„Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов“
Гельвеций
Есть в гражданском судебном процессе такое действие как принятие обеспечительных мер. В ГПК РФ меры по обеспечению иска описаны, правда примерным списком, в ст. 140, в АПК РФ, эти меры описаны также неисчерывающим списком в ст. 91. Из статей, предшествующих указанным в обоих кодексах, явно видно, что целью, в которых принимаются обеспечительные меры, может являться повышение вероятности исполнение одного из возможных решений суда. «Одного из возможных» поскольку до вступления решения суда в законную силу, — а обеспечивается иск именно на таких стадиях гражданского судебного процесса, — решение суда по делу, которое вообще подлежит необратимому исполнению, может быть лишь предположительным.
Отметим сразу, что с точки зрения практики ЕСПЧ, например, поворот исполнения вступившего в законную силу решения вообще невозможен, так как ЕСПЧ явно полагает, что в момент вступления в законную силу судебного акта возникает признаваемое государством право субъекта. Если впоследствии государство вдруг сочтёт, что такое право им, государством, было признано неверно, то именно оно, государство, а не тот, за кем такое право признано государством, должно отвечать перед другими субъектами. Заметьте, что такая позиция вовсе не лишена логики.
Да, перечни обеспечительных мер, названные в законе, явно не исчерпывающие. Однако, возможно ли всё же дать ограничительную квалификацию таким вот обеспечительным мерам? Ну, например, указав на то, что точно не может попадать в такой перечень.
Попробуем?
Для рассмотрения нам придётся то и дело возвращаться к цели принятия обеспечительных мер, а также различать такие явления как запрещение, ограничение, дозволение и предписание.
Заметим сразу, что ограничение есть частичное запрещение, а последнее можно представить как тотальное ограничение. В силу указанных соотношений мы можем объединить эта два явления, не различая их, и говорить, например, только о запрещении, полагая ограничение производным как частный случай запрещения.
Заметим также сразу, что любой субъект изначально, сам по себе свободен. Любые запрещения осуществления права (ограничения прав, ограничение свободы) могут налагаться на него только внешним для него путём. Возможно, правда, и самоограничение (запрет самому себе), но последнее есть не что иное, как один из видов реализации свободы субъекта, а потому исключаются из нашего рассмотрения как именно свободное поведение субъекта, находящееся в области моральности или нравственности, но никак не в области абстрактного права.
Далее, нужно иметь в виду, что любое решение или определение по спору и вообще по судебному делу возможно лишь как внешнее для участников процесса, как юрисдикция суда. Неважно при этом какого суда: третейского или государственного — во всех случаях суд представляет собой юрисдикционный орган. Если же при этом иметь в виду, что предоставленные самим себе субъекты именно свободны, то судебный акт во всех случаях является ограничением свободы, хотя бы и свободы в форме произвола.
Тут можно возразить, что судебный акт вполне может состоять в отказе, например, в иске. Да, может, но поскольку любая просьба к суду так или иначе в природе своей сводится к применению судебной юрисдикции, то есть в просьбе ограничить, скажем, произвол субъекта, например, произвол ответчика произволом истца, то судебный акт, которым суд отказывает в ограничении произвола ответчика или даже просто оставляет заявление истца без рассмотрения, есть не что иное, как ограничение свободы истца ограничивать своим произволом свободу ответчика.
По своему типу судебные акты, завершающие спор, могут быть признательными и присуждающими.
Выделение в особенный класс конститутивных, строго говоря, не выдерживает особой критики, так как конститутивные акты так или иначе сводятся
либо к признательным актам,
либо к присуждающим,
либо к суперпозиции тех и других.
Другой совершенно вопрос состоит в том, что законодательство связывает с признательными актами последствия именно признания в качестве общих правовых последствий признанного права или положения, а в присуждающих актах впрямую накладывается определённая обязанность либо совершить определённые действия, либо воздерживаться от таковых, либо суперпозиция того и другого. В этом смысле, например, решение о признании права собственности на вещь никаким образом никого ни к чему само по себе не обязывает. Обязывание тут возникает вовсе не в силу судебного акта, а в силу статуса вещи, находящейся в чьей‑либо собственности (совокупности признаваемых прав собственника).
Если бы, скажем, в таком судебном акте также было написано, что ответчик при этом не имеет права пользоваться вещью, то такой судебный акт порождал бы не только ограничение свободы ответчика в отношениях с другими субъектами по поводу такой вещи, но и ограничение, например, свободы истца, за которым признано право на вещь, во временной передаче права пользования ответчику впоследствии, скажем, по договору найма; такой же странный результат возник бы и у того, кто купил (получил бы право собственности во исполнение обязательства продавца) бы эту вещь у истца — этот новый собственник также не смог бы ни сдать внаём вещь ответчику, ни даже передать её ответчику во исполнение обязательства продавца, возникшего из договора купли‑продажи, поскольку при исполнении договора купли‑продажи в составе права собственности передаётся и право пользования, а последнее оказалось весьма неосмотрительно запрещено для ответчика.
Поэтому из признательных судебных актов не следует ничего, кроме установления, определения некоторого status quo на некоторый момент времени.
Заметим сразу же, что из этого следует, что в признательной части даже вступившие в законную силу решения никого ни к чему сами по себе не обязывают, а потому и не могут вообще подлежать никакому исполнению: ни принудительному, ни добровольному, ведь исполнение судебного акта есть не что иное, как осуществление предписанного ограничения произволом одного субъекта свободы другого. Исполнение производится не по воле суда, а по воле взыскателя.
Теперь самое время вернуться к цели обеспечительных мер в гражданском процессе. В соответствии со ст. 139 ГПК РФ обеспечительные меры принимаются,
„если непринятие мер по обеспечению иска может затруднить или сделать невозможным исполнение решения суда“.
Смотрите: в версии ГПК РФ обеспечительные меры могут обеспечивать только и исключительно исполнение решения суда. Следовательно, если исходить из приведённой выше формулы цели обеспечительных мер, то надо признавать, что по любому иску о признании обеспечительные меры приниматься не могут, поскольку, как мы убедились выше, само по себе решение о признании вообще не требует исполнения и исполняться не может по своей природе.
В АПК РФ (именно в этом кодексе особенно хорошо проявляются капиталистические принципы), однако, описание той же цели дано несколько иначе, хотя, как можно увидеть, несколько некорректно:
„1. … направленные на обеспечение иска или имущественных интересов заявителя (обеспечительные меры).
2. … если непринятие может затруднить или сделать невозможным исполнение судебного акта, в том числе за пределами Российской Федерации, а также в целях предотвращения причинения значительного ущерба заявителю“.
Смотрите: если в ГПК РФ речь идёт только и исключительно об исполнении решения суда (хорошо, будем считать, что также и определения суда), то в АПК РФ говорится также и об интересах заявителя, а равно и об убытках оного. Некорректность же формулировки состоит в том, что убытки, — если исходить именно из грамматического толкования этого текста, — должны учитываться судом даже и в том случае, когда о них в самом деле, рассматриваемом арбитражным судом, и речи не идёт. То же касается и интересов. Если в этом случае понимать написанное именно так, как оно написано (как это вообще можно понимать иначе?!), то тут же возникает своеобразный вопрос о равенстве сторон перед судом, ибо заявитель (истец) оказывается вправе требовать обеспечения, но как в таком случае быть с ответчиком и третьими лицами, которые как раз заявителями не являются? И отчего же тогда говорится только об имущественных интересах? И — обо всех на свете имущественных интересах или о каких‑то особенных?
