзале дядю Тимофея Степановича. Помнится, мама рассказывала, что он там какой-то железнодорожный начальник». Вокзал большой, народу вокруг много, как тут отыскать человека, о котором почти ничего не знаешь? Нафиса увидела вывеску «Справочное бюро» и пристроилась в очередь к окошку.
– Гражданочка, я даю справки по движению поездов. Вам надо в горсправку. Следующий!
– В горсправку, в горсправку… а где ее найти? – ворча, Нафиса отошла от окошка.
В центре зала стоял милиционер. Нафисе показалось, что он как-то слишком внимательно смотрит в ее сторону. Милиции она теперь боялась больше всего, поэтому поспешила выйти из зала ожидания на привокзальную площадь. И почти сразу заметила киоск с вывеской «Горсправка».
– Крутихин… Тимофей… Степанович… – старательно записала девушка, сидящая за стеклянным окошком. – Год рождения?
– Чей? – не поняла Нафиса.
– Ну, этого… Крутихина вашего! Чей же еще? Что непонятного, гражданка?
– Я не знаю… А можно без года рождения?
– Никак нет, – служащая скомкала бланк и бросила его в урну. – Вы издеваетесь надо мной? Посмотрите, какая у меня картотека! Как я тут должна искать вашего Крутихина? Сами не знают, кого ищут!
Нафиса поспешно отошла от сердитой девушки. Ну и что дальше делать? Как найти единственного человека, который может помочь добраться до родного Бирска? Перед ней возник мужик в низко надвинутой кепке.
– Куда едем, гражданочка? Садись, прокачу с ветерком, – широким жестом он указал на тощую клячу, запряженную в обшарпанную коляску.
Ехать с этим подозрительным типом в ночь? Ну уж нет! Лучше заночевать на вокзале. Нафиса шарахнулась назад, к горсправке.
– Гражданка! Это вы ведь спрашивали Крутихина? – окликнула ее девушка из киоска. – Это который начальник вагоноремонтного? Я-то сразу не сообразила! А потом думаю, знакомая ведь фамилия! И имя-отчество. Так это вам вон туда надо, – она махнула рукой назад, – вдоль путей так и идите, пока не увидите заводоуправление. Двухэтажное кирпичное здание. Ну, вы поймете.
С тяжелыми баулами по скользким от сырости шпалам Нафиса пошагала в указанном направлении. Салават молча следовал за матерью, понимая, что той сейчас не до его вопросов. Между тем вечерело, загорелся прожектор на высоком столбе, освещая железнодорожные пути. Вот и заводоуправление, огороженное крашеным штакетником. Они обогнули здание, нашли вход. В дверях Нафиса столкнулась с невысоким пожилым мужчиной в кожаной куртке и в кепке. Он посторонился, придержал дверь, пропуская женщину. В вестибюле дорогу преградил охранник в военной форме:
– Гражданочка, вы куда? Здесь закрытый объект, посторонним вход запрещен!
– Я к директору, к Тимофею Степановичу.
– А вы кто такая будете?
– Я… его родственница… дальняя, – соврала Нафиса.
Охранник хмыкнул.
– Так вы с ним только что столкнулись в дверях. Родственница… Вон он садится в машину, домой уезжает.
Нафиса выбежала на крыльцо. Дверца автомобиля захлопнулась, минута, и вот уже свет фар скользит по дороге прочь. В отчаянье женщина опустилась прямо на мокрую ступеньку и заплакала. Рядом возник охранник.
– Ну, будет, будет реветь-то. Как же вы его не признали? Давно не виделись? Бывает… Не беда, утром Тимофей Степаныч придет на работу.
– Мы с сыном приехали издалека, нам не к кому больше обратиться и ночевать негде.
– Вот незадача-то… Агафонов! Подь сюда! – охранник окликнул проходившего мимо парня. – Ты домой? Сделай доброе дело, проводи гражданочку с ребятенком до дома нашего директора. Тебе же по пути.
– Так я адреса не знаю.
– А адресочек я тебе щас дам. Минуточку…
Охранник ушел и вскоре вернулся, вручил парню листок с адресом. Агафонов подхватил самый тяжелый баул и пошел, широко шагая длинными ногами. Нафиса и Салават рысцой заспешили следом. Дорога круто поднималась, огибая застроенную разномастными домами гору. Ноги скользили по размякшей глине обочины. Нафиса вся взмокла не только от моросящего дождика, но и от пота. Казалось, этим мучениям не будет конца.
– Мам, давай домой вернемся, – хныкал Салават, – мне здесь не нравится… Домой хочу-у.
Нафиса молчала. Она и сама готова была заплакать: «Хочу домой!».
Уже совсем стемнело, когда под ногами появилась, наконец, пологая, мощенная булыжником улица. Провожатый свернул направо, вдоль ряда одинаковых двухэтажных каменных домов. На крайнем доме Нафиса прочитала табличку «ул. Уральская», та самая, что указана в бумажке. Агафонов остановился возле одного из домов.
– Ну, всё, пришли. Дальше сами найдете.
Нафиса крикнула свое «спасибо» в удаляющуюся спину, подхватила багаж и свернула во двор.
Дверь квартиры на втором этаже открыла холеная женщина в шелковом китайском халате с широкими рукавами. Нафиса сразу почувствовала по ее взгляду, насколько сама сейчас жалко выглядит.
– Мы ищем Тимофея Степановича. Он… здесь живет?
– Милочка, кто там? – раздался мужской голос из комнаты, и его знакомый тембр всплыл в памяти Нафисы откуда-то из юношеских воспоминаний.
