Хорошо тем, кто к морю приезжает - вырывается из пут повседневности пусть на короткий, но определённый срок. Такие отдыхающие море ценят и стараются каждую минуту провести рядом с ним. А вот тем, кто около моря живёт, сложнее. Затягивают дела и обязанности — то одно, то другое. Но чаще всего обыкновенная лень мешает пойти и просто намочить ноги в набегающей волне, ведь море большое и трудно представить, что оно вдруг куда-то исчезнет, а потому поход к нему так легко перенести на бесконечное, никогда не наступающее «завтра».
Вот и Катерина, живя недалеко от пляжа, каждый день видя море из окна, собралась на берег только в конце июня, да и то лишь потому, что приехала дочка — бледный росточек многомиллионного мегаполиса и Катерина всерьёз озаботилась оздоровлением хрупкого девичьего организма. Она решила, что ту нужно срочно накормить витаминами и вывести на солнце и свежий воздух к морю. Дочь не сопротивлялась, отчасти потому, что спорить с решительной Катериной было бессмысленно, чему много примеров, а также оттого, что ей приятно было побыть какое-то время в центре материнской заботы.
С утра они с мужем дочку не беспокоили — «пусть отоспится ребёнок на свежем воздухе». А когда та встала, Катерина тут же начала воплощать свой план в жизнь, и дочь с удовольствием съела все полезности, приготовленные специально для неё.
Погода в тот день тоже не подкачала - солнечная и душная — так и звала отправиться к морю. Но быстро собраться не получалось. Сильно припекало. Как в жаровне, всё вокруг плавилось. Очертания соседних дач, машин и деревьев становились зыбкими и тягучими от движения раскалённого воздуха.
После обильного завтрака обитатели дачи сами себе казались расплавленными и оттого двигались медленно. Плавно перетекали с дивана на веранду, с веранды к холодильнику за ледяным морсом и опять на веранду. Дочка расслабленно развалилась в плетёном кресле и уткнулась в свой айфон. Не меняя позы сообщила, что пора поторопиться на пляж, ведь телефон предсказывает дождь с гарантией в сто процентов.
В такое верилось с огромным трудом. На видимом с веранды горизонте не просматривалось ни единого, мало-мальски, значительного облачка. Лишь легчайший пух здесь и там, даже не облаков, а тоненьких прозрачных белёсых паутин, оттенял чистейшую голубизну солнечного неба. Наконец мать и дочь собрались. Идти было недалеко, меньше километра.
По дороге ели тутовник. Срывали его с гостеприимно свесившихся за ограды соседских дач ветвей огромных тенистых деревьев и разговаривали. Дочка торопила Катерину, ей быстрее хотелось к воде. А мать, пропитанная размеренностью степенной деревенской жизни, всё не могла взять в толк, почему тутовник надо отложить на возвращение, когда вот они — ветви с иссиня-чёрными, сладкими ягодами, лишь сделай шаг в сторону от дороги и ешь. И она делала этот шаг, рвала ягоды и торопилась догнать успевшую уйти вперёд дочку. Делилась с ней трофеями, а та ворчала, но ела, потому что отказаться было невозможно — наполненные солнечным теплом и летом плоды были невероятно сочными и сладкими.
При полном отсутствии ветра море оказалось на удивление неспокойным: невысокие частые волны набегали одна на другую, на песчаный пляж и, не успев схлынуть, сменялись следующими, такими же торопливыми и беспокойными. Щедро выбрасывали на влажный песок спрятанные там до времени сокровища своих глубин: ракушки, медуз и яркие, изумрудные гирлянды водорослей, похожие на кокетливые рюши с тёмным кантом. Пряно и знакомо пахло йодом, летом и праздным отдыхом — всем тем, что в мыслях привычно рифмуется со словами «море» и «пляж». Вода была тёплая, о такой говорят «парное молоко». В ней плескались дети. Рядом в шезлонгах или прямо на песке загорали, беседовали или спали взрослые. Картина идиллическая. Катерина с дочкой прошли чуть дальше, на кусочек безлюдного пляжа и тоже расстелили свои циновки, приготовясь плавиться под солнцем.
— Мама, пойдём сначала купаться — потребовала дочь.
— Котёнок, ты плавай, а мне сегодня совсем не хочется мочить купальник. Я тут у берега на тебя посмотрю и сфотографирую тебя в море.
На том и порешили. Хотя дочка ещё немного побурчала, что лучше бы она папу с собой взяла, папа бы точно ей компанию составил.
