Владимир Короленко - русский писатель, журналист, публицист, общественный деятель, заслуживший признание своей правозащитной деятельностью как в годы царского режима, так и в период гражданской войны и советской власти . Убежденный правдоискатель и защитник гонимых, Короленко ценил в людях неудовлетворенность жизнью, постоянное движение, даже если цель не осознана до конца. Почти все его рассказы созданы на основе пережитого или виденного самим писателем, и в их центре – непокорившийся человек.
«Если Вы читали мой рассказ, который называется "Сказание о Флоре и Менахеме"- пишет Короленко, -... то Вы должны бы видеть, что я с самого начала моей литературной деятельности стоял на точке зрения, резко противоположной толстовскому взгляду на эти вопросы… Я думаю, верю, убежден, что в идеальном образе человека, по которому должна отливаться совершенствующаяся человеческая порода, негодование и гнев против насилия и всегдашняя готовность отдать жизнь на защиту своего достоинства, независимости и свободы должны занимать нормальное место. И когда я мечтаю, что со временем насилие всякого рода исчезнет и народы, как и отдельные люди, станут братьями, то я жду этого от усовершенствования общественных отношений, которые устранят прежде всего насилие. Но человеческий тип, который создастся в результате периода борьбы за правду, будет не смиренная овца, которую всякий насильник, если бы он явился, мог бы гнать куда угодно, а именно человек, в душе которого мужество не угашено рабским смирением, а только находит другие применения, потому что насилие уже исчезло из взаимных человеческих отношений".
Прежде чем приступить к «Сказанию», мне вспомнился эпизод из книги о Нюрнбергском процессе. Представьте концлагерь, где согнали тысячную толпу обнаженных людей. Их расставили, чтобы они строем пошли принимать «душ» в газовых камерах. Из этой толпы один гитлеровец выхватывает 14-летнюю девочку. Насилует, бросает на землю и ставит свой черный сапог ей на грудь. Люди слышат, страшный хруст грудной клетки, сапог бьет по груди пока изо рта девочки не хлынула кровь, и она умерла. У меня возник вопрос, почему люди смотрели, почему не бросились на убийцу, не разорвали его. Почему не предпочли погибнуть от пуль. Почему потом послушно пошли в газовые камеры? После этого я убрала книгу и больше к ней не прикасалась, это было что-то страшное и немыслимое.
«Сказание о Флоре, Агриппе и Менахеме, сыне Иегуды», написанное в 1886 году, отвечает на один основной вопрос, которым может задаваться не один человек, но и целый народ - что необходимо предпринимать, когда тебе грозит насилие, порабощение, поругание народных святынь?
Короленко описывает время, когда владычество Римской империи распространилось над всеми народами.
«В Европе римляне победили галлов и крепких телом германцев и бриттов, и горную Испанию. А также Греция и народы, живущие около Понта, и многие другие признали власть орла. В Африке от Столпов Геркулеса и до Чермного моря, Карфаген и бесчисленные эфиопы подчинились силе оружия и обязались поставлять запасы, которыми в течение восьми месяцев питался римский народ. В Азии пятьдесят городов поклонялись правителю Рима, глядя на дикторские пучки, окружавшие консулов. Египет и Аравия, народы Индии и мидяне, и парфяне, и гордые киринеяне, ведущие свой род от лакедемонян и мармаридяне, и страшные сиртяне, и насамоны, и мавры, и нумидяне и многие другие народы, сложив оружие, склонились под ярмо и трепетали... Трепетали уже не перед мечом завоевателей, но перед пучками дикторских розог, которые напоминали народам об их постыдном рабстве.
Над затихшим в ужасе миром взвился римский орел, и владычество Рима легло над порабощенной землей... нива жизни поливалась не благодатным дождем, а кровавым потом рабства, и над землею от края до края стоял стон угнетенных... Первые кесари мерами кротости привлекали тех, чьи руки могли еще мечами защищать вольность; под цветами человеколюбия скрывали они цепи рабства, чтобы не вызывать в гордых сынах свободы желания смерти в бою. И потому, завоевав Иудею, они оставили народу отеческие законы и веру в Единого, и собственное правление.
