Наташа пришла домой, разделась и села в кресло. Ветер завывал всё громче и громче, слышно было, как он шумит за окном в полуголых ветвях клёнов и берёз. Снова похолодание. Наташа поднялась и задёрнула занавески. На унылую, серую картину за окном, смотреть совсем не хотелось, к тому же, и настроение было мрачным. Оно определяло тревожную атмосферу, царившую вокруг, от которой Егорова ёжилась и внутренне сжималась. Холодок беспокойства теснился в её груди. Она была в ожидании, чего-то непонятного и неотвратимого. Но, несмотря на все свои предчувствия, на плохую погоду и скверное настроение, Наташа пошла вон из дома, приняв, видимо, важное для себя решение.
На самом же деле, её глодало любопытство. О Фроловых она почти ничего не знала и теперь хотела, при помощи соседей, чуть-чуть приподнять завесу таинственности над их семейкой. А завтра ещё нужно, что-то конкретное доложить начальству.
Проехав несколько остановок в трамвае, она сошла у трикотажного ателье, свернула в переулок, перешла дорогу, прошла ещё одну улицу и оказалась у дома, в котором жили Фроловы. Серый пятиэтажный дом стоял на самом отшибе, за ним раскинулся пустырь. Если идти от последнего четвертого подъезда в сторону пустыря, то вскоре можно наткнуться на дом быта, за которым тянуться в несколько рядов тёмные гаражи, где и была в 1972 году убита Лариса. Место неприглядное и унылое. Егорова ощутила это, ещё после первого визита сюда. Сейчас в темноте, оно показалось Наташе ещё тоскливее. Смутные чувства владели ею, поднимаясь на последний этаж. У Фроловых было затишье. Егорова специально постояла перед дверью, прислушиваясь; ни звука, ни голоса. Откуда ей было знать, что всего минут двадцать назад, криминалистическая машина увезла отсюда тело директора школы для проведения медицинской экспертизы, а членов семьи забрали в следственный отдел для дачи показаний. Султанов звонил Наташе домой, по поводу всего происходившего, но уже не застал. Послушав длинные гудки, он опустил телефонную трубку.
Наташа стояла в раздумье несколько минут, оглядывая двери квартир, обступавших её со всех сторон. Наконец, она выбрала для себя одну, подчиняясь внутреннему импульсу. Надавила кнопку звонка: раз, другой, третий… Никто не открыл. В соседней квартире, тоже была тишина. Ещё в одной, находился полуслепой и глухой старик, от которого толку мало. Только увидев его в дверях, Наташа отступила назