Всю ночь отца Владимира мучили кошмары. Он тяжело ворочался с боку на бок, глухо стонал во сне и задыхался. Ему снилась бывшая жена Ольга; в сновидении она предстала отцу Владимиру в весьма жутком виде. Одетая в длинное белое платье, она медленно шла к отцу Владимиру, вытянув вперед тонкие прозрачные руки, как бы желая его задушить, и лицо ее при этом было бесстрастным, словно у восковой куклы. Черные волосы спускались по плечам ей на грудь, бледные губы кривились в странной улыбке, а темные глаза сверлили отца Владимира отрешенным взглядом. Он пытался убежать или спрятаться, но все было напрасно - жена всюду находила его и неумолимо приближалась, норовя ухватить. Отец Владимир крестился, творил молитвы, даже ругался матом, но ничего не помогало. Наконец, первый солнечный луч скользнул по его дрожащему во сне лицу и видение исчезло. Отец Владимир нехотя открыл глаза, немного отдышался, вытер со лба холодный пот и поднялся. Свет нового дня окончательно развеял все ужасы ночи и отец Владимир, наспех позавтракав и собравшись, отправился в храм.
В храме, где служил отец Владимир, было темно и не многолюдно. Приятно пахло горящими свечами и ладаном; многочисленные иконы неярко освещались огоньками зажженных и коптящих лампад. Старушки-завсегдатаи мельтешили перед образами, неистово крестясь и отвешивая поклоны, шаркали ногами по каменному полу, суетливо снуя из угла в угол. Одна из них, полная и неуклюжая Антонина Васильевна или попросту баба Тоня вертелась возле свечей, туша прогоревшие и заменяя их новыми. Отец Владимир, стоя у аналоя, искоса поглядывал на свою паству и монотонным голосом читал огромное позолоченное Евангелие. Мысли его были далеки от осмысления священных слов; он то и дело возвращался в них к увиденному ночью кошмару и вспоминал жену - бледную, жуткую, плывущую к нему по воздуху с вытянутыми вперед руками. В какой-то момент у отца Владимира перехватило дыхание; он откашлялся, вытер лицо и, прежде чем продолжить чтение, зачем-то посмотрел на одну из икон. Тут же ему померещилось, будто Богоматерь на ней очень похожа на его Ольгу, а сидящий на ее руках маленький Христос - на их дочь Варвару. Отец Владимир энергично тряхнул головой, пытаясь отогнать странное наваждение. Черные, как смоль, неприбранные волосы разметались по его плечам, упали на лицо. Отец Владимир снова взглянул на икону. Богоматерь и ее Сын вернулись на место.
Отец Владимир не знал, почему от него в одночасье ушла жена. Они прожили вместе ни много, ни мало - целых десять лет, и за все это время у них никогда не случалось серьезных разногласий. Ольгу Владимир встретил еще до своего рукоположения, еще во время учебы в семинарии и некоторое время скрывал от нее свое намерение стать священником. Впрочем, его сомнения оказались напрасными; Ольга отнеслась к выбору Владимира без всякой иронии и возражений. «Это весьма оригинально, - сказала она. - Мне это даже нравится». Став мужем Ольги, Владимир никогда не давил на жену и не навязывал ей своих взглядов. Ольга не была религиозной, скорее даже наоборот. Все то, что свято чтил муж, было для нее чуждо и даже неприятно. Те зачатки веры, которые были в Ольге, окончательно исчезли, когда умер их первенец Саша. Он прожил всего месяц, и тяжелая болезнь, о происхождении которой не знали даже врачи, отняла его толком еще начавшуюся жизнь. Владимир заметил, как жена внезапно сильно изменилась; ее красивое, выразительное лицо изрезали первые морщины, в густые каштановые волосы закралась седина, а красивые, живые голубые глаза стали водянистыми и глубоко впали. Изменился и сам Владимир; он все чаще задерживался в церкви после службы и бесцельно бродил по ее темному, безжизненному чреву, глядя на иконы, будто спрашивал их о чем-то и стоял перед ними, ожидая ответа.