Римляне привыкали повелевать, мир привыкал повиноваться. В сердце Рима росло высокомерие и гордость. А в остальном мире рабство укореняло привычки страха и низкого преклонения. И по мере того как в народах смолкало святое чувство гнева, - в Риме терялась мера благоразумия.
Албин, правитель Иудеи, человек алчный и жестокий, свирепствовал над беззащитными, так что не было злодеяния, которое бы он оставил не совершенным. "Копиеносцев своих, назначенных к поддержанию порядка, употреблял к разграблению тихо-живущих. Вольность слова была отнята, и возвысить голос к осуждению или к жалобе не смел никто, тогда как владычествовали многие" (Иосиф Флавий, "О войне Иудейской"). Никто уже не в силах был оказать справедливую защиту, но к грабежу и к обиде имел возможность всякий, кто только обладал силой.
… Вступивший на место Албина, Гессий Флор показал, что в сравнении с ним и Албина можно было считать кротким. В то время как Албин свои злодейства совершал тайно и с укрывательством. Флор кичился ими, подражая Нерону. В делах, требовавших милосердия, он был бесчеловечен, дела же гнусности оставлял без наказания и сам являлся в них первым зачинщиком и покровителем».
Флор прислал в Иерусалим своих воинов и приказал им взять семнадцать талантов из сокровища храма, которое хранилось в башне, называемой Антония.
Флор посягнул на святыню, стремясь к ограблению храма и всего народа. Был среди римлян некто именем Авл Катулл, начальник тысячи. Проникнув намерения Флора, он возвысил голос перед легионами и сказал:
- Помнишь ли ты, Гессий Флор, зачем ты прислан в эту страну? Затем ли, чтобы мудрым правлением поддерживать единство империи? Когда же утесненный народ восстанет, а за ним восстанут другие, - какой ответ дашь перед сенатом?
Но Флор, опьяненный властью и презрением к иудеям, смеялся словам Авла Катулла и говорил:
- Я знаю иудеев. Этот ли презренный народ подымется против нас, храбрых римлян? Нет, римская держава от них не поколеблется, а только мы, храбрые, получим легкую добычу. Иудеи трусливы и несогласны. Мы захватим сокровища храма и возвратимся на родину богачами, предоставив новым легионам искать новой добычи. Корысть - жребий храбрых, а жребий смиренных работа для других.
Народ был в смятении и рассуждал: «Флор скажет себе: если этот народ не мог отстоять свою святыню, то чему же после этого воспротивится?»
Таким же образом думал Менахем, сын Иегуды Гамалиота, пролившего кровь в борьбе за свободу отечества. Отец завещал сыну свою любовь и свою ненависть. Его любовь была любовь к свободе, а его ненависть - вражда к угнетению. Менахем говорил, подобно своему отцу:
"Недостойно кланяться перед алтарями римских кесарей, потому что кесари-люди; преклонение же подобает единому Богу, создавшему людей для свободы". И теперь Менахем могучим голосом призывал к оружию иерусалимлян, и галилеян, и гадаритян, и быстрых в нападении идумеев.
Но другие в Иерусалиме были противного мнения.
"Так как, - говорили они, - Флор ищет войны, то мы, наоборот, должны сохранять кротость и терпение, чтобы не потерять и того, что еще у нас осталось".
Таковы были священники и вельможи, и все, кормившиеся от храма, и богатые, боявшиеся потерять богатство; они ходили меж народа, чтобы склонить их к терпению.
И им удалось склонить народ на сторону смирения.
Между тем Флор приближался с отрядом, возвращаясь из Кесарии. Народ Иерусалимский, выйдя из города, встретил его на дороге с приветом и принес легиону доброжелательные поздравления. Но Флор осердился.
И он приказал своим воинам броситься на иудеев. Тогда случилось, что смиренные люди, бежали к городу, подобно испуганному стаду, римляне же настигали их, как волки. И так спустилась над городом ночь среди криков, смятения, убийства, хохота и стонов...
Наутро же Флор приказал воинам разграбить торговую площадь. В городе сделалось великое бегство по улицам, и убийство людей, и насилие жен, и истязание невинных. Всех же с женами и детьми избито в тот день шесть тысяч триста иудеев. Но знатнейшие граждане и первосвященники опять бросились в среду народа и опять, унижая себя перед простыми людьми, умоляли обратиться к смирению. "Флор, - говорили они, - уснул теперь, как тигр, пресытившийся кровью. Не будите же тигра в его берлоге, дабы не возбуждать свирепого зверя к новым напастям".
И опять народ послушался и, утишив плач, стал расходиться. Иудейским священникам и начальникам, которые хотели выслужиться перед римлянами, Флор приказал, чтобы они вышли с народом и приветствовали возвращающиеся из Сирии легионы.
Священники и начальники, войдя в храм, облачились во все украшение, в котором совершается служба, а также взяли священные сосуды и, захватив с собой певцов и гусляров, со всеми их орудиями, пошли по улицам, привлекая народ зрелищем великолепия, и прося его еще раз смириться и не доводить римлян до того, чтобы они все эти сосуды разграбили.
Первосвященники молили: "Сохраните нам эти сосуды! Не предавайте отечества своим непокорством в руки тех, которые стремятся к конечному разграблению. Если еще раз окажете покорность и вновь встретите воинов с кротким приветом, тогда у Флора не останется никакого предлога для нападения, вы же спасете отечество и сами ничего уже более не претерпите!"
Среди пыли и топота ног подошли к ним суровые римские воины и стали в молчании; и на привет свой иудеи не слышали ответа. Когда же из их среды раздался голос, просивший у воинов снисхождения к народу, чтобы не поступали подобно Флору, - тогда римляне вновь кинулись на иудеев, с мечами и копьями, и вновь беззащитные побежали. И опять кровь обагрила дорогу. Воины же, разгоряченные запахом крови и стонами людей, устремились к Антонии, мечтая среди смятения достигнуть и захватить сокровище храма. И Флор, выйдя из дворца, весело отдался сече, говоря своим воинам: "Напрасно вы боялись этого народа. Вот теперь мы, две горсти храбрых людей, гоним тысячи и можем захватить сокровище без большого труда".
Так еще раз заплатили римляне иудеям за их смирение. Но захватить сокровище не успели, так как люди Менахема услышали стоны сограждан, кинулись навстречу римлянам и задержали их в улицах, ведущих к Антонии и храму. Легионы устрашились и отступили. Иудеи же, как толпа охотников на бегущего зверя, ринулись на отступавших, и многие из грабителей пали на улицах. Гнев народа переполнил чашу терпения.
Народ ликовал, но Гамалиот не участвовал в ликовании. Он знал, что война еще впереди, что римский орел собирается расправить когти, и потому, удаляясь из Иерусалима, ходил по стране, созывая ополчение. И теперь, утомясь призывами к оружию, пришел в свой дом, чтобы отдохнуть. И, вздохнув полною грудью, Гамалиот сказал:
- Люди должны быть братьями, а Божий мир хорош...
Вестники из Иерусалима рассказали Гамалиоту о том, что в Иерусалим возвратился царь Агриппа. Увидев, что народ готовится к свержению ига, он огорчился, думая о своей власти... Ибо, если он примкнет к народу, то римляне, в случае победы, свергнут его с престола. Тоже и иудеи, - если пристанет к римлянам. Царь Агриппа имеет престол и потому готов примириться с рабством. Собрав народ, он обратился к нему с увещанием. В речи своей Нерона называл "кротким правителем", а римлян - "великодушными победителями" и говорил: "Ничего так не смягчает боль от ударов, как кротость и терпение обиженных..." И смутил многих. Теперь в разных концах страны повторяют слова Агриппы, и в единодушно восставшем народе посеян раздор.
