Одна женщина очень уж за дочку свою переживала. Дочке той, Люсьене, десять лет на днях исполнилось и была она сущим кутенком. А еще тонких душевных качеств и внешности трехдневного олененка.
“Как же дитю моему, - думала женщина, - по жизни тяжело шагать придется. Наивная она такая девочка и очень домашняя. Все к сердечку принимает близко. Вон другие-то - все здоровые будто лошадки, лифчики уже почти носят и мальчикам глазами намазюканными мигают. А моя Люсьена - сущий кутенок. И всяк, небось, норовит ее задеть. А чего же - чай, отпору она дать не в силах. Все же в школу-то в неполных семь пошла. И сотоварищи ее физически гораздо мослатее. В самбу какую, что ли, её отправить. Учительница-то у них, Эльза Петровна, новая которая - молоденькая совсем. И в воспитание ни бельмесу. Пожалуй-ка, и схожу я в школу. И наведу там порядки свои. Коли кто Люсьену пальцем хоть затронул - пусть лучше прячется”.
Такой вот ребенок необычный уродился в этой семье. Не сильно приспособленный к жизненным реалиям. Былинка на ветру.
Придет женщина с работы домой, а там Люсьена - с пупсами забавляется. Как маменьку увидит - бежит с объятиями. Бант розовый на макушке подскакивает.
- Ах, маменька, - пищит Люсьена тоненько, - как же я тебе счастлива! А я уж и мультики добрые про мамонтёнка пересмотрела и бант розовый завязала. И сижу, жду мамулечку милую. Принесла ли мне шоколадку вкусненькую? И с орешками бы!
И даже картавит немного. Будто ей снова три годика и к логопеду им заново ходить придется.
Дитя! И как уж жить ей дальше? И надо бы присмотреться внимательнее - нет ли какой грустинки в глазах? Такую девочку всякий обидеть горазд.
А как-то пришла маменька домой, а Люсьена грустненькая сидит.
- Эх, переживаю я, - делится Люсьена, - за судьбы нашего поколения. Потерянное оно. Все какие-то неглубокие дети пошли нынче. Никто о космосе не мечтает. И природу не бережет. Все бы им дисциплину нарушать и маленьких забижать. Все бы им клоунаду устраивать и “двойки” получать. И к старшим уважения не имеют ни малейшего. Эльзе Петровне давеча кнопку на стул сунули.
- И тебя забижают? - женщина за сердце хватается. И хочется ей всех обидчиков наказать разом. Хоть пальцем мне! Уж я-то!
А Люсьена лишь улыбнулась печально. И маменьку за шею обняла.
- И копеечки еще у всех, кто послабее, архаровцы эти отнимают, - шепчет на ухо, - а некоторые, которые главные хулиганы-то… Те и вовсе - требуют, чтобы им шоколад плитками таскали. И не абы какой, а с орешками.
- И тебя принуждают?! - маменька от возмущения дышит уже с трудом. Ух, бы она им, архаровцам, показала! Шоколадки отнимать!
- И домашние задания хулиганы эти списывают постоянно, - Люсьена рассказывает, - сами-то они ничего не соображают. Все мультики смотрят и в пупсы играют! А кто списать не дает, тому крайне несладко приходится! А обзываются-то как! Хуже портовых грузчиков! Всем школьникам клички обидные дают!
- И тебе дают, - спрашивает маменька, - клички портовые? Неужто Пяткой дразнятся?!
И даже рот эта женщина прикрывает - от ужаса. Ее саму все школьное детство Пяткой обзывали. До сих пор обидно вспомнить.
И срочно маменька родительское собрание собирать хочет. Нездоровая атмосфера в классе складывается! И эта Эльза Петровна, небось, глаза на безобразия прикрывает. День прошел - и ладно ей.
А на следующий день пришла Люсьена из школы в необычном виде - у юбки оборка оторвана и волосы торчком. У этой женщины, конечно, обморок. Бросила все - и в учреждение образования разбираться побежала. Окончилось ее терпение. Таки забижают дитя!
В школу врывается. И в класс Люсьены своей бежит. “Сейчас, - думает, - тепленькими хулиганов всех и возьму. И вопрос об изгнании Эльзы Петровны из педагогики на улицу поставлю”.
А Эльзы Петровны в кабинете не оказалось. А в классе неизвестные дети сидят. Совсем небольшие с виду. В тетрадях корябают прописные буквы шариковыми ручками.
- Где, - спрашивает женщина, - Эльза Петровна ваша слоняется?! Мою дочку хулиганы забижают. Пришла в юбке с дырой! А она слоняется!
- Эльза Петровна, - девочка ей какая-то отвечает, - свою собственную юбку штопать отлучились. На кнопку сели как-то неудачно. А про вашу дочку сразу все понятно нам. Это Люська Шпингалет, небось, и забижает ее. Она, признаемся, всю школу держит в ежовых рукавицах. И даже хулиганы ее опасаются. И на службу к ней арапчатами просятся. Дерется-то она здорово. И командует ужасно. Будто Чапаев живой. В школе мы ее не шибко любим. Но боимся и трепещем. Покупаем ей всякое сладкое и на глаза не попадаемся лишний раз. Списывать еще даем, конечно.
- А попробуй-ка не дать списать ей! - мальчик жалуется. Сам крошечный и в очочках.
“Тоже, видать, в неполные семь в школу пошел, - женщина думает. А сама кричит в возмущении великом.
- Покажите, - кричит, - мне эту хулиганку отпетую, дайте мне на нее взглянуть хоть одним глазком! Уж я-то!
- Фотографий Шпингалета, - мальчик в очочках отвечает, - при себе не носим, к сожалению. Но имя ее настоящее нам известно хорошо. Пяткина она по фамилии. А в школе ее искать бесполезно - сбежала она с уроков. Проиграла кубок главной атаманши школы одной новенькой и ушла в растрепанных чувствах. Завтра приходите. Может, и выследите ее, Шпингалета-то. Может, и проведете беседу воспитательную. Очень просим, тетенька.