Пышущее неистовым жаром солнце медленно клонилось к горизонту, уходя на ночлег за дальний, едва видневшийся с берега лес. Шумели волны; они то набегали на прибрежные камни, то снова уносились назад, оставляя после себя желтоватую, долго не таявшую пену. Река Ветлуга, младшая сестрица Волги, была холодна и спокойна. Длинной лентой тянулась она вдоль поросших лесом берегов, петляя и изгибаясь, будто змея, и воды ее таили множество секретов. В отличие от Волги Ветлуга была хитра и строптива: она то раздавалась в ширину и становилась похожа на бескрайнее глубокое море, то резко сужалась и мельчала. Длинные мелководные косы Ветлуги сменялись резкими обрывами и омутами, в которых били ледяные родники. Многое повидала на своем веку Ветлуга. На ее берегах появлялись и исчезали деревни, приходили и уходили люди. Теперь река была одинока и пустынна; на волнах ее больше не качались рыбацкие лодки, а берега окончательно заросли густым лесом. И только кое-где, на опаленных солнцем проплешинах еще можно было найти остовы давно разрушенных домов и одичавшие яблони, некогда украшавшие сады давно ушедших из этих мест людей.
Руслан и Михаил, двое приехавших на Ветлугу рыбаков, возились с костром, стараясь развести его до наступления полной темноты. Руслан торопливо, с остервенением рубил топориком найденные на берегу ветви, а Михаил аккуратно укладывал их в некоем подобии домика. Ободрав с валявшегося неподалеку березового бревна бересту, он сунул ее под ветки и чиркнул спичкой. Вспыхнул яркий, веселый огонек. Он лизнул сухую, белую словно слоновая кость древесину и та пронзительно затрещала, выбрасывая вверх целые снопы искр. На душе у обоих рыбаков сразу стало тепло и приятно. Хорошо сидеть у костра темной, холодной ночью и слушать шум прибоя. Пусть себе страшно кричат ночные птицы и по кустам шарахается всякое зверье. Костер - лучший защитник от всех ночных ужасов, таящихся во тьме. Ничего не случится с человеком, если рядом с ним горит яркий, живой огонь.
- Я пока еще дров нарублю, а ты пожрать приготовь, - сказал Руслан Михаилу, поигрывая топориком. - Ночь-то, сдается мне, холодная будет, топлива побольше надо заготовить.
Он снова принялся кромсать сухие, всюду валявшиеся ветви, а Михаил, распатронив одну из сумок, взялся кухарничать. Дело у него шло быстро. Сначала Михаил нарезал овощи для салата, потом соорудил из найденных возле костра кирпичей подобие мангала и стал жарить сардельки. Когда огонь разгорелся как следует, он повесил на длинные палки два котелка с водой - один для чая, другой для ухи.
- Кончай рубить, пошли ужинать, - позвал Михаил, снимая с веток подрумянившиеся, дымящиеся сардельки. - А пахнет-то как, мама дорогая! Слюной захлебнуться можно.
Руслан вымыл вспотевшее лицо, утерся и сел прямо на теплый песок. Солнце тем временем окончательно скрылось за деревьями, и берег вместе с рекой потонул в белом мареве сгущавшегося с каждой минутой тумана.
- Сынки, табачку не найдется? - прервал трапезу рыбаков чей-то внезапно раздавшийся голос.
Руслан и Михаил одновременно повернули головы и увидели подошедшего к ним старичка. Они уже видели его; он весь вечер сидел поодаль, у резкой излучины, поросшей молодым ивняком.
- Сейчас, - сказал Михаил, протягивая руку к рюкзаку. - Обождите минуту.
- А может, присядете, отужинаете с нами? - предложил Руслан. - У нас вон сколько еды, вдвоем не одолеть.
Старичок немного потоптался, потом смущенно улыбнулся и махнул рукой. Руслан заметил, что на ней недостает двух пальцев - указательного и среднего. Они были короче остальных почти наполовину.
- Ну, ежели вы не против, то почему бы и нет, - пробормотал старичок, принимая протянутую Русланом пластиковую тарелку со снедью. - Благодарствую, сынки.
Он принялся за еду и молча жевал беззубым ртом сардельки, глядя куда-то вдаль, на черную, будто деготь, ветлужскую воду. Руслан и Михаил тоже молчали и с интересом разглядывали гостя. На вид старичку было чуть за семьдесят, голову его украшала блестящая лысина, обрамленная белыми, словно снег, волосами, а со щек и подбородка свисала жидкая клочковатая борода. Старичок доел, вытер жирные губы рукавом старой куртки и удовлетворенно крякнул.
- Ну, наелся я, прямо сказать, до отвала, - утробно проговорил он, улыбаясь молодым рыбакам. - Спасибо вам, сынки. Вкусно все было, что ум отъешь.
Он поднялся и хотел было идти, но тут Михаил принялся разливать по мискам только что приготовившуюся уху, и Руслан жестом остановил старичка.
- Погодите, отведайте еще ухи, - сказал он, нарезая хлеб. - А заодно расскажите нам что-нибудь интересное. Вы ведь местный? Что можете сказать об этих краях?
Старичок, получив свою порцию ухи, уселся обратно и задумчиво посмотрел на выкатившуюся на небосвод бледную луну.
- Местный, а то как же, - согласно кивнул он, дуя на ложку. - Почитай, семьдесят шесть лет тут живу. Раньше тут деревня была, Бородкино называлась. Вот я там и родился. А потом деревни не стало, и я в райцентр перебрался.
- А почему деревни не стало? - поинтересовался Михаил.
- Так это, расселили ее. Когда ГЭС построили, много деревень под угрозу затопления попало. Некоторые и в самом деле утонули. Вот Михайлово, например, или Мышкино. Видите, небось, те бревна? Это вот от моей родной деревни единственный помин и остался. Да там и так уж в последние годы мало кто жил, все поразъехались, кто куда. Берег сыпаться начал, того и гляди весь в воду рухнет. Укрепляли его, укрепляли, а он все равно сыпался. Плюнули люди и решили съезжать. И осталась в итоге тут одна бабка Анисья, колдунья тутошняя. Да и она уж давно померла, так что мало кто о ней окромя меня помнит. А я ж вам совсем позабыл представиться. Меня Петром зовут, а по батюшке Никаноровичем. Климов Петр Никанорович, если уж как по паспорту.
Руслан и Михаил тоже назвали свои имена и обменялись со старичком рукопожатиями. Тот в свою очередь похвалил уху и попросил добавки.
- Вот вы про колдунью упомянули, Анисью эту, - подал голос Руслан, поглядывая на Петра Никаноровича. - А с чего это вы так решили, будто она колдунья?
- А кто же она? - воскликнул Петр Никанорович. - Натуральная колдунья и есть. Все об этом в курсе были. С чертом она зналась, и всякие проделки выделывала. Не сказать, что она плохая баба была, но и хорошей ее тоже назвать сложно. Глаз у нее тяжелый был, черный. С такими лучше не ссориться, себе во вред будет. Ей, чтобы неугодного человека спротить, всего один раз взглянуть на него требовалось. Зыркнет она вот эдак, брови свои насупит и хихикнет. А через какое-то время человеку порченному совсем худо становится. Болезнь его одолеет, или еще какое несчастье - это уж как свезет ему. А то и с ума сойдет, такое тоже бывало.
Михаил усмехнулся и махнул рукой.
- Сказки это все, - пренебрежительно проговорил он. - Мне такое бабушка в детстве рассказывала. Неужели вы в это верите? Двадцать первый век на дворе, телефоны, связь компьютерная. Космос, опять-таки.
Петр Никанорович обиженно фыркнул и перестал есть. Руслан повернулся к другу и наградил его сердитым взглядом.
- Ладно тебе, - буркнул он в сторону Михаила. - Если ты чего-то не видел - это вовсе не значит, будто этого нет. А вы, Петр Никанорович, продолжайте. Интересно про колдунью-то.
Петр Никанорович покончил с ухой и зак*рил, прислонившись спиной к большому гладкому камню.