Скажем, в интересах истца участвовать в торгах, а для этого надо внести денежный задаток, а ответчик (по мнению истца) не уплачивает истцу как раз сумму денег, которую тому не хватает, чтобы участвовать в торгах. Является ли наличие такого вот интереса в деле о взыскании денег с ответчика основанием, скажем, для запрета проведения торгов? По тексту процитированных формул АПК РФ — да. Но то ли имел в виду законодатель? И то ли вообще следует иметь в виду? А вот если следовать формуле ГПК РФ, то интересы заявителя, взятые сами по себе, вовсе не могут служить целью обеспечения иска. Тем более, что наличие тех или иных интересов как проявление субъективности вообще не подлежит доказыванию. Предполагается в силу принципа презумпции добросовестности и разумности, что если об интересах сказано, то они есть.
Всё же представляется, что формула ГПК РФ уже потому корректнее, что она сильнее ограничивает юрисдикционные способности суда, как того, кто обладает властью.
Посему будем всё же исходить именно из формулы ГПК РФ, но не из размыто‑бескрайней формулы АПК РФ.
После исключения из рассмотрения признательных судебных актов, которые вообще не требуют исполнения, остаётся рассмотреть только судебные акты о присуждении, которые действительно, могут вести к исполнению по произволу взыскателя. Нет сомнения в том, что эти судебные акты могут вызывать необходимость обеспечительных мер в указанных в ГПК РФ целях.
Мы по‑прежнему станем исходить из того, что в некотором первобытном состоянии субъекты обладают полнотой свободы деяния, в том числе и произволом. Воздействовать юрисдикцией можно только на деяния субъекта (на действие либо бездействие), но ни в коем случае не на недеяние, скажем, на выработку решений, мысль, анализ, догадки, изменение интересов. Всякая попытка осуществлять внешнее воздействие на недеяние даже на интуитивном уровне будет выглядеть неправомерной, а в смысле теории права необоснованной, так как юрисдикция вовсе не ограничивает волю саму по себе, — это невозможно сделать, пока воля есть, так как воля свободна по своей природе, несвободных хотя бы в себе воль нет, — а лишь проявления этой воли вовне, поскольку юрисдикционное ограничение всегда только есть ограничение внешнее.
(Тот, кто хочет обвинить автора в излишнем философствовании, должен понимать, что непонимание природы права, философских оснований права вообще может приводить к анекдотическим случаям и поступкам, которые, увы! не являются среди юристов, — и судей в том числе, — столь уж редкими. В этом случае имеется дурная привычка ссылаться в первую очередь на "несовершенство законодательства", хотя начинать ревизию всегда правильнее со своих представлений, а не с внешнего. Внешнее, каковым, например, являются законы, лучше трогать только тогда, когда субъект на основе общих критериев уже знает, что его суждение верно. То есть прежде чем пенять на зеркало и смеяться над окружающими, приличнее подумать прежде о кривизне собственной физиономии. хотя несомненно и то, что и зеркала бывают кривыми и окружающие могут иметь дурачину)
Из сказанного вообще следует, что любые юрисдикционные меры, в том числе и меры обеспечительные, могут быть только и исключительно ограничивающими чью‑то свободу. Значит, эти меры могут носить либо характер запрещения (ограничения), либо характер предписания (кстати, предписание также сводится к ограничению).
Но! эти меры не могут носить характера разрешения.
Иное означало бы, что суд предполагает отсутствие у субъекта права совершать определённые действия и предоставляет ему такое право. Сдача на хранение в этом смысле никак не является разрешением хранителю чем‑либо завладеть, поэтому сдача на хранение обязательно требует кроме судебного акта ещё и согласия хранителя, причём немедленно по получении такого согласия тут же ограничивает его права, возлагая на него ответственность. Иными словами: определение хранителя не даёт ему никаких прав, не связанных с несением ответственности, а потому никак не может восприниматься как разрешение, так как разрешение есть не возложение ответственности, а только и исключительно предоставление права. При хранении не хранитель имеет право, а все остальные обязаны воздерживаться от определённых действий, право же (осуществление же которого, правда, ограничено обеспечительной мерой) остаётся у собственника вещи.