В какой-то момент Владимир едва не потерял веру, решив, что никакого Бога вовсе нет и никогда не было, а все, что с ним связано - лишь выдумка людей. Сложно сказать, что удержало его от решения сложить с себя сан и отречься от привычной жизни. И, вопреки всем сложностям, Владимиру был дан еще один шанс. Это случилось неожиданно, словно первая весенняя гроза. Однажды, вернувшись домой со службы, Ольга ошарашила Владимира потрясающей новостью. Новостью о том, что он вновь станет отцом.
С тех пор прошло чуть более двадцати лет. Теперь Владимир служил в небольшом, недавно отстроенном поселковом храме и жил один в маленьком домике, расположенном на самой окраине, неподалеку от реки. Хозяйство его было скромным - крошечный, всего на восемь соток огородик, совмещенный с фруктовым садом, десяток кур и коза Грунька, которая давала так мало молока, что его едва хватало на прокорм коту Персику. На все уговоры соседей перевести Груньку на мясо, Владимир лишь махал руками и морщился.
- Пусть живет, - отвечал он, глядя как рогатая иждивенка лениво жует траву. - Я уж привык к ней, держу заместо собаки. Она ведь и палку принести может, и копыто дает. Умная скотина, сама всем этим фокусам выучилась.
Грунька в ответ смотрела на него своим вечно грустным взглядом и трясла жидкой, как у хозяина, бородой.
Отец Владимир действительно привык ко всему, что его окружало. Маленький домишко казался ему лучшим местом на свете, уютнее и безопаснее которого отыскать было нельзя, хоть обойди весь белый свет. Старые груши, яблони и вишни в саду радовали его каждую весну благоухающими цветами, а летом и осенью - богатым урожаем. На огородике, несмотря на все препятствия и неприятности, причиняемые медведками и кротами, хорошо родилась картошка и прочие овощи. Отец Владимир любил в свободное время сидеть на скамейке и любоваться своими владениями, поглаживая лежащего на коленях старика Персика. Все было хорошо, кроме одного. Темными и бессонными ночами, когда весь поселок мирно спал, отец Владимир доставал из ящика стола измятый, пожелтевший клочок бумаги и смотрел на него, задумчиво теребя бороду. В неярком свете ночного светильника неровно написанные буквы на бумажном клочке расплывались в его глазах и превращались в одно большое черное пятно.
- Я ухожу, не ищи меня, - проговаривал их вслух Владимир, будто учил наизусть. - Прости за все.
Эти написанные рукой Ольги слова давно зарубцевались на сердце священника, будто оставленный раскаленным железом ожог. Владимир никак не мог простить жену, и не потому, что она ушла, бросив его без всяких объяснений. То, что она забрала с собой его дочь, никак не укладывалось в учение о христианском всепрощении, которое нес людям сам Владимир.
- Накажи ее, - просил он, молитвенно сложив руки перед иконами. - Как хочешь, но накажи. Гнусно, подло она поступила, и нет ей никакого оправдания. Накажи ее, живую или мертвую, пусть она проклянет все на свете, как это сделал я.
Молясь об этом и роняя под ноги жгучие слезы, Владимир засыпал, позабыв обо всем. А когда наступало утро и ночное одиночество под его напором бежало прочь, отец Владимир умывал ледяной водой бледное лицо и снова шел на службу, чтобы нести людям свет бесконечной любви.
Однажды, в середине лета, в знойное и сухое воскресение, отец Владимир заметил присутствующую в храме незнакомку. Это была юная девушка с красивым и приветливым лицом, обрамленным легким шелковым платком, из-под которого выбивались волнистые каштановые пряди. Их цвет тут же напомнил отцу Владимиру о жене; он болезненно поморщился и отвернул лицо прочь от девушки, но очень скоро вновь принялся ее разглядывать. Девушка, не замечая его взгляда, стояла неподвижно, опустив глаза, и лицо ее было безмятежно-спокойным. Владимир бы еще долго смотрел на нее, но неожиданно он заметил уставившиеся на него глаза хозяйки одного из местных магазинов Ирины. Ирина, как уже успел заметить отец Владимир, давно положила на него глаз, и всякий раз, когда он заходил в ее магазин, то хозяйка и по совместительству продавщица одаривала его такими бесстыжими взглядами и улыбками, что отцу Владимиру сразу становилось не по себе. Вот и теперь, ощущая всем своим существом сверлящий взор Ирины, которая, к тому же, перешептывалась с какой-то стоявшей рядом дамой, отец Владимир быстро возвел очи горе и повысил голос так сильно, что стоявшие рядом церковные служки едва удержались, чтобы не закрыть уши руками.
