Терещенко в белом халате, наброшенном на плечи, сидел у постели своей сестры Надежды. Она пришла в себя и утром ему сообщили об этом. Сейчас женщина лежала, повернувшись головой к окну, которое было перед ней слева, смотрела на проплывающие по голубому небу белые облака, сглатывала слёзы и не могла поверить в реальность происходившего. Саша её брат молчал всё это время, пока был тут. Долгие часы ожидания в коридоре, ведь жизнь сестры висела на волоске после перенесённого инфаркта, потом дорога к судмед экспертам, потом снова сюда и, наконец, его впустили к сестре в палату. И вот он теперь сидит рядом с ней, с единственным родным человеком и холодеет от ужаса, что может и её потерять. Он тоже смотрит в окно, но изредка бросает взгляд на Надю и не может ей ничего сказать, не получаются слова. И о чём теперь можно говорить в эти скорбные для них дни? О боли и тоске? Но ведь этого и так много, они витают в воздухе и не дают спокойно дышать и думать. Рядом с сестрой Александр немного успокоился, но в душе поднимается каждый раз чёрная волна, как только он представит себе, что ему придётся на ночь уйти отсюда, уйти в ту квартиру, где всё напоминает о сыне, в которой окна выходят на гаражи и на этот самый пустырь. И тут от накатившего страха он начинает тереть виски, но перед Надеждой своего состояния старается не показывать, ей и без того, бедняжке, плохо.
Вот уже и синий вечер затопил палату густыми красками, солнце утонуло за горизонтом в красных вечерних облаках, а у него нет сил уйти отсюда, он не может даже встать с места, так ему было тяжело в этот момент.
Вошла медсестра, покачала головой, хотела было сказать что-то, но не посмела. Весь медперсонал больницы знал о их взаимном горе.
Вот уже и фонари зажглись под окнами, в коридорах стали затихать голоса и шаги - Терещенко сидит в той же позе и смотрит на сестру, которая стала потихоньку засыпать. Кризис миновал, ей было намного лучше, но о скорой выписке не может быть и речи. И тут до слуха майора долетел с улицы знакомый скрип тормозов. По стенам палаты проскользнули а потом поплыли и запрыгали синие маячки. Кто-то подъехал к корпусу на машине с мигалкой. Через несколько минут по гулкому коридору затопали тяжёлые шаги, шли сюда. Дверь тихонько скрипнула, на пороге появился Алексей Михайлович, из-за его плеча выглядывал Истомин, который оказался сегодня в роли водителя у полковника Егорова. Александр равнодушно взглянул на них, он не поменял позы, не поднялся им на встречу, он просто не мог этого сделать - тяжёлые ноги, согнутые в коленях, не разгибались весь вечер и теперь затекли, а сил их выпрямить у майора не было. Глядя на него, Егоров вошёл в палату. Он остановился у Александра за спиной, положил ему руки на плечи и произнёс:
- Хватит, Саша, уже поздно. Поедем к нам домой, тебе нельзя сегодня одному оставаться.
Как хорошо, что Егоров понял его состояние, да он и не мог не понять. Такое решение созрело у них на семейном совете сразу же, как только Терещенко увезли в больницу к сестре.
- Ну, давай, вставай, - поторопил его полковник и взяв под руку, стал поднимать со стула.
Вошедший к ним Истомин помог Александру встать и выйти в коридор. Потом они спустились вниз к служебной машине, которую взяли пол часа назад в гараже, но без водителя. Истомин сел за руль и они с полковником приехали сюда в надежде, во что бы то ни стало, увезти отсюда Терещенко. Он не сопротивлялся, а послушно шёл следом за ними, потом сел в машину и откинул голову на спинку заднего сиденья.
- Тебе у нас спокойнее будет, мы с Наташей дома одни, - продолжал Егоров, - я жену с матерью в пансионат отправил. Там уже заезды начались и я им путёвку вчера на неделю купил, пусть там немного побудут.
Полковник сделал так потому, что предусмотрел такую ситуацию, и когда решили, что Терещенко поживёт у них дома какое-то время, пока не оклемается, то присутствие жены с маленьким ребёнком ему сейчас не к чему. Будет слышать плачь сына и сам не удержится, размышлял Егоров.
Машина подъехала к дому, когда уже совсем стемнело. Стоявший и куривший в переулке рядом с аркой сосед Меленко наблюдал, как полковник и молодой парень в милицейской форме вывели из автомобиля с мигалками мужчину, а потом вместе с ним скрылись в темноте подъезда.
Светлана Ивановна укладывала Мишку в кроватку, когда в дверь позвонили.
На пороге стоял молодой человек очень приятной наружности, сперва в темноте на лестничной площадке Светлана Ивановна его не разглядела, но потом, когда он вошёл в коридор женщина узнала в нём приятеля Арниса.
- Вас, кажется, Володя зовут? - спросила она с порога.
- Да, простите, я не представился, думал, что вы меня вспомните, Авеньев моя фамилия, - с улыбкой ответил парень.
- Да, теперь вспомнила, проходите!
Светлана Ивановна привела Володю в большую комнату и присела на стуле рядом с диваном, на котором расположился гость.
- Я помню, что вы однажды с Арнисом к нам приходили, так, я не перепутала? - переспросила она.
- Всё правильно, а теперь меня вызвал сюда ваш муж и Наташа звонила дважды, они хотят со мной о чём-то побеседовать, вот я и приехал. Но у меня всего два дня есть, потом я уезжаю в Краснодар на гастроли, а после на съёмки в Геленджик.
- Их сейчас нет дома...
- Они на работе? Может быть мне проехать к ним туда? - спросил Володя и поднялся с дивана.
- Нет, они на похоронах...
- Что-то произошло? - с тревогой спросил Авеньев.
- Да, у нас несчастье случилось. У их коллеги сын погиб.
- И, как мне теперь быть? Подождать их?
- Я не знаю, они с кладбища, наверное, поедут к себе в управление, посидите тут у нас, пока, а потом мы позвоним им на работу.
На городском кладбище было много военных в это утро. Военное ведомство помогало с организацией похорон, тем более, что Серёжа Колокольцев, погибший вместе с Алёшей Терещенко был из семьи военнослужащих. И вот все необходимые экспертизы по делу были закончены и тела разрешили родственникам выдать для похорон на девятый день.
Надю, сестру Александра привезли прямо из больницы уже на кладбище, она не была у школы на церемонии прощания учеников и учителей со своими товарищами, где в тенистом скверике было установлено два закрытых гроба. Она всё ещё была плоха, и поэтому врачи решили подстраховаться и привезти её уже в конце прощания.
Надю подвели под руки к брату, который находился в окружении своих товарищей и коллег. Он стоял, чуть наклонив голову в бок, на белом лице его не отражались никакие эмоции, только слёзы стекали по щекам непроизвольно. Они скользящим потоком лились из глаз сами по себе, Александр не мог сейчас этого контролировать. Люди проходили мимо, подходили к нему с соболезнованиями, а он смотрел перед собой и ничего не видел. Зато увидела Надя. В общей, стоявшей тесно толпе, она разглядела Галину в чёрном платке, которую держал под руку восточного вида мужчина. Собрав последние силы, она двинулась к ней и, не постеснявшись никого из присутствующих, резким движением руки стянула с неё платок, а потом крепко вцепилась в её волосы. Галина вскрикнула от боли, а Надежда продолжала её дёргать и тянуть головой вниз. Их еле-еле разняли, подбежавшие родственники и друзья.
- Это ты, ты во всём виновата, гадина, ты!.. - громко кричала на неё Надежда, она была в исступлении, не понимала почему её удерживают, зачем? Она должна всё высказать женщине, бросившей своего мужа и ребёнка на произвол судьбы.
Терещенко даже не повернул головы на этот шум, он его сейчас не касался, как и всё вокруг. Мир для него закрылся, он уже не будет прежним и ему придётся, как-то выживать в этом страшном мире, а зачем?..
Когда Галина с плачем подходила к закрытому гробу сына, она повернула голову в сторону мужа, но он не обращал на неё внимания, а за его спиной стояла та, которая приходила к ней всего месяц назад и просила вернуться, и вот она смотрела на неё теперь широко-открытыми глазами, молча, скорбно и с большим укором. "Вы будете жалеть, об этом! Вы обязательно пожалеете, что бросили Александра!": - стучали в голове у Галины её последние слова в их тогдашнем разговоре. И женщина громко застонала.