Тогда подошли к Менахему ессеи в белых одеждах и сказали:
- Ты сеешь зло, мудрый Менахем, учением, которое в гордости своей стремится проникнуть во все. Не довольно ли человеку знать закон Моисея и еще - как пахать землю?.. Ты сеешь зло также учением, которое зовет на борьбу!.. И горе тебе, Менахем, сын Иегуды! Когда осаждают город, и город сопротивляется, то осаждающие предлагают жизнь кротким, а мятежных предают смерти. Мы проповедуем народу кротость, чтобы он мог избегнуть гибели... А мятежные умирают смертию... И поэтому мы - живые люди, а вы обречены на смерть...Чье же учение лучше?..
Но сам Менахем Гамалиот не смутился и ответил:
- Правду сказали вы, кроткие ессеи: когда город сопротивляется, то осаждающие направляют оружие на тех, кто его защищает; тем же, кто склонен сдаться, обещают жизнь, чтобы склонить большее число к сдаче... Но, когда на город нападают грабители и никто не смеет встать в защиту, что тогда делают насильники?.. Не избивают ли они всех без различия, не видя никакой разницы, ни причины для милости?.. Вспомните Флора: не убивали ли его воины и тех, кто выходил навстречу легионов с кротким приветом? А ныне Кестий, воюя с нами, привлекает вас обещанием безопасности и покровительства! Не видны пути Господни смертному оку: быть может, мы, защитники свободы, погибнем, а вы останетесь с детьми и с детьми детей. Тогда, кроткие ессеи, не вспомните ли вы с благодарностью о нас, мятежных, привлекших на себя весь гнев насильников и своею гибелью купивших вам мир и спокойствие?.. Будьте же благодарны гибнущим вы, кроткие и сохраняющие жизнь; ибо ваша кротость получает цену лишь посредством нашей строптивости, а ваше спокойствие подобно цветам, расцветающим на полях, удобренных нашею кровью...
Огонь не тушат огнем, а воду не заливают водой. Это правда. Но камень дробят камнем, сталь отражают сталью, а силу - силой... И еще: насилие римлян - огонь, а смирение ваше дерево. Не остановится, пока не поглотит всего. Флор избивал даже самых кротких, а теперь Кестий обещает пощаду даже сражавшимся. Это потому, что вместо вашего дерева - римляне встретили наше железо... Насилие питается покорностью, как огонь соломой. А гневная честь родит в насильнике воспоминание о пользе кротости.
После этих слов Менахем обращается к Богу с молитвой:
«Да будет воля Твоя, Всевышний, но вот к тебе моя горячая молитва. Прими ее Ты, восседающий в горних и мудрым оком видящий бесконечные времена. В Тебе исполнение надежд, в Тебе разрешение неведомых, в Тебе примирение... исполни же просьбу обреченных, исполни нашу просьбу, Всевышний!
Пусть никогда не забудем мы, доколе живы, завета борьбы за правду.
Пусть никогда не скажем: лучше спасемся сами, оставив без защиты слабейших.
Пусть ни один наш удар не будет направлен против неповинного в насилии.
Пусть никогда не посягнем на святость чужих алтарей, помня поругание своих.
Пусть мысли наши сохраняют ясность, дабы направлять стопы наши по пути правды, а удары рук - на защиту, а не на утеснение.
И когда будут смежаться наши очи в виду смерти,- не отыми у нас, Адонаи, веру в торжество правого дела на земле.
Чтобы мы знали, что закон правды непреложен, как непреложен закон природы.
Когда же пробьет час твоей воли и мы погибнем, пусть ангел скорби осенит своим крылом наши могилы и поведает о нас нашим детям и детям врагов наших, чтобы и наша смерть служила правому делу.
И я верю, о Адонаи, что на земле наступит Твое царство!..
Исчезнет насилие, народы сойдутся на праздник братства, и никогда уже не потечет кровь человека от руки человека.
Пусть тогда люди вспоминают о нас, несчастных, в жестокое время проливших свою кровь для дела защиты, а не для утеснения. Аминь!.."
Автор Александра Юрьева
иллюстрации из открытых источников