Благословив прихожан после проповеди, отец Владимир немного задержался в храме, чтобы помочь служкам с уборкой. Наводя порядок, он непрестанно думал о девушке и Ирине, боясь как бы та не распустила про него всяких сплетен.
- Нехорошая баба эта Ирина, ох нехорошая, - воскликнула баба Тоня, услышав из уст священника имя хозяйки магазина. - Глаз у нее черный, завистливый. Два мужика у нее было, и оба уже на том свете. Сама она их туда загнала. Один повесился, а другого на охоте застрелили, будто волка. Вот так.
- Что же это вы, Антонина Васильевна, такое говорите? - строго спросил ее отец Владимир. - Богу молитесь, а во всю эту чушь верите.
- Чушь это или не чушь, а факт есть факт, - стояла на своем баба Тоня. - И ведь что интересно - оба мужика ее в один и тот же день померли - шестого января, аккурат под Рождество. Дело ваше, конечно, верить или не верить, только у нас все это подтвердят, кого ни спросите.
Отец Владимир ничего на это не ответил. Он молча закончил уборку, переоделся и вышел на залитый солнцем церковный двор. Было жарко, и висевшее в зените солнце безжалостно жарило повядшие на клумбах цветы. Стараясь держаться в тени деревьев, отец Владимир заторопился по аллее, затем вышел на давно опустевшую рыночную площадь, пересек ее и затерялся в узком и пыльном переулочке.
- А, святой отец, - воскликнул сидевший возле своего дома сосед священника Коля. - Ну, как отслужил сегодня? Устал, небось? А ты присаживайтесь рядышком, посидим, поговорим. Ежели вы, конечно, никуда не торопишься.
Отец Николай подошел к изрядно подвыпившему соседу и присел рядом с ним. Коля вытащил из кармана горсточку семечек и протянул их священнику. Тот не отказался.
- Сколько тебе раз говорить, что никакой я не святой, - сказал отец Владимир, пересыпая семечки с ладони на ладонь. - У меня имя есть. Владимиром меня зовут. Можно просто Володей.
Коля понимающе кивнул и почесал свой опухший от частых возлияний нос.
- Да ты не обижайся, - усмехнулся он. - Это я так, для проформы. Ну а как мне еще тебя звать величать? Батюшкой как-то неловко - какой ты мне батюшка? Мы же ровесники. Попом - некрасиво. Обидишься на попа-то, как пить дать. А вот святой отец внушительно звучит.
Отец Владимир вздохнул и закинул в рот сразу несколько семечек.
- А зови как хочешь, хоть горшком, - отозвался он, щелкая кожурой. - Только в печку не ставь. А ты чего это такой веселый? Вроде еще полдень только, а ты уже почти готовенький. В такую жару и удар хватить может, чего доброго.
- Так ведь выходной, вот и пью, несмотря на погоду, - ответил Коля, разглядывая свои испачканные машинным маслом джинсы. - Завтра с утра буду как огурец. Я ведь человек простой, не то что вы, могу и выпить.
- Да и я не особо сложный, - засмеялся отец Владимир, бросая семечки ошивающимся неподалеку воробьям. - С чего ты это взял-то? Крыльев у меня нету, нимба над головой тоже.
- Ну как же, - покачал головой Коля. - Ты вон с Богом на «ты». А я что? Богу до таких как я дела нету. Он на нас, небось, как на тараканов смотрит, или на жуков каких-нибудь. Мол, копошатся они в своем навозе, да и пес с ними.
Отец Владимир помолчал немного, потом медленно повернул лицо к соседу и смерил его странным взглядом.