Она ещё долго стояла в слезах и после того, как церемония прощания закончилась и люди стали расходиться. Толпой они проходили молча мимо неё, и никто не выразил ей слов сочувствия. И она понимала, за что!.. Потом вместе со своим новым спутником она медленно двинулась к воротам и, остановившись, наблюдала, как Надежду Терещенко сажали в машину врачи. Она искала глазами своего бывшего супруга, но больше его уже не видела.
Вернувшись на Загорянку, Наташа и Андрей ещё долго не могли зайти в здание. Они бродили возле старых, низких домов, магазинов и палаток, прошли на бульвар к Центральному парку, а потом молча двинулись назад, но не доходя до своего рабочего корпуса нашли свободную лавочку и сели на неё, чтобы не много прийти в себя. Каждый думал о своём и каждый расценивал всё, что увидел и услышал сегодня по своему.
- Ты, кажется, надумала уйти из милиции? - вдруг неожиданно раздался вопрос Андрея.
Наталья низко опустила голову, но ничего в этот раз ему не ответила.
Владимир Авеньев оставил адрес Наташиной маме по которому проживал здесь в городе эти два дня и в тот же вечер к нему в гостиницу "Звёздная" приехал Егоров.
Сидя в номере за маленьким столиком полковник дал понять этому прибалтийскому актёру, на сколько серьёзно было то, о чём предстоял разговор.
- Вы тогда, как -то неясно упомянули про фотографию, что видели у нас в альбоме. Нужно вам сказать, что я занимаюсь расследованием особых дел, и как говорится, шутки в сторону... Поэтому вас и попросил сюда приехать. Для вас это может быть и мелочи, но для меня все ваши показания могут стать серьёзной уликой, поэтому припомните ещё раз и в подробностях: где и когда вы видели это фото?
Авеньев напрягся ещё больше, чем тогда, сжал губы, но потом понял, что выдал своё состояние замешательства и проговорил:
- Я был не уверен тогда и не уверен сейчас, что это именно то самое фото, но скажу с долей большой вероятности, что оно очень похоже было...
- На что? - переспросил Егоров.
- Однажды наша коллега по цеху, пригласив нас домой перед съёмками очередного фильма, совместного с Ленинградской студией телевидения, достала свой семейный альбом. Не помню причину, по которой она это сделала, но только лишь одно бросилось в глаза, там было очень мало фото из её детства и она сказала, что в связи с этим вот этой - очень дорожит и указала на фотографию девочки, сидящей на коленях пожилого мужчины. Вот и всё, а то ли это фото - я обещаю для вас узнать, если это очень нужно, - и довольный собой Владимир, откинувшись в креслах, закурил сигарету.
- Как зовут вашу знакомую? - спросил Егоров и открыл свой рабочий блокнот.
- Это актриса Ильма Паулус, я уже рассказывал о ней вашей дочери.
Полковник записал её имя и вскинул на Володю любопытные глаза:
- А, как вы собираетесь это проверить?
- Мы скоро едем вместе на съёмки в Геленджик, она наверняка с собой этот альбом притащит. Всегда его с собой возит, будто там в нём ценная реликвия какая-то. Выберу время и попрошу ещё раз мне его показать, - уверенно ответил Владимир.
- А, если она не согласится?
- Тогда посмотрю сам, когда её в номере не будет.
- Прошу вас, без самодеятельности. Потому что, если она, что-то заподозрит в вашем намерении не хорошее для себя, я не могу ручаться за последствия.
- Какие последствия? - при этом вопросе Авеньев напрягся.
- Серьёзные, могу вас уверить.
- Я буду осторожен... Но, вы даёте мне на это добро, как представитель органов?
- Да, даю! Но только на грамотную разведку, а не на безалаберную самодеятельность. Вы поняли, что речь идёт о серьёзных вещах?
- Да, всё будет в порядке, вы не сомневайтесь. У меня отец сотрудник КГБ - это, чтобы вы до конца всё поняли, - не без гордости пояснил актёр и уже сам свысока взглянул на своего собеседника.
"Самовлюблённый гусь, - размышлял дорогой домой Егоров. После этой недолгой беседы с актёром он сделал вывод о том, что Авеньеву самому, почему-то, очень выгодна эта ситуация. - Может быть он на эту женщину виды имеет и серьёзные? Тогда понятно его прошлое молчание, и вот теперь он до конца не уверен... Ну, что же, посмотрим!"
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
