Нельзя сказать, чтобы я особо стремился петь в хоре, но в детские годы мне довелось столкнуться с хоровым пением и это столкновение имело двоякий характер. С одной стороны - негативный, с другой - поучительный. Мой музыкальный багаж той поры в основном состоял из произведений звучащих по радио, в кино и мультфильмах, во время застолий, наконец. Однако, решающее влияние на формирование моего музыкального вкуса оказал папин художественный свист. Причём, без всякой иронии - именно так и есть. С папиной подачи я впервые услышал лучшие образцы классической, народной и эстрадной музыки, исполненные по-настоящему красиво, душевно, чисто и легко. Как-то раз, даже соседка, живущая через стенку, выслушав блестяще исполненную пьесу Алябьева, похвалила:
- Юрий Викторович, вы наш михайловский соловей. Такие трели! Я честное слово заслушалась.
Так что в музыкальном отношении папа самый настоящий виртуоз самородок, хотя музыке нигде и никогда не учился и владел мастерством свиста от избытка сердца, а не учёности.
Впрочем, пел он тоже вполне достойно, обладая неплохим баритональным голосом, прекрасным музыкальным слухом, вкусом и памятью. Именно в его замечательном исполнении я впервые услышал музыку самых разных стилей и жанров: «Баркаролу» Чайковского, «От Москвы до Бреста» Блантера, «Я встретил вас» Милашкина, «Не пробуждай воспоминаний» Булахова, народные «Стоит гора высокая», «Ах ты степь широкая» и множество другого, всего не перечислить. Это формировало мои музыкальные предпочтения, я думаю, самым благоприятным образом, а само наличие музыки в моём детском мире было таким же естественным, как явление природы, например - восход или закат солнца.
Поэтому, когда на школьном новогоднем утреннике дед мороз попросил кого-нибудь из ребятишек спеть песенку я, не раздумывая, забрался на табуретку и исполнил, под общий хохот и смешки: «Я уколов не боюсь, если надо уколюсь». Номер получился довольно забавным, ибо мой внешний вид входил в разящее противоречие с мужественным песенным посылом, свидетельствуя как раз об обратном: я был облачён в свёрстанный мамой за один вечер костюм зайчика из старой простыни, с поникшим хвостом из шапочного бубенчика и картонными ушами, обмякшими и обвисшими в разные стороны. Реакция публики меня расстроила. Я ожидал восторженных и заслуженных аплодисментов. А тут... Я почувствовал себя осмеянным, покинул зал и слонялся по школьному коридору, потеряв желание участвовать в этом огорчительном действии. Маме стоило больших трудов меня успокоить и встроить таки в праздничный хоровод.
Эта история, однако, не прошла мимо внимания нашей классной руководительницы Зинаиды Павловны. Видимо, она про себя отметила мои музыкальные устремления и предложила принять участие в детском сводном хоре села Михайловского на торжественном концерте, посвящённом празднованию Дня мира и труда - Первомая. Я, терзаемый не лучшими воспоминаниями от моего осмеянного дебюта, категорически отказался и готов был отстаивать своё решение во что бы то ни стало.
- Почему же, Андрюша? Ты так хорошо пел под ёлкой. Мне очень понравилась твоя песня. Да и ребятам тоже. Вы согласны ребята?
Весь класс хором прокричал «Да! Согласны». И, скорее всего, не из-за моего высокого певческого дарования, а из сочувствия. Однако, я был непоколебим и только отрицательно качал головой. Я настроился на борьбу, ждал требований и даже угроз со стороны учительницы, но вместо этого, увидев в её глазах огорчение и растерянность, неожиданно для себя произнёс:
- Хорошо, Зинаида Павловна, - правда, тут же об этом пожалев.
Но что сказано — то сказано и обратного хода не было. К тому же, после её слов о том, что неделю вместо занятий в школе мне нужно будет посещать Дворец культуры для спевок, мне уже завидовал весь класс. Ещё бы — на целую неделю освобождение от учёбы! Такого поистине праздничного подарка никто не ожидал, а я сиял от радости, как будто внезапно вытащил выигрышный лотерейный билет.
На следующее утро я прибыл во Дворец культуры, прошёл прослушивание и был определён на партию второго голоса. Предстояло освоить песню «Эх, хорошо в стране советской жить» на музыку Дунаевского и стихи Шмидтгофа. Нам раздали листики с текстом и преподавательница по вокалу Наталья Дмитриевна, женщина лет сорока пяти - пятидесяти дважды исполнила её. После чего поинтересовалась: о чём эта песня, соответствует ли нашему настроению? Лично я подумал, что Дунаевскому и Шмидтгофу действительно жилось хорошо. Ведь перед ними были открыты все двери, они постоянно и ночью и днём были готовы ко всему и смело шли к намеченной цели, настроенные на победу. Мне этот позитивный посыл понравился, тем более что поначалу и у нас всё шло очень гладко.
