– Куда катишься, женщина? – Усмехнувшись, Анна плеснула в стакан коньяку. Выпила, скривилась, задержав дыхание. Ладонью как веером часто замахала у лица. Подцепив краешком вилки маслину, отправила в рот, вторую, третью… Задумчиво жевала, выплевывая косточки в подставленную ладонь и аккуратно складывая их в ряд на столе. Пустыми глазами тупо рассматривала этикетку на бутылке.
Это ведь от мужа еще коньяк остался, надо же, и не испортился. Он выпить в свободное время любил, но аккуратно, без фанатизма. Вспомнилось вдруг, как ездили всей семьей на юг. Она, муж, дочка. Тепло, вечерами вся набережная в огнях, цикады звенят. Воздух пропитан сладким запахом моря, в котором плавают флюиды счастья. И маленькая Анька, такая смешная, хитрая, прикидывалась уставшей, чтобы у папы на шее по набережной прокатиться. Господи, неужели это было, ну почему все так быстро кончается?! Счастья уже нет. И маслина на тарелке последняя, и коньяку больше не хочется.
Когда дочка родилась, Андрей, несмотря на возражения родственников, настоял на том, чтобы ее назвали Аней. Он был хорошим мужем и отцом. Любил повторять: "Была у меня одна Аня, с которой я счастлив, а теперь будут две, и я буду счастлив вдвойне".
Семь лет уже прошло с тех пор, как его не стало. Трудно было. Это страшно – лишиться близкого человека. Да и в материальном плане… каждую копейку порой приходилось считать. Дочка-красавица подрастала, ее одеть-обуть надо, да так, чтобы не хуже, чем у других. А учительская зарплата небольшая. Вот и приходилось как можно больше часов нахватывать. Когда получалось – работала на две ставки, репетиторством занималась. Зато Анька всегда в достатке жила, ни в чем отказа не знала.
Тяжело было, ведь и по дому нужно успеть. А когда мужчины рядом нет, так и гвозди самой забивать приходится. Постирать, полы помыть, еду приготовить… Дочку домашними заботами не загружала, ей учиться надо. В старших классах это непросто. Но она девчонка смышленая, в институт поступила. Расходов прибавилось. И репетиторство уже не спасало, приходилось ночами полы в подъездах мыть и приторговывать по мелочи – духами, помадами, носками шерстяными. Но вытянула. Закончила моя Аня институт, на работу в офис устроилась. Полегче вроде стало жить, а что-то не так пошло.
Дочка меня стесняться начала. У нее среди новых друзей ухажер объявился. Ничего так парень, симпатичный, гонора, правда, многовато, но это у молодых бывает. Анька его со мной толком и не познакомила, все тишком, мимоходом.
Неприятности начались с того момента, когда он попытался у Аньки комнате на ночь остаться. Я не позволила. Может и зря? Выставила его, объявив, что порядочные люди сначала женятся, а уже потом совместно жить начинают. Он меня в ответ старой шваброй назвал, у которой с мозгами не все в порядке, после чего я на простом русском языке объяснила, чтобы забыл дорогу в мой дом. Потому что в прихожей стоит тяжелая ваза, от которой у него может случится сотрясение мозга. В общем, славно так расстались, я ему даже счастливого пути пожелала.
А Анька после этого взбеленилась. Ты, говорит, мое счастье разрушаешь, мало того, что всю жизнь неудачница, карьеры никакой не сделала, всю жизнь тупым школярам теоремы дурацкие разъясняешь за гроши, так еще и мне жить мешаешь. Мне это как ножом по сердцу.
Пытаюсь ее вразумить:
– Анечка, что ты говоришь? Ведь ты же дочка моя, я же только для тебя и живу, хочу, чтобы все хорошо было, по-человечески…
Ушла, дверью хлопнула. Два дня дома не ночевала. Я чуть с ума не сошла. Всех знакомых обзвонила, в милиции была. Потом она пришла. Чужая. В глаза не смотрит. Нам, говорит, с тобой, мама, вместе теперь не жить. Игорь, пока ты здесь, ко мне не придет. А у них в двухкомнатной квартире нам тоже места нет. Кроме родителей, еще сестра с ребенком. А он пока на жилье не заработал.
Помилуй, говорю, дочь, куда же я из своей квартиры пойду? И как ты просто мать меняешь на первого встречного, неизвестно откуда взявшегося человека.
Эх, какую истерику моя Анечка закатила. По ее крикам можно было понять, что Игорь – ее любимый человек, умный и добрый, а я старая, ненужная, глупая и скандальная тетка, которая мешает построить счастье собственной дочери. И если нет возможности разменять нашу старую квартиру, то я ради нее должна пожить пока у каких-нибудь родственников или знакомых, а потом, может быть, все успокоится и мне можно будет вернуться. А иначе она просто погибнет.
Я не спорила. Я просто сидела и смотрела на нее. И не узнавала в этой красивой озлобленной девушке ту маленькую Аньку, которую папа катал на шее по вечерней набережной. Чужие глаза, чужие слова.
И боль, разливавшаяся из моего переполненного сердца по всему телу.
– Аня, – я смотрела на нее, стараясь понять, как такое могло случиться. – Аня, что ты говоришь, опомнись, пожалей меня.
– Тебе придется решать, мама, другого выхода нет, – и она ушла.
С работой улажено, билеты куплены. Большой кожаный чемодан, с которым на Кавказ ездили, оставляю ей, шмотки в две сумки влезли. Не накопила гардеробов-то. Хорошо тетка с Алтая быстро откликнулась, она давно одна, рада будет на старости лет пожить с племянницей. И в школе там вакансии есть. Далеко только. Но Алтай все же не Америка, доедем. Такси не берем, до вокзала на троллейбусе дешевле. Надо написать что-то на прощанье. А чего писать? Нет слов. Хотя все так просто. Анна выводит на тетрадном листе, обводя буквы по нескольку раз: БОЛЬНО… Слезинка падает на листок, она рисует вокруг нее синей пастой круг и бросает ручку на стол.
На вокзале обычная сутолока. Прислонив лоб к стеклу, Анна смотрит из вагонного окна на прощающихся людей. И вдруг ясно понимает, что осталась совсем одна. Что все, ради чего она жила, рассыпалось. Ее Анечка, которую она так оберегала от житейских невзгод, ночами не спала, когда та болела, отказывала себе во всем, чтобы дочка была довольна, променяла ее на чужого парня. Не подумав о том, что будет с мамой, как она сможет жить одна.
– Ладно, дочь, – Анна проглотила подступивший к горлу комок, – я напишу тебе… Потом… Напишу, что если тебе будет плохо, ты позови, я помогу. Потому, что несмотря ни на что, я люблю тебя, Анечка.