- Не прав ты, Коля, - сказал он, поднимаясь. - Богу до каждого дело есть. Он к нам как к детям относится. Ты бы пить бросил, привел себя в порядок, и сразу увидишь, что жизнь твоя изменится.
Коля тоже встал и, слегка пошатываясь, пошел к воротам.
- Как только так сразу, - бросил он.
Когда ворота за Колей захлопнулись, отец Владимир двинулся к своему дому, который был уже совсем близко и виднелся из-за двух огромных, цветущих и благоухающих лип.
Вечером того же дня в гости к священнику заглянул еще один сосед, Игорь. По понедельникам он часто ездил в город по каким-то своим делам, и привозил оттуда все, что требовалось отцу Владимиру. Вот и в этот раз Игорь зашел к отцу Владимиру, чтобы узнать, не требуется ли ему что-либо.
- Возьми мне килограмма три фасоли, столько же кошачьего корму и конфет каких-нибудь, карамелек, - попросил отец Владимир, на всякий случай записывая все на бумагу. - Да, и еще мази от комаров, а то в местных магазинах вся закончилась.
Он отдал Игорю бумажку и тот, внимательно изучив написанное, спрятал ее в карман. Отец Владимир предложил гостю чаю и, получив согласие, накрыл на стол. Они уселись у раскрытого настежь окна и долгое время молчали, слушая как в расположенном неподалеку березняке звонко поет какая-то птица.
- По-моему, у Ирины в магазине есть фасоль, - сказал наконец Игорь, устав от долгого молчания. - У нее там чего только нет. Целый супермаркет.
Отец Владимир поморщился и махнул рукой.
- Не люблю я к ней ходить, - ответил он, размачивая в чае сушку. - Да и дорого у нее все. Цены она шибко завышает.
- Есть такое дело, - согласился Игорь. - Ну ничего, скоро еще один магазин откроется. Может, там подешевле будет. Тут недавно к нам молодежь из города приехала, хотят торговлей заниматься.
Отец Владимир вдруг вспомнил присутствовавшую на литургии девушку и задумчиво уставился на желтые цветы львиного зева, заполнившие весь его палисадник.
- Что еще за молодежь? - спросил он с некоторым запозданием.
- Жена с мужем. Совсем недавно сюда переехали. Парня-то Евгением зовут, а вот как жену - не знаю. Приятная такая девушка, скромная. Я вот только боюсь, как бы им Ирина тут все дело не испортила. Они свой магазин рядом с ее магазином открыть хотят. Знаешь здание бывшего сельпо? Вот его они и купили. Ирина сама его купить хотела, да что-то у нее там не вышло то ли с финансами, то ли с документами какими. Теперь она мрачнее тучи ходит, все про конкурентов думает.
Отец Владимир тяжело вздохнул, помассировал ноющую от остеохондроза шею и покачал головой.
- Да, зависть - самое наихудшее из всех зол, - произнес он, не глядя на Игоря. - Столько бед из-за нее на свете. Люди из-за нее друг дружку зубами рвать готовы. Скажи, а правда ли то, что про Ирину говорят? Ну, про мужей ее.
Игорь с подозрением покосился на священника и усмехнулся.
- Да, есть такое дело, - отозвался он. - Первый муж ее, Игорь, тезка мой, на себя руки наложил. Долги у него вроде, как говорили, были. А от других слышал, что у него болезнь смертельную нашли. Как бы там ни было, повесился он. Ну, Ирина погоревала немного, да опять мужика себе нашла, Федора. Хороший был человек, столяр-краснодеревщик. Мебелью занимался. Я у него кухонный гарнитур заказывал и наличники. Тоже помер. На охоту с племянником жены поехал, и чего-то вышло там у них с ним, что тот его застрелил. Племянник, конечно, говорил, что он, дескать, дядьку в темноте со зверем перепутал и выстрелил, да так получилось, что сразу наповал. Мол, пьяный был, не разглядел что к чему. И вот ведь какая штука - оба мужика Ирины в один и тот же день померли, в сочельник.
- Это я уже слышал, - кивнул отец Владимир. - Странное дело. Ну, совпадения всякие бывают. А вот во всякие приметы да суеверия верить грех. Человека это в заблуждение вводит.