А Катерине было просто лень, свою программу выхода к морю она считала выполненной и теперь мечтала только о том, чтобы бездумно поваляться на песке под лучами горячего щедрого солнца. Нет, конечно же, она любила плавать, но свои отношения с морем строила иначе, считая их чем-то интимным. Она любила плавать одна. Только бескрайняя солёная гладь и расслабленная и доверяющая этой мощи она, погрузившаяся не столько в воду, сколько в свои ощущения контакта с ней. Любила каждой клеточкой прочувствовать, как море бережно качает в своих заботливых мягких ладонях; как упруго поддерживает, когда стремишься всё дальше и дальше отплыть от берега, чтобы как можно полнее слиться с его естеством и почувствовать себя частицей этой вневременной гармонии из бесконечного неба, тёплой воды и одинокой чайки в вышине. Понятно, что в такой сценарий общения с царством Нептуна никак не вписывались ни шумные прыжки в воду, ни ныряния, ни визги и громкие шлепки по воде в попытках отогнать от себя воображаемых акул и ядовитых медуз.
Но всего этого было в избытке у молодой здоровой и жизнерадостной девушки, успешно закончившей второй курс университета, и с наслаждением празднующей начало своей, пусть недолгой, но свободы от учёбы. Быстро устав активно плескаться недалеко от берега и поняв, что кричать и звать Катерину бесполезно, дочка прибежала и плюхнувшись на соседнюю циновку, продолжила испытывать терпение матери уже на берегу:
— Мааам, — тянула она. — ты точно уверена, что сюда акула не заплывёт?
— Котёнок, — с улыбкой отвечала мать. — уверена. Акулы сюда просто не смогут доплыть, тут слишком мелко. И мелкие акулы не заплывут — вода недостаточно солёная.
Но девушка не унималась и продолжала свой допрос. Катерина лежала на спине прикрыв глаза и слушала её звонкий щебет краем уха, точнее, вообще не слушала, полностью отдавшись ощущению расслабленности и неги.
Сквозь дрёму почувствовала, как дочь активно тормошит её и что-то возбужденно говорит. Неохотно приоткрыла глаза. Дочка активно жестикулировала, показывая на противоположное от моря направление: «Мам! Посмотри! Что это?». Пришлось сесть и обернуться. Вид был запоминающийся: весь горизонт затянули тёмные, практически иссиня-чёрные тучи. Контраст казался просто невероятным: только что они видели море, абсолютно чистый горизонт и небо без единого облачка, а обернулись — позади мрак!
— Мам! Пошли домой — взволнованно потребовала дочь.
— Не волнуйся, котёнок, смотри — ветер не со стороны суши, а параллельно морю. — успокаивала её Катерина, — Эта туча обойдёт нас стороной, не переживай — продолжила она, посмотрев на других купающихся и увидев, что никто не торопится.
Но дальше загорать не получилось. Солнце скрылось за первым лёгким облачком, а затем совсем затерялось среди полупрозрачных, но уже больших и торопливо наплывающих друг на друга его собратьев.
Катерина с дочкой стали собирать и отряхивать циновки и тут, вдруг увидели, как из-за крыш ближайших к морю дач, вынырнул огромный бок циклона. Невероятное зрелище — величественное и монументальное!
Они, не веря своим глазам замерли онемевшие: туча, похожая то ли на гигантскую доисторическую акулу — мегалодона, то ли на хищного кита — касатку, медленно и величаво ворочаясь плыла по небу в сторону моря, рассекая и пеня облака по краям и позади себя, а с её тугих боков водопадом в море низвергался поток воды. И вокруг, тишина! Ни ветерка! И лишь вдалеке так же гомонят дети и в небе вторят несколько чаек.
Сделав миллион фотографий, они, возбужденные невероятным зрелищем, направились к дому, поминутно останавливаясь и оборачиваясь, чтобы получше рассмотреть гигантский диск, по краю которого беззвучно продолжал уплывать в море этот то ли Кракен, то ли Левиафан. А Катерина, продолжая жадно впитывать в себя все невероятные переливы цвета от нежно-персикового до ярко-чернильного на грозовом небе, пустилась в объяснения, что это край циклона, который только издалека кажется таким медленным и неповоротливым, а на самом деле по его краю ветер достигает серьёзной скорости. И тем интереснее, что в самом эпицентре и за границами циклона ветра совсем нет, что они сейчас и наблюдают.
И, как бы в насмешку над её словами, вдруг прилетел первый резкий и холодный порыв. Грунтовая дорога, по которой они возвращались, тут же скрылась под плотной пеленой взметнувшейся пыли, настолько мелкой и пересушенной на обжигающем южном солнце, что она уже давно забыла своё родство с землёй и напоминала прах.
Мать и дочь вошли в это облако низко склонив головы, но в следующую же секунду почувствовали сначала отдельные сильные удары крупных холодных капель, а следом увидели, как такие же капли тяжело падают в дорожную пыль и оставляют на мягкой её поверхности глубокие вмятины. Через несколько секунд вся дорога потемнела и превратилась в грязное месиво. Возбужденные и радостные побежали мать и дочь по придорожной траве мимо закрытых дач под прохладным освежающим дождём. Прятаться не имело смысла — они успели промокнуть.
