За Карачаевском по дальнему берегу Кубани красиво тянется дорога мимо заброшенных домиков учебной базы Московского горного института. Это один из множества кавказских путей поперёк долин, доступных лишь на внедорожнике, но богатых на природные чудеса.
Например, естественные Царские (Волчьи) ворота, в которые уходит деревянный мост, или плато Бечасын за 750-метровым серпантином, где находится таинственный Худесский лабиринт, похожий на расползшиеся остатки мостовой в городе исполинов.... С Бечасына рукой подать до плато Бермамыт, развалин Хасаута, Долины Нарзанов и дороги на Джилы-Су. А пока что едем дальше вдоль Кубани.
Через пару километров в лесной пейзаж вторгается мёртвая индустрия: по остаткам древних выработок и горнов, руду которых накануне бронзового коллапса возили куда-нибудь в Ассирию или Хаттусу, инженер Андрей Кондратьев обнаружил во владениях карачаевских князей Крымшамхаловых копи серебра и свинца.
В 1866 году его коллега Владимир Томашевский обосновал возможность их промышленной разработки, и ещё четверть века добивался возможности ей заняться - улаживал земельные вопросы с горцами да искал инвесторов. Узнав о планах проложить Военно-Сухумский тракт и железную дорогу через горы, он обратился к государству с идеей ветки на рудник, да вместе с Кондратьевым учредив акционерное общество "Эльбрус", в 1889 году начал его освоение.
Дальше, однако, не сложилось буквально всё: железную дорогу так и не построили, в мире резко упали цены на свинец, и уже к 1897 году Томашевский разорился. Реанимировать Эльбрусский рудник пытались и английские инвесторы, и великие князья, но каждой попытки перезапуска хватало дай бог на несколько лет работы.
Интереснее собственников тут труженики, вернее приказчики, среди которых в 1891-93 годах числились образовавшие на троих с Кондратьевым творческий кружок осетинский поэт (а тогда молодой вольнодумец) Коста Хетагуров и карачаевец Ислам Крымшамхалов. Не тот, что принимал русское подданство, а его правнук-тёзка, в истории оставшийся как поэт, художник, этнограф, народный просветитель и основатель курорта в Теберде.
Наибольшую производительность из "Эльбруса" выжали Советы в 1950-х годах - тогда тут добывали свинец, цинк и мышьяк, а проходку вела надежда найти в промышленном масштабе редкие кадмий, таллий и осмий. Но в 1975-м году даже та страна, в которой никогда не вставали заводы, махнула на это рукой. Эльбрусский рудник отправился следом за золотыми приисками Лабы и угольными шахтами Карачаевска: кажется, ни один регион не знал такого количества безуспешных попыток сделать его центром горнодобычи!
"Эльбрусу", впрочем, тут ещё повезло - за отрогом с прошлого кадра встречают позднесоветские корпуса и капитальная штольня (1977) базы практики Московского горного института, судя по домикам в устье Худеса основанной ещё в 1950-х годах, а в итоге оставшейся единственным хозяином копей. Она закрылась в 1995 году, когда возить студентов на Кавказ сделалось небезопасно:
За рекой остался лабиринт ходов с целым музеем рудных жил, а разговоры о возрождение добычи в Эльбрусском так же бесконечны, как в Тырныаузе.
За рудником дорога пересекает вдруг невидимую плоскость, выше которой расступаются леса, а между склонов стеной встают заснеженные горы.
Первый на пути микро-ПГТ (290 жителей) Эльбрусский, однако, в Карачае чужд - это горняцкий посёлок, разраставшийся с 1890-х годов под неофициальным названием Поляна. Поляной он остался и при Советах, а в 1944 году получил звучное название Магаро: карачаевцы тогда были депортированы в Семиречье, а Верхняя Кубань стала Клухорским районом Грузии.
Населённый в основном пришлыми, Магаро почти не пострадал от депортации, и даже напротив - остался единственным селением в долине. В 1953 году он стал ПГТ, а в 1957-м, когда реабилитированные карачаевцы потянулись в родные дома, получил нынешнее название, даром что сам Эльбрус отсюда не виден...
С 1,5 тысяч до трёх сотен жителей Эльбрусский ужался ещё до распада Союза, когда русские горняки разъехались по другим рудникам. Но прошлое ощущается: русских в посёлке всё ещё четверть жителей, перед входом в сельпо у нас пытался стрельнуть мелочи пьяный карачаевец, и даже мечеть больше похожа на молельный дом каких-нибудь баптистов.