- Это уж кому как, - сказал в ответ Игорь. - Только я одно скажу - Ирина баба сама себе на уме. Опасная, я бы даже сказал. С такими ухо востро держать надо. Может и правильно, что ты к ней в магазин не ходишь. Она на одиноких мужиков сильно падкая, так и норовит прилипнуть, как банный лист к одному месту.
Он рассмеялся и отец Владимир неожиданно поддержал его в этом. Они выпили еще чаю, после чего Игорь ушел, еще раз пообещав, что привезет священнику все, что тому нужно. Проводив гостя, отец Владимир сел на лавочку в своем палисаднике и долго смотрел, как догорающее солнце уходит куда-то далеко-далеко за реку.
Священник еще несколько раз встречал девушку в храме, и всякий раз любовался ее красивым лицом, забывая обо всем на свете. Она напоминала ему кого-то то ли из прошлого, то ли из какого-то давно позабытого, но очень приятного сна, и один только вид незнакомки вызывал у отца Владимира какую-то непонятную приятную истому во всем теле. Это было похоже на погружение в теплую и ласковую воду озера, в котором он купался в детстве. Как и тогда, качаясь на волнах, отец Владимир и сейчас чувствовал то же самое - полную беззаботность и отрешенность ото всего окружающего. Это не было любовью или даже влюбленностью; отец Владимир не ощущал никакой греховной тяги к этой девушке, понимая, что годится ей в отцы. Для него она была чем-то вроде прекрасного цветка или диковинной птицы, которыми он так любил любоваться, и которые возвращали в его сердце радость. А тем временем Ирина, все больше и больше замечая эти странные взгляды священника, копила в себе совсем противоположные чувства. Нечто страшное таилось в ее душе и ожидало своего часа. И час этот был совсем близок.
В самом конце лета, в ночь с субботы на воскресенье, отец Владимир неожиданно проснулся от целой мешанины громких звуков, доносившихся с улицы. Нехотя поднявшись и выйдя с веранды, в которой он спал, на улицу, отец Владимир заметил в темном ночном небе яркое багровое зарево далекого пожара. Где-то вдалеке завывала сирена пожарной машины и слышались возбужденные людские голоса. Отец Владимир ощутил заползший ему в нос слабый запах дыма и чихнул. Тут же скрипнули ворота дома Игоря и тот вышел к священнику, ежась от холода.
- Давненько у нас пожаров не было, - сказал он, энергично растирая предплечья. - Интересно, у кого это такое несчастье приключилось. Сходить туда, что ли. Ты как, батюшка, со мной?
Отец Владимир, немного поколебавшись, отрицательно качнул головой.
- Нет, - ответил он. - Там и без меня зевак полно. Незачем мешать пожарным. Я лучше в дом пойду, помолюсь за потерпевших бедствие. Так от меня больше пользы будет.
- Ну как знаешь, - усмехнулся Игорь. - А я все-таки пойду гляну.
И он, сходив домой за курткой, ушел, оставив священника одного.
Последний день лета выдался погожим и теплым. В узкие, словно бойницы, окна храма пробивались яркие солнечные лучи; они касались голов собравшихся там людей и весело трепетали, бросая всюду озорные отблески. Но, несмотря на все их старания, люди были мрачны и угрюмы. Они стояли, прижавшись вплотную друг к другу и слушали монотонный голос священника, отпевавшего лежащую в гробу девушку. Отец Владимир невольно смотрел на нее и слезы катились по его щекам, поблескивая в дрожащем свете множества зажженных свечей. Это была та самая девушка, которая совсем недавно приходила в храм и стояла, слушая его проповеди. Теперь она лежала без движения; лицо ее было бледным, словно гипс и таким же безмятежно-спокойным, как и раньше. Казалось, будто она находится в глубоком сне, и что веки ее вот-вот дрогнут, откроются, и лицо озарит мягкая, приветливая улыбка. Но этого не происходило.
- Такая молодая, жить бы еще да жить, - послышался в глубокой тишине чей-то шепчущий старческий голос. - Вот ведь какое несчастье приключилось, дымом задохнулась, бедняжка. Хорошо хоть дочка ее жива осталась.
- А с мужем-то что? - спросил кто-то в ответ.
- Да вроде все хорошо. Его дома на тот момент не было. А вот она... Вот ведь жалость какая.
Отец Владимир незаметно вытер слезы и, расправив могучие плечи, затянул утробным басом:
- В-е-е-е-чная-я-я-я па-а-а-м-я-я-ять!
Стоявшие рядом несколько хористов подхватили эти скорбные, наполненные бесконечной болью утраты слова. Тут же к ним присоединились и все присутствующие.
- В-е-е-е-чная-я-я-я па-а-а-м-я-я-ять! - пронеслось по храму тягучее, печальное пение.
Наконец, отец Владимир повернулся к собравшимся и объявил о прощании с умершей. И, словно подавая пример всем, первым подошел к девушке. Низко наклонившись, он поцеловал ее в холодный лоб и долго не мог оторвать от него своих губ. Глаза его неожиданно наткнулись на маленькое родимое пятно, расположенное на шее девушке почти под самым ухом. Отец Владимир пошатнулся и едва не упал, но в последний момент успел ухватиться за гроб и устоял на ногах.
- Быть этого не может, - прошептал он, не в силах оторвать глаз от этого маленького, похожего на сердечко пятнышка. - Что же это?.. За что мне это все?.. Варюша!..
Отец Владимир вспомнил, как когда-то очень давно держал на руках свою дочь и целовал ее в это маленькое пятнышко, а она смеялась и хватала его за нос и за бороду. Теперь она лежала перед ним, взрослая и уснувшая беспробудным сном. Не обращая внимания на возбужденные перешептывания, отец Владимир провел дрожащей рукой по лицу Варвары и снова поцеловал ее, после чего быстро отошел от гроба и направился к выходу. Буквально врезавшись в толпу, он толкнул плечом какую-то женщину в черном траурном платке и та, вскрикнув, бросила ему вослед обидные слова. Отец Владимир скользнул по ней взглядом и узнал в женщине Ольгу, свою бывшую жену. Совершенно не желая, чтобы она сделала то же самое, отец Владимир буквально выбежал на церковный двор и бросился к воротам, закрыв руками искаженное болью лицо.
- Вот ведь как бывает, - произнес отец Владимир, гладя лежавшего на коленях кота. - Просил наказания для жены, а оказалось, что наказали меня. Сурово наказали, тяжело. Раздавили, словно комара.
Сидевший рядом Коля открыл бутылку и разлил содержимое по рюмкам. Отец Владимир опрокинул свою порцию в рот и попросил еще.
- Да, святой отец, в жизни всякое бывает, - протянул Коля, хрустя огурцом. - Как там у вас в книге-то написано? «Пути Господни неисповедимы» - так вот, по-моему. Хотя тебе-то, само собой, от этого не легче. Я бы на вашем месте эту гадюку Ирку задавил бы, как кошку.
- А она-то тут при чем? - спросил отец Владимир.
- Как это - при чем? А кто же еще при чем? По ее наущению дом запалили, как пить дать. У нее племянник уголовник, вот его она и попросила. Тварь она, и паскуда последняя. Гадина завистливая.
Коля отпустил в адрес Ирины еще несколько непечатных слов и выпил еще. Отец Владимир же молчал и смотрел куда-то вдаль, на пожелтевшие кроны лип и берез, украшавших длинную и широкую улицу. Затем, неторопливо поднявшись и прижав старого кота к груди, побрел к себе, оставив Колю наедине с бутылкой. Тяжелые и холодные капли дождя упали с небес на его голову и стекли по щекам вниз, будто недавние слезы. Неожиданно позади отца Владимира раздался негромкий детский окрик; он обернулся на него и застыл на месте. К нему, восседая на небольшом велосипеде, приближалась девочка, как две капли воды похожая на его дочь Варвару. Она почти вплотную подкатила к священнику и остановилась, изучая его любопытным взглядом.
- Дяденька, а почему вы в платье? - спросила она звонким, словно колокольчик голосом.
Отец Владимир вытер ладонью не то слезы, не то дождинки и неожиданно для себя рассмеялся.
Автор: Антон Марков