С каждой новой упавшей на них каплей, толчками приливал адреналин и усиливал нервное возбуждение, подобное дикой первобытной радости и созвучное разбушевавшейся вокруг стихии. Дочка танцевала раскинув руки, а Катерина, счастливая от того, что они вместе, вспомнила почему-то лермонтовский «Парус» и громко декламировала на пустынной дороге, почти кричала: «А он мятежный ищет бури-и-и! Как будто в буре есть покой!!!».
А сквозь, теперь уже стремительно, летящие тучи ещё проглядывало, истеричными яркими вспышками, солнце, усиливая апокалиптическое безумие разбушевавшегося момента…
И тут дачи кончились и впереди раскинулось поле, рассеченное на две неравные части ведущей к их дому дорогой.
На открытом со всех сторон пространстве ветер усилился. Он сбивал идущих с ног, бросал в них полные пригоршни жгуче колющих крупных капель, готовых вот-вот превратиться в большущие градины. Небо почернело. Вдалеке, на ограждении дачного посёлка, зажглись фонари. Дочка укрылась с головой под циновкой, как под крышей, из под которой высовывалась лишь тоненькая рука цепко держащаяся за Катерину. Та, низко наклонив голову упрямо шла вперёд и чувствовала себя ледоколом, пробивающимся сквозь резкие, острые и вероломные льды и тянущим за собой на буксире маленькое, хрупкое судёнышко, доверчиво прячущееся за надёжным бортом большого судна. А вокруг бушевала гроза!
Это уже мало напоминало дождь — с неба низвергались потопы колющей иголками ледяной воды. А ветер, ещё больше озверев от своей силы, хлестал мокрыми обжигающими оплеухами по лицу, спине, плечам. Мать и дочь давно уже были мокрые насквозь, но теперь и рюкзак с полотенцами напитался водой, как губка, и тянул тяжёлым хлюпающим комом, и мешал. Смеяться и прыгать уже не хотелось. Хотелось просто быстрее дойти до домов на пригорке, до которых оставалось полкилометра и которых совсем не было видно из-за ливня. Впереди, слева, справа — повсюду низвергались водопады, а по ногам хлестал грязный поток мчавшийся по дороге.
Они притихли, шли быстрым шагом. Катерина думала о том, что наверно очень рассмешила Бога своим твёрдым бескомпромиссным утверждением, что сегодня отказывается мочить купальник… Но тут, в этот самый момент, она поняла, что не насмешила, а совсем-совсем наоборот!
Сверкнуло несколько молний, практически одновременно, громыхнул раскат грома и стало совсем не до смеха. Слева и справа огромное поле! Ни единого деревца! А молнии то тут, то там — опять и опять… И единственные вертикальные кандидаты для удара — они с дочкой!
Холодно стало не только снаружи, но и внутри! Сердце бухало сразу во всех частях тела! Трясло уже трудно сказать от чего — то ли от холода, то ли от мысли, чья смерть будет более ужасной: Катеринина на глазах у дочери, или смерть дочки прямо перед её глазами, или же их общая в трёх сотнях метров от входа в дом.
После таких мыслей последние метры до порога Катерина не шла, а почти бежала, таща за собой мокрый циновочный шалашик, вопящий: «Мааааам! Потише! Я же не вижу ничего!». А Катерина ничего не слышала! Кроме набатом стучащих в унисон бешеным ударам сердца словам «Отче наш»!
И, увидев среди сплошной дождевой завесы сначала силуэт своего дачного дома, потом, при приближении, расплывающийся абрис веранды и на ней напряженно застывшие фигуры мужа и собаки, она, буквально, возликовала и её молитва к Богу стала иной — это были уже не слова, а чистая, концентрированная благодарность, в которой смешалось всё: облегчение, что они дошли; восторг от того, что все живы; любовь, нежность и желание прижать родных и близких мужа и дочь к себе — почувствовать биение их сердец; просто осознать, что они дышат, думают, существуют.
Она возвращала Богу чистый, кристальный поток любви. Она, вдруг, осознала, как мал человек перед силами природы; как просто потерять этот дар, данный каждому — жизнь; и как на самом деле легко ощутить себя счастливой — нужен только дом, где тебя ждут и чтобы все были живы! И все!!! Остальное не важно.
Муж отругал за то, что они нигде не укрылись, но в его словах и тоне явственно сквозили огромные облегчение и радость от того, что вернулись. И, отправляя дочку быстрее под горячий душ, а сама наскоро вытираясь восхитительно-сухим огромным махровым полотенцем, Катерина думала, что стоило пройти и через ураган, и через вспыхивающие то слева, то справа всполохи молний, и через плотную пелену ливня, чтобы прийти к дому, где живёт твоё сердце и тебя так сильно ждут.