Пока мы не добрались до двухголосия и тут что-то пошло не так. По крайней мере, не так хорошо, как представлялось Дунаевскому со Шмидтгофом. Мы споткнулись на строчке «Эх хорошо в стране полезным быть». Именно на фразе «полезным быть» начались разногласия. Неискушённые юные певцы никак не ожидали, что придётся раздвоиться. Порознь у первого и второго голоса получалось сносно, но соединиться в едином музыкальном созвучии никак не удавалось. Первые голоса мешали вторым и наоборот. Каждый старался пересилить оппонента, настаивая на своей мелодической версии. Хотя о мелодии говорить можно было с большой натяжкой. Скорее, о её обозначении.
На следующий день на занятия, видимо, на подмогу, явился мужчина лет шестидесяти — статный, высокий, с вкрадчивым голосом и мягкой походкой. Он принялся курсировать по рядам, прислушиваясь к необычным, режущим слух мелизмам и артикуляциям участников спевки, после чего, направился к Наталье Дмитриевне и они стали оживлённо о чём-то совещаться. Слышны были только обрывки фраз «максимально упростить», «не нарушить замысел композитора», «время поджимает», «требуется массовость». И, подведя итог: «будем работать с тем, что имеем», продолжили занятие.
Впрочем час от часу становилось не легче. Выяснилось, что вся следующая половина куплета — двухголосная! Спасал только боевой певческий настрой. Хор горланил «Меряй землю решительным шагом» с таким напором, что Наталья Дмитриевна и Роман Алексеевич вынуждены были смириться. Что можно противопоставить детскому задору и энергии? Однако, всем стало окончательно ясно, к чему «быть готовыми» призывали авторы песни, хотя от осознания этого слушателям отнюдь не становилось «эх, хорошо».
Но то что произошло на самом выступлении, меня просто потрясло. Нас, маленьких певцов, в два ряда распределили впереди возле рампы, а за нами расположилась огромная группа взрослых исполнителей, видимо состоящая из учащейся и рабочей молодёжи, полностью заполнившая всю сцену. Когда дирижёр, в качестве которого выступал Роман Алексеевич, дал отмашку, а Наталья Дмитриевна извлекла согласно партитуре «довольно быстро и очень весело» первые аккорды на фортепиано, со всех сторон раздался оглушительный крик и рёв, состоящий из детских и юношеских голосов.
Я не слышал ни себя, ни аккомпанемента. Всё заглушали голоса коллег по сцене, старавшихся донести художественный замысел произведения до самых отдалённых уголков зрительного зала. Если поначалу я ещё пытался поймать мелодию и попасть в нужную тональность, то после громогласно скандированного «Будь готов! Будь готов! Будь готов!» как раз потерял всякую готовность петь. Лишь беспомощно открывал рот, как рыба на песке, и издавал невнятные звуки, путая слова и понимая, что это уже неважно — всё равно меня не слышно. Было стыдно, неловко и досадно, если «через тысячу лет будет жить наш привет» в таком неподобающем виде.
Но к моему великому удивлению после финального форте-фортиссимо раздался не менее оглушительный шквал аплодисментов. Я, до этой секунды ожидающий улюлюканья и свиста, уверенный в полном провале, с удивлением оглядывал зрительный зал. Неужели этот кошмар, не имеющий никакого отношения к музыке, всерьёз мог понравиться одновременно стольким слушателям? Неужели они не разобрали жуткой моей фальши? Не шутка ли всё это? Но нет! Зрители как ни в чём не бывало аплодировали и улыбались. Им действительно было хорошо. Это было невероятно и непостижимо. Я был оглушён в прямом и переносном смысле этого слова.
Много лет спустя, я понял, что родителям, дедушкам, бабушкам, друзьям и знакомым народных исполнителей, до отказа заполнившим зрительный зал, были не очень важны музыкальные изыски и тонкости. Тем более, что они сами не очень в них разбирались. Им важно было присутствие своих родных и близких на настоящей большой праздничной сцене, а это удовольствие все получили сполна. Все, кроме меня.
Придя домой, я безапелляционно заявил:
- Знаешь что, папа, я больше никогда и ни за какие коврижки не буду петь в хоре. Хор - это самое плохое, что может быть в музыке.
*На снимке: Дворец культуры