- Ну колдунья была Анисья, что тут еще сказать, - промолвил он, выпуская вместе со словами белесый дым. - Мужика у нее никогда не было, детей тоже, вот она и коротала время с нечистым. Он ей вроде как жизнь продлевал. Иная баба в шестьдесят лет уже сморщится, сгорбится, а Анисья все такая же, как и в двадцать лет. Волосы густые, темные, без единой сединки. Грудь тоже загляденье, круглая, аккуратная. Вот такая была Анисья. Побаивались ее все. Я один раз и сам кое-чего в ее доме заметил.
- И что же? - нетерпеливо перебил Руслан.
- А вот чего. Иду раз ночью с гулянки и вижу, что в доме у Анисьи огонек горит. Слабенький такой, будто от свечки. Время-то уже за полночь было. Я осторожно через палисадник перелез, подкрался к окошку и заглянул внутрь. А там Анисья голая, спиной к окну стоит, а на лавке возле печки мужик какой-то сидит незнакомый. Борода у него черная, сам наряжен по последней моде, галифе, сапоги блестящие. Сидит и что-то говорит Анисье. Я посмотрелся повнимательнее к мужику и вижу, что у него из головы два небольших рога торчат. Маленькие такие, как бугорки. А глаза у мужика будто у кота, зрачки-то узенькие, и свет от свечки отражают. Я испугался, кубарем через палисадник перелет, чуть не своротил его к чертовой матери. Анисья в окно выснулась, прям как была нагая и вослед мне громко расхохоталась. Вот каких гостей она у себя привечала.
- Ну это уж вы совсем загнули, - отозвался Михаил, едва сдерживая смех. - Вы тогда на гулянке не употребили ли чего такого? Черти так просто не мерещатся.
- Да в том-то и дело, что не пил я ничего, - невозмутимо продолжал Петр Никанорович, не обращая внимания на колкости Михаила. - Мне спиртное по медицинской причине противопоказано, язва у меня. Да и не принято у нас было на гулянках пить. Это сейчас молодежь по поводу и без за бутылку хватается, а раньше как-то без этого обходились. Гармошка была, танцы - и без водки веселились.
- Так что насчет Анисьи-то? - оборвал его Руслан.
- А что насчет нее? Ну посмеялась она, да и снова внутрь. А я до дому добежал, как есть в одежке в кровать прыгнул и одеялом накрылся, лежал да молился чуть ли не до утра. Оно и неудивительно, такие страсти видел. Вам, понятное дело, не верится, за дурака меня, небось, считаете. Думаете, я тут вам байки травлю.
- Мы ничего такого не думаем, - примирительно сказал Руслан. - Лично мне интересно такие рассказы послушать. К тому же и обстановка располагает. Вон, тьма какая сгустилась, хоть глаз выколи.
Далеко от берега послышался какой-то громкий всплеск и в свете луны блеснуло множество ярких брызг. Тут же со стороны леса донесся чей-то протяжный, хриплый рык. И у Руслана, и у Михаила по телу пробежали крупные ледяные мурашки, заставляя их придвинуться поближе к огню. Лишь Петр Никанорович сидел как прежде и задумчиво покуривал сигар*ту.
- Я, братцы, пойду свои снасти проверю, - сказал он, туша окурок. - Может, чего и попалось. Я вроде как звон на своих донках слышал. Сейчас вернусь и еще что-нибудь расскажу. Раньше-то я много всяких историй знал и помнил, а сейчас голова как решето - все утекло оттуда.
Он тихонько засмеялся и пошел по берегу, загребая песок своими резиновыми сапогами. Руслан и Михаил проводили его взглядами и переглянулись.
- Ну и дед, - усмехнулся Михаил, вороша уголья длинной веткой. - Чешет, как Шахерезада, свои сказки. Вот это кадр.
- А по-моему колоритный мужичок, - пожал плечами Руслан. - Мало сейчас таких осталось. А то, что словоохотлив - так это от одиночества, небось. Стариков сейчас мало кто слушает. Ты его не обижай, пусть говорит себе. Скептицизм придержи при себе.
- Как скажешь, - махнул рукой Михаил. - Мне-то что. Пусть болтает, что хочет. Все не так скучно.
- И то верно, - кивнул Руслан.
Петр Никанорович задерживался. Рыбаки долго всматривались во тьму, надеясь разглядеть его силуэт, но не видели ничего, кроме редких проблесков маленького налобного фонарика. В какой-то момент они оба решили, что старичок больше не вернется - может, из-за обиды, может из-за чего-нибудь еще. Но вдруг вдали послышался треск сухих ветвей и негромкое сопение. Петр Никанорович спешил назад, к уютному рыбацкому костру.
- Вот, соколики, угощайтесь, - улыбнулся старичок, разворачивая платок, в котором были спрятаны две большие лепешки. - Старушка моя Любаня пекла, вкусные. Ешьте, пока не зачерствели.
Михаил с благодарностью принял лепешки и стал их разрезать на ровные части, после чего снова повесил котелок с водой над огнем. Вскоре вода забурлила и заклокотала. Оставалось только приготовить чай.
- Я тут вот что вспомнил, - сказал Петр Никанорович, беря кружку узловатыми пальцами. - Случилось в молодости со мной одна история. Необычная, надо сказать. Без колдовства в ней тоже не обошлось, но об этом немного после. Я уж плохо помню, как все было, так что может кое-чего и пропущу.
- Да вы не волнуйтесь, - сказал Руслан, жуя лепешку. - Говорите как есть.
Петр Никанорович кивнул, шмыгнул носом и немного помолчал, прежде чем начать.
- Ну, тогда слушайте, - произнес он, уставившись в кружку с чаем. - Дело это давно было...
- Ой, дурачок ты, Петька, дурачок, - с улыбкой вздыхала мать, глядя как Петр орудует ложкой в тарелке со щами.
- Чего это я дурачок-то? - спросил Петр.
Мать поправила цветастую косынку и фыркнула.
- Да так, ничего. Это же я любя так говорю. Ты не обижайся.
Петр обиженно покосился на мать и продолжил трапезу.
- Если ты насчет Настасьи, то мы уже об этом сто раз говорили. Будет свадьба, и точка. А то что она тебе не нравится - так это не твое дело. Мне с ней жить, а не тебе. Сама же меня жениться гнала, а теперь вот наоборот все говоришь.
Мать налила себе и сыну чаю и вернулась за стол.
- А я про свадьбу ничего и не говорю, - ответила она, поморщившись. - Хочешь - так женись, дел твое. Только не пара она тебе, Настасья эта. Богатая она, а ты бедный.
Петр кинул ложку в недоеденные щи и уставился на мать.
- Опять ты за свое, - недовольно воскликнул он. - Не пара, не пара. А чего не пара-то? Я не кривой, не горбатый, образование какое-никакое имею, работаю. Дом вон свой достраиваю. Все не хуже, чем у других. Остальные, что ли, в золоте купаются?
Мать надула румяные щеки и пренебрежительно отмахнулась.
- Да разве об этом речь, - елейно отозвалась она. - Я не про то вовсе. Настасья твоя - дочь богатых родителей, а ты вдовий сын. Не примут они тебя, всю жизнь коситься будут да попрекать. Я про такое знаю. Родители - они, пока живы, на дитя свое большое влияние имеют. И Настасью твою со временем супротив тебя настроят, это уж точно.
Петр без всякого желания выпил остывший чай и куснул пирожок с яблоками.
- Да чихать я хотел на ее родителей, - произнес он твердо. - Пусть что хотят говорят. Да и не такие уж они и плохие, как ты говоришь. Встречался я с ними намедни. Отец веселый, все расспрашивал меня о том, да о сем, интересовался, как я живу. Тоже рыбалку да охоту любит, сети вяжет. Да и мать приятная женщина, готовит вкусно. Не знаю, чего ты на них кидаешься.
- А я то что, - фыркнула мать. - Мое дело маленькое. Только не говори потом, что я тебя не предупреждала. Ты не забывай о том, что я кое-чего знаю.
