В те дни, когда Константин Рудаков собирался зайти в отделение Ленинградского Союза художников, его там уже поджидали с нетерпением, и тому была особенная причина. В 1930-х Константин Иванович - прекрасный график, иллюстратор и карикатурист, которому тогда было слегка за сорок (самый его творческий период), каждый раз приносил с собой папку, в которой также были фривольные рисунки - предмет сладостного ожидания других художников. Сегодня формат таких картинок назвали бы авторскими комиксами, или графическим сериалом, или визуальным стенд-апом.
Дело в том, что рисунки представляли собой небывалые и немыслимые похождения-приключения одного знаменитого художника и его супруги. И события были изображены как вполне реальные - от сценки на вернисаже, до фантасмагорических - когда художник аккомпанировал самому себе как исполнителю-вокалисту, причем в женском наряде!
Рисунков таких было сделано несколько сотен, и продолжался этот графически-комический марафон около десяти лет, до самого начала войны. Надо сказать, что Рудаков с удовольствием, мастерством и вкусом рисовал многих своих современников и коллег по цеху: искусствоведа Николая Пунина, художников: Александру Щекатихину-Потоцкую, Георгия Верейского, Дмитрия Митрохина, Исаака Бродского, Юрия Великанова и других. Очень распространенный в среде творческих людей жанр: взаимное портретирование коллег, в формате от картины до шаржа. Но лишь единственному художнику выпала сомнительная честь стать постоянным героем рисунков Рудакова.
Начало этой истории припомнить никто не может, каким был самый первый шаг в направлении "графического сериала" - неизвестно. Но случилось однажды так, что глаз и рука графика зацепилась за образ этого художника разок, другой, и - уже не смогла отцепиться и остановиться. Рисунки стали постоянными, складывались в цикл и, обыкновенный для своей художественной среды человек, превратился в забавного персонажа, причем с ярко выраженным французским акцентом 19 века.
Пора открыть имя прообраза этого героя - Николай Тырса. Причем, будучи не только отличным художником, но и общественным деятелем, полемистом и трибуном, Тырса никогда не пользовался возможностью свести счеты со своим изобразителем. Делал вид, что для него этого излюбленного, известного общим знакомым и постоянного персонажа графики Рудакова, просто не существует. И даже в частной беседе ни разу не заводил разговора типа: "Да что же в самом деле, Константин Иванович, неужели шаржи больше рисовать не с кого?!". В общем, сохранял светские манеры и приличный облик - как и его персонаж в любой гротескной ситуации.
На двойном шарже "Малевич и Тырса с красными клювами" в конце 1920-х Рудаков изображает сравнимых по значимости и влиянию художников Ленинграда того времени, недаром они изображены рядом как "знатные птицы" - имя Тырсы было знакомо тогда любому профессионалу и любителю искусств.
Рудаков, не имея никаких существенных визуальных оснований для такого постоянного увлечения Тырсой как персонажем (вспомним безумный облик хотя бы Хармса!), похоже, не мог уже ничего поделать - привычка, талант и азарт опережали возможные этические колебания. И - появлялся очередной рисунок, которого так ждали их общие знакомцы и знакомицы. Это было похоже на обновление популярного блога и ажиотаж его подписчиков, только в аналоговом формате образца 1930-х. Надо сказать, что такой парадоксальный союз двух художников-современников, один из которых первратился в постоянного персонажа другого, совершенно уникален (если вспомните кого-то еще - напишите, пожалуйста).
Надо отдать должное выдержке Тырсы - ладно уж вытерпеть, если бы изображался только он, но ведь часто рядом возникала доведенная до гротеска фигура его любимой жены - Елены Александровны. Елена, в девичестве Лейферт, могла бы стать художницей, но посвятила себя талантливому мужу и двум дочерям. Художник Владимир Лебедев, у которого училась Елена, был уверен, что искусство многое потеряло с ее уходом с семейную жизнь.
Надо ли говорить, что графические сценки "буржуазного угара", в которых главные роли исполнял художник Тырса и его спутница жизни, были полностью выдуманы Рудаковым? Что это был лихой фантазийный перенос узнаваемых лиц и тел в декорации из жизни парижской богемы 19 века - как ее представлял себе автор, ни разу не видевший Франции? Единственное, что было реалистичный, взятым с натуры - форма аккуратно остриженной рыжей бороды Тырсы и его привычка носить костюмную синюю тройку с котелком - и это в аскетичные во всех смыслах советские 1930-е годы! Так и вспоминается классика: "Барин из Парижа вернулся!".
Интересна судьба этого рисунка, подаренного, а, возможно, и исполненного как подарок для любителя изящных искусств В.И. Цветкова (1900-1975), который был известен как собиратель автографов и произведений деятелей литературы, изобразительного искусства и театра, друг многих ленинградских художников и поэтов, которые собирались у Цветкова в гостях - так называемых "Лермонтовских казармах". В официальном ракурсе Цветков служил полковником и во время войны был начальником Ленинградского отделения Воениздата.
Елена Александровна дожила до 1980 года, а Николай Андреевич был тяжело больным эвакуирован из блокадного Ленинграда зимой 1942 года, но не выдержал тяжестей переезда. За неделю до начала войны, 15 июня 1941-го в Русском музее была открыта персональная выставка Николая Тырсы, которая запомнилась видевшим ее необычайной полнотой и радостью запечатленной жизни в его графических листах и на холстах. Благодаря стечению этих обстоятельств работы Тырсы сохранились в подвалах Русского музея и вошли позже в его коллекцию. Трагизм биографического финала этого замечательного художника оттеняет "тырсаниада" К.И. Рудакова, что придает необходимую полифонию многомерной и яркой фигуре одного из главных графиков советского искусства.