Вот только не припомню: было это перед смертью Владимира Высоцкого или сразу после?
Но поскольку суть и течение моей истории это никак не изменит, я её начну...
Ночная смена закончилась в 9 часов утра. Пока то да сё: электричка, метро, две пересадки... Время к одиннадцати, основной поток пассажиров схлынул. И вот, наконец, вхожу в поезд на своей оранжевой ветке. Вагон полупустой, все пассажиры сидят, ещё и свободные места плешивят. На противоположной стороне с краю сухонькая старушка лет восьмидесяти в плюшевом полушубке и сером шерстяном платочке на голове. Ну, сидит и сидит. А я стою. Стою возле дверей, облокотившись поясницей на нижний поручень, и на стекле читаю:
"НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ".
Не прислоняюсь. Еду...
На следующей остановке двери открываются, и прямо передо мной возник чрезвычайно популярный артист Валерий Золотухин. "Мать честная, я ж его с детства знаю! Ведь он так хорошо сыграл в фильме "Пакет" или "Хозяин тайги", или "Единственная"! А в "Бумбараше" как сыграл?!" Конечно, я сразу его узнал, но виду не подал, и здороваться не стал. Не имею я такой привычки бросаться к известным людям и заговаривать с ними. Неловко как-то... В Москве живет много знаменитостей, а раньше их легко можно было встретить вот так - запросто в метро или на улице. Но тогда со мной, это был один из первых случаев.
Он взошёл в вагон в демисезонном пальто, прямой и величественный, как мэтр на сцену, слегка опираясь на кривую и сучковатую, наверно из вишнёвого дерева трость-клюку, покрытую тёмно красным лаком. Самым примечательным в ней мне показалась диковинная рукоять с набалдашником в виде загогулины, похожей на голову какого-то зверя. Артист, сделав шаг, не стал садиться, а встал напротив меня около дверей. Мы несколько раз встретились взглядом. Я тогда уже имел привычку наблюдать за людьми. Не то чтобы навязчиво, а так, между прочим... И тут, невольно уже было начал приглядываться, но он, не менее внимательный, любопытный и матёрый - пресёк это моё занятие и я перестал глазеть, успев правда заметить, что он внимательно оглядел вагон, поворачиваясь с прямой спиной вполовину своего корпуса, будто, как говаривала моя бабушка "аршин проглотил".
Люди публичные, конечно, привыкают к назойливому вниманию, и наверно с годами им начинает этого даже и не хватать. Да что там...! Даже и пару остановок не могут проехать без восторженного на них взора. И это, пожалуй, не из жажды внимания, а скорее по привычке...
Но так уж сложилось, что никто, кроме меня артиста не признавал: один уткнулся в книгу, другой в газету, а некоторые дремали, прикрыв глаза, или просто задумались.
Ну что ж, едем дальше...
Станция... Остановка... Двери открылись-закрылись. Новых пассажиров нет.
Поезд набрал скорость и продолжил движение...
И тут, та самая бабулька напротив, вдруг ожила и начала пристально вглядываться. Причём приложила даже руку ко лбу, и, ну - рассматривать известного человека совершенно безо всякого стеснения. Она делала это так явно и с таким очевидным любопытством, приглядываясь и ёрзая, что пробудила внимание не только сидевших возле, но и поодаль. Наконец неугомонная старушенция, опершись на поручень, встала и, сгорбившись почти пополам, совершила поход в три шага к предмету своего любопытства.
Валерий Сергеевич приметил бабушку чуть позже, но почти одновременно со мной. Она от него была сбоку, а для меня напротив. Артист явно приосанился и приготовился ува́жить пожилую гражданку - почитателя и знатока своего таланта. А та, продолжая держать руку под козырёк, подошла вплотную и вперилась, как на витрину. Затем причмокнула, и на удивление очень крепким голосом вопросила:
- Милок, я вот тебя спросить хочу...
- Да мать, конечно, спрашивай, - ласково и снисходительно ответил мэтр.
Он укоризненно и гордо поглядел на меня, затем ещё чуть вбок на сидящих сограждан, мол, вот: "А простой-то народ знает своих кумиров - признаёт, уважает и любит!"
И тут бабулька протянула свободную руку к трости и брякнула:
- Ты вот, милок, скажи - где такую клюшку-то прикупил?
Опешили все, кто в тот момент очнулся и уже наблюдал за процессом.
Золотухин "пал лицом из мэтра в недоумение", но, всё ещё сомневаясь в услышанном, зычным голосом не переспросил, а как-то протяжно и резко крякнул:
- Аааа?!! - и поморщился.
- Я говорю, где ты палку-то купил? Мне как раз, вот такая нужна! - и вцепилась в клюку.
Большой артист профессионально "собрал лицо", и уже несколько доброжелательнее, но всё ещё будто отмахиваясь от назойливой мухи громко, внятно и членораздельно, как слабослышащей с досадой пояснил:
- Я её... не покупал. Мне друзья... из Германии привезли... Это подарок.
- Аааа..., вот оно что - из Германии... То-то я смотрю... У нас таких нет, а мне бы такую...
Она отпустила трость и разочарованно пошла на своё место, продолжая что-то бубнить.
Мне вдруг захотелось, чтобы он ей сделал подарок, эдак "с барского плеча..." Но нет - подарки не передаривают.
"Станция Новые Черёмушки", - прозвучало в динамиках, двери разъехались и артист, выйдя на платформу, пошёл прямой и стройный, слегка опираясь на клюку. Сзади под пальто, при ходьбе, вдруг стал заметен обруч корсета.
Только через много лет я узнал, что у Валерия Золотухина была детская травма ноги и он несколько лет, проведя в инвалидной коляске, заработал костный туберкулёз. Но преодолел, встал и начал ходить. Сначала на костылях... Всю жизнь ему приходилось бороться и с этим тяжёлым недугом.
Тогда в метро, в той неожиданной ситуции с клюкой и бабушкой, было ему где-то около сорока лет. Самый расцвет артиста и певца, одарённого бесподобным природным талантом.
Виделись мы с ним ещё, лет через пятнадцать, и даже чуть побеседовали... Но, как говорит артист Леонид Каневский: "Это уже совсем другая история".
© А.Е. Тулупов
1 января 2023 г.