Петр злобно покосился на мать и вылез из-за стола. Продолжать разговор ему не хотелось.
Тем же вечером, сидя на берегу Ветлуги вместе с Настасьей, Петр положил ей на колено свою тяжелую руку и задумчиво посмотрел на идущую вдалеке баржу.
- Мать моя говорит, что мы не ровня, - сказал он, через силу выдавливая слова. - Против она нашей с тобой свадьбы. Чего-то не нравишься ты ей. А почему - этого я в толк взять никак не могу.
Настасья поправила свои распущенные кудри и игриво посмотрела на Петра.
- А ты чего ее слушаешь? - смешливо спросила она, ущипнув его за ухо. - Маменькин сынок что ли? Пусть чего хочет, то и болтает. Ведь не разлюбишь же ты меня из-за своей мамаши?
Петр как-то странно посмотрел на Настасью и виновато улыбнулся.
- Разлюблю? Нет, конечно. Об этом и речи быть не может. Только не нравится мне все это. Мать моя, она... как бы это сказать, знает кое-чего.
- В каком это смысле? - спросила Настасья.
Петр почесал щетинистый подбородок и нахмурился.
- Ну колдует она, если уж прямо говорить. Не то, чтобы сильно и искусно, а так, при необходимости. Подруга у нее когда-то была, марийка. Марийцы - они самые сильные колдуны, так про них говорят. Вот она мать мою кое-чему и обучила. Ну, лечить там, или наоборот - испортить или присуху сделать - это она тоже горазда.
Настасья некоторое время молчала, а затем разразилась громким, заливистым смехом, который вспугнул сидевших на берегу чаек.
- Вот оно что, - воскликнула она, с трудом подавив смех. - Колдунья твоя мать, ну и дела! Присухи, значит, да порчи! Ну и ну!
- Чего ты орешь? - не выдержал Петр. - Что смешного в моих словах?
- Да все, - улыбнулась Настасья, борясь с напавшей на нее после смеха икотой. - Дремучий ты человек, оказывается. Разве можно в наши времена во всю эту чушь верить? Ты бы еще про домовых да леших рассказал.
- И расскажу, - буркнул Петр. - Расскажу, коли понадобится.
- Неужто и их видел? - Настасья снова прыснула и закрыла рот руками.
Петр скрипнул зубами и отвернулся.
- Да ну тебя, - обиженно отозвался он. - Забудь про это.
Он поднялся и медленно побрел прочь, сунув дрожавшие от волнения руки в карманы брюк. Настасья тут же кинулась следом и через мгновение нагнала Петра.
- Ну чего ты, в самом деле, будто маленький, - с укором сказала она, беря Петра под руку. - Я же не со зла смеялась-то. Просто в диковинку мне это все слушать. Мне родители всегда говорили, что чушь это все. Я даже в детстве во все эти сказки про колдунов да ведьм не верила, а уж теперь-то подавно. Ну, извинишь ты меня?
- Да чего уж там, - пробормотал Петр. - Не бери в голову.
Они неторопливо шли по берегу, вдыхая горьковатый, пропахший вербами воздух. Настасья на ходу срывала росшие вдоль тропинки цветы и вставляла их в волосы, а Петр отмахивался фуражкой от роившихся в воздухе комаров. Блики ласкового летнего солнца играли на волнах, заставляя их сверкать, подобно начищенному до блеска серебру. Над землей царил теплый июльский вечер.
Свадьба Петра и Настасьи была назначена на пятницу, и играть ее полагалось три дня. Провести ее решили в доме у невесты - там и места больше, и обстановка получше. За несколько дней до свадьбы во дворе был наведен порядок, поставлены длинные столы и скамьи для гостей, всюду развесили разные украшения. Отец Настасьи, Федор Максимович, по этому поводу даже съездил в город и договорился с тамошними музыкантами, которые должны были развлекать собравшихся вместе с деревенским гармонистом Виктором. А мать Настасьи, Ольга Семеновна, тем временем занималась угощением и следила за тем, чтобы всего было в достатке. Свадьба обещала быть громкой и необычайно веселой.