– Да вот, какая-то гражданочка с ребенком. Тебя спрашивают, – ответила женщина, по-прежнему загораживая вход в квартиру своей полной фигурой и пристально разглядывая гостей.
В коридор вышел хозяин в полосатой атласной пижаме. Почти такая же, только другой расцветки, была у Амира Кадыровича. Сердце у Нафисы сжалось.
– Проходите, проходите… Лицо ваше мне кажется знакомым… Где-то мы с вами встречались.
Миле пришлось потесниться и впустить незваных гостей.
– Я Нафиса, воспитанница Горюшкиных. Которую вы в Питер отправляли поездом шестнадцать лет назад, помните? А это мой сынок Салават.
– А-а, помню, как же… Вы уезжали в няньки к сестре… к Ольге. Проходите же! Мила, помоги гостям раздеться, дай тапки.
Комната напомнила Нафисе ее ленинградскую квартиру: салфетки, статуэтки, слоники на полке, фикус в углу, абажур с бахромой. Только на полу не ковры, а домотканые половички, и портьеры на окнах попроще. За стеклянными дверцами шкафа ряды книг. В их с Амиром доме книг почти не было, зато в стеклянной горке красовались хрусталь и фарфор.
На столе в гостиной накрыт ужин для двоих. Мила захлопотала, достала из буфета тарелки, вилки, рюмки. Появился графинчик с водкой.
– Да вы садитесь к столу. Рассказывайте, как там сестренка поживает. Почему не пишет? Мы ж ее потеряли! С семнадцатого года ни одного письма…
– Так Агата, то есть Ольга, умерла осенью восемнадцатого… от тифа… Я же вам писала… В Бирск писала сестре вашей, Наталье Степановне.
– Как умерла?! Мы не получали писем… Думали, она с мужем… как его? Лео, кажется… Думали, они в Америку уплыли, раз не отвечают на наши письма. Впрочем, немудрено, почта работала из рук вон. Власть в те годы у нас то и дело менялась. То наши, то белоказаки, то дутовцы, то белочехи, то опять наши, то колчаковцы… Ох, Олюшка, Олюшка, бедная наша сестренка! Давайте помянем, что ли…
Нафиса, непривычная к спиртному, едва пригубила рюмку, Тимофей с Милой выпили по полной.
– А племяшка-то наша, Стелла, жива? Что с ней?
– С ней все хорошо, слава Аллаху! Ой, извините… Живет в Ленинграде, комната у нее. Учится в институте. Взрослая, умная, самостоятельная девушка. Лицом в отца удалась, на Крутихиных не похожа…
– А что же нас навестить не приехала? За родню не считает?
– Что вы! Она часто вспоминает, как в детстве в Бирск приезжала, как мать о вас рассказывала. Маленькая была – эти рассказы заместо сказки на ночь у них с матушкой были. Просто ей некогда, учится… да и не на что путешествовать-то. Привет и письмо вот передала. А я… нас с сыночком беда пригнала.
Тимофей Степанович прочитал письмо, выслушал горестный рассказ гостьи, задумался. Мила исподволь наблюдала за мужем. От ее внимания не ускользнуло его оживление после пары-тройки рюмок, заинтересованные взгляды в сторону гостьи, жест, которым он поправил поредевшую шевелюру. А гостья, несмотря на усталость, и впрямь была хороша во всем цветении своих тридцати четырех годочков! «Ах ты, петух ощипанный! Шестой десяток, а туда же, на молоденьких заглядываться!» – сердито думала Мила.
– В Бирск, говорите, вас отправить? Ну, это не проблема. Сам в воскресенье на служебной машине отвезу. А до воскресенья у нас погостите. А то, может, в Уфе останетесь? Работу найдем, с жильем помогу… Вон у нас на главной улице дом-коммуна строится. Все там будет по-новому! Никаких кухонь! Будет общая столовая для всех жильцов, общая прачечная, красный уголок, детский сад. Социалистический быт! А? Что вам в Бирске-то делать? Родни у вас там нет, насколько я помню. А затеряться в губернском городе проще, народу больше.
Мила с шумом отодвинула стул, стала собирать тарелки со стола. Нафиса вскочила, чтобы помочь, но хозяйка ее остановила:
– Сидите, отдыхайте с дороги, вы гостья. Муж поможет, – и она сунула Тимофею в руки стопку тарелок.
Салаватик, разомлев от еды и усталости, уснул, свернувшись котенком на диване. Нафиса вслушивалась в отзвуки семейной ссоры, доносящиеся из-за закрытой двери кухни, и чувствовала себя крайне неловко. Она, не раздумывая, ушла бы, но на дворе ночь, и идти ей совершенно некуда.
А на кухне Мила выговаривала мужу:
– Ты в своем уме? Мало тебе неприятностей с Горюшкиными? Ты кого в доме привечаешь? Жену врага народа! Ее, может, саму разыскивают! Что ты о них знаешь? Может, они иностранные шпионы? И Стелла ваша – дочь американца… Ты в ГПУ захотел? В лагеря? Обо мне подумай! Хочешь, чтобы я так же по стране бездомным зайцем бегала? Враз все, что наживали, потеряем. Завтра же утром отведу их к Прасковье. А в воскресенье чтобы духу ее в Уфе не было!
Вернувшись в комнату со стопкой постельных принадлежностей, Мила обнаружила гостей спящими в обнимку на диване. Сердито шмякнула постель на край дивана. «Сами постелют, не баре», – пробормотала она и ушла в спальню.
Продолжение следует...