Сказанное подтверждается ещё и тем, что любое решение о присуждении есть прежде всего именно признание правомерности ограничения свободы должника произволом, заметим, не суда, а взыскателя, а следовательно исполнение такого решения есть именно само ограничение свободы должника произволом взыскателя; обеспечивается же, как мы видели, именно исполнение, а значит, и ограничение свободы; следовательно, и обеспечение никак не может носить характер разрешения, но лишь ограничения свободы в виде ли запрещения (ограничения), либо в виде предписания.
Заметим, что подобный вывод носит критериальный характер, а тому, кому он кажется слишком очевидным, интересно будет узнать, что я лично сталкивался с определениями Арбитражных судов, в которых именно производилось чистое дозволение... и знаете в обеспечение чего? В обеспечение интереса заявителя. А интерес состоял, как вы думаете в чём? — Ну, правильно — в получении прибыли. А вы как хотели? Прибыль для буржуазии это альфа и омега, это вообще цель её существования.
А вот когда это произошло в суде общей юрисдикции...
В производстве находилось дело, в котором есть иск о признании торгов недействительным по мотивам нарушения правил этих торгов и отсутствия у ликвидатора, проводившего эти торги, полномочий быть таковым. Между тем, с указанных торгов было продано некоторое помещение, которое затем решением суда, вступившим в законную силу, было признано собственностью покупателя. Покупатель зарегистрировал своё право собственности. В ходе производства по делу достославная и весьма изобретательная в процессуальных нелепостях судья (не будем тыкать в неё пальцем, ибо она уже в отставке!) вынесла вот такое определение, которые разрешают пользование спорными помещениями, хотя иск, который рассматривала судья, вовсе не содержал материальных требований о присуждении, например, требований привести стороны в первоначальное положение, речь идёт только и исключительно о признательном решении. На такое странное определение была подана частная жалоба.
В коллегии по гражданским делам заявителю об обеспечительных мерах был задан прямой вопрос одним из судей (как раз судья-докладчик): „А каким, простите, образом, разрешение пользоваться спорным помещением вообще обеспечивает ваш иск?“ Ответ представителя потрясал своей глубиной. Эта представитель, — кстати, не вполне справляющаяся с русским языком, в том числе с семантикой слов и грамматикой, — стала рассказывать диковатые и бездоказательные истории о том, что новый собственник чего‑то там разрушает, а пользоваться им‑де надо, поскольку надо именно им платить за газ, тепло и иметь доходы. Заметим, при этом, что этот заявитель — предприятие, субъект предпринимательской деятельности, и ведёт свою деятельность на собственный риск, а потому доходы ему, строго говоря, гарантировать вообще никто не должен, в самом же иске ни слова не говорилось о возмещении убытков.
Ну, понятно, какое определение было вынесено?
Если теперь мы обратим внимание, что запрещения (ограничения) и предписания в обеспечительных мерах носят всегда временный характер, то при всём разнообразии возможных обеспечительных мер, мы всё‑таки можем выработать для них некоторые ограничения.
Вот они:
- обеспечительные меры принимаются только по искам, решения по которым хотя бы в какой‑то своей части имеют характер присуждения в пользу заявителя или лица, в пользу которого заявлен иск;
- обеспечительные меры всегда могут носить либо характер запрещения (ограничения), либо предписания, но не могут носить характер разрешения;
- обеспечительные меры могут носить лишь временный характер.
Если же мне скажут, что это не слишком уж ограничивающий критерий для перечня обеспечительных мер, то я на это отвечу, что возможные конструкции двигателей также не слишком уж ограничены, однако когда вниманию исследователей представляют нечто нарушающее закон сохранения энергии, например perpetuum mobile, то нет никакого смысла разбираться именно в конструкции этого нечто или воспроизводить его по приложенным чертежам, чтобы понять, что работать оно именно описанным образом не может в принципе.
Если бы суды почаще применяли бы критериальные оценки, то, честное слово, они серьёзно бы сократили себе объём работы без всякой потери качества. Французская академия наук, например, до этого уже давно дошла (Французская академия наук не принимает к рассмотрению вечные двигатели вне зависимости от их конструкции).