Наконец, наступила долгожданная пятница. Заключившие в районном ЗАГСе свой союз Петр и Настасья сидели во главе стола и поглядывали на собиравшихся к празднику гостей. Те медленно заполняли преобразившийся до неузнаваемости двор и занимали свои места, предварительно вручив принесенные с собой подарки жениху и невесте. Подарки эти Настасья тут же отдавала матери, а та относила их в дом, подальше от любопытных глаз. Лишь один подарок, притащенный лучшими друзьями Петра Генкой и Пашкой остался стоять во дворе, неподалеку от столов. Это был новенький, еще не распакованный холодильник.
- Что-то твоя матушка задерживается, - шепнула Петру Настасья, поглядывая на него сквозь фату. - Уж не приболела ли она?
Петр улыбнулся очередному гостю и отхлебнул немного воды, чтобы смочить пересохший рот.
- Да не, все с ней хорошо, - буркнул он, посматривая на часы. - Прихорашивается небось. Скоро будет.
Все приглашенные и неприглашенные гости уселись за стол и нетерпеливо смотрели на расставленные перед ними яства. Пустовало лишь одно место - место матери Петра. Гости для учтивости выждали еще двадцать минут и недовольно зашептались.
- Ладно, давайте начинать, - негромко сказал Петр сидевшему рядом тестю. - Еще чего доброго бунт подымут. Вон как зыркают.
Тесть согласно кивнул, поднял свою рюмку и принялся приветствовать и благодарить собравшихся. Говорить он любил, и мог делать это весьма долго, но на этот раз ограничился лишь парой фраз, после чего громко выкрикнул:
- Горько!
- Горько! - хором повторили гости, потрясая зажатыми в руках рюмками.
Петр, слегка покраснев, приблизил свое лицо к лицу Настасьи и поцеловал ее в губы.
- Давно бы так! - крикнул кто-то из гостей. - А то сидим тут, как пеньки с глазами!
Раздался смех, затем звон посуды. Гости налетели на еду.
- А теперь невеста пусть что-нибудь скажет! - крикнула бабка Марья, сидевшая в самом дальнем конце. - Давай, Настасьюшка!
- Пусть Петька лучше речь толкнет! - крикнул уже порядком накидавшийся Генка. - Он мастер в этом деле! Давай, Петька, заверни что-нибудь эдакое!
- Нет, пусть сначала невеста, - возразил кто-то. - Так положено!
- Кем это положено? - взъерепенился Генка. - Тобой, что ли?
Петр, опасаясь того, что драка начнется раньше времени, незаметно пихнул Настасью локтем.
- Давай, скажи им что-нибудь, пускай отвяжутся, - шепнул он. - Ну их к черту.
Настасья поднялась, приосанилась и обвела гостей взглядом.
- Ну, раз уж вы так настаивайте... - Она отбросила постоянно съезжавшую на лицо фату и кашлянула. - Сегодня я и Петр... Мы...
Неожиданно скрипнули незапертые ворота, и все внимание собравшихся мигом переключилось с Настасьи на вошедшую во двор мать Петра, Анну. Одетая во все черное, она медленно прошествовала к столу и уселась на пустующее место.
- А, вот и вы, - ехидно улыбнулась Настасья, посмотрев на свекровь. - Мало того, что опоздали, так еще, видать, свадьбу с поминками перепутали. Нехорошо так.
Среди собравшихся снова пронесся возбужденный, недовольный шепоток.
- Давайте выпьем за то, - провозгласила Настасья, - чтобы некоторые никогда нам не мешали и нас не тревожили!
Гости переглянулись. Тост был странный, и лишь немногие последовали ему, опорожнив свои рюмки. Они боязливо поглядывали то на Анну, то на Настасью и словно чего-то ждали.
- А чего это гостье не дали тост? - наконец подала голос все та же бабка Марья. - Ну-ка Анна, скажи чего-нибудь!
Анна нехотя поднялась, взяла в руки рюмку и долго разглядывала ее, при этом беззвучно шепча губами.
- Сказать я хочу вот что, - усмехнулась Анна, уставившись на Настасью. - Пусть у невесты растет внутри, а у жениха снаружи. Горько!
Еще один не менее странный тост. Гости пожали плечами и склонились друг к дружке.
- Ну чего тут неясного, - объясняла всем желающим всезнающая бабка Марья. - У невесты пусть растет внутри - это про ребенка, понятное дело. А у жениха - снаружи. Это про кошелек, да про кое-что еще, говорить уж не буду, сами догадаетесь. Вот так.
- Все равно, заумно как-то, - сказал сосед Марьи, дед Микола. - Неужто по-человечески сказать нельзя было? Загадки какие-то, елки-моталки.
Бабка Марья зашипела на него, заставляя умолкнуть, и выпила свою порцию. Все остальные, облегченно выдохнув, последовали ее примеру. Лишь одна Настасья не стала пить и вылила содержимое рюмки под стол.
- Нехорошо мне как-то, Петя, - прошептала она на ухо Петру. - Мать твоя недобро как-то на меня смотрит.
Анна действительно пристально смотрела на невестку, буквально испепеляя ее взглядом своих темно-карих глаз. Взгляд ее был насмешливым и одновременно ненавистным. Петр как бы закрыл собой жену, делая вид, будто ее целует, а сам в это время прошептал:
- Да ну, ерунда это все. Ты мне сама что говорила, помнишь?
- Все равно, жутко мне, Петя, - отвечала Настасья. - Нельзя так смотреть.
Анна наконец отвела глаза в сторону, поднялась и незаметно вышла, воспользовавшись перерывом гостей на танцы. Ее отсутствие заметили не сразу, но все как один рассудили его как недобрый знак.
- Не к добру это, - покачала головой бабка Марья. - Ох, не к добру...
Петр Никанорович зак*рил и плюнул в костер.
- Настасья после свадьбы прожила всего-ничего, пару месяцев, - печально произнес он, не глядя на слушателей. - Опухоль у нее в кишечнике появилась, слегла она, да больше и не встала. Мать моя ее испортила, это уж я сразу понял. Я ее просил снять порчу-то, умолял даже, а она ни в какую. Так и поругался с ней, да больше и не разговаривал. А потом схоронил Настасью, и уехал. Мать тоже долго не прожила, через год скончалась. Ну, от обиды даже на похороны не приехал. Шибко сердился на нее. А мать-то, соседи мне потом сказали, тяжко умирала, долго мучилась. Это с колдунами всегда так случается, знающие люди в таких случаях советуют крышу в доме разобрать, тогда душа легко уйдет. Вот такое случилось дело, соколики. Грустное, конечно, что поделать. Но жизнь дальше идет, несмотря ни на что. Я потом во второй раз женился, когда свою Любаню повстречал. Уж пятый десяток лет вместе живем. Детей только Господь не дал, единственная беда.
Руслан и Михаил сочувственно посмотрели на старичка и тяжело вздохнули.
- Тяжело вам пришлось, - сказал Руслан, подбросив в костер еще дров. - Не дай Бог пережить такое. А вы, однако, молодец, нам бы в ваши годы так выглядеть. Может, секрет какой-нибудь у вас есть?
Петр Никанорович поднял на него глаза и в них отразились язычки пламени.
- От всего плохого надобно держаться подальше, вот и весь секрет, - ответил он. - Я бы еще что-нибудь вам рассказал, да уж спать шибко хочется. Дело-то уже к утру идет, вон и заря занимается.
Он посмотрел на загоревшуюся на восточном крае неба алую полоску и устало зевнул. Ночь нехотя сдавала позиции под натиском своего извечного светлого врага-утра, и напоследок старалась как можно больше сгустить и без того непроглядную тьму. Но выглянувшая на мгновение из-за туч луна свела все ее усилия на нет и тут же хитро спряталась обратно, как расшалившийся ребенок.
Руслан и Михаил лежали на песке, слушая плеск волн и храп уснувшего старичка. Рассказанная им история развеяла сон обоих молодых рыбаков.
Автор: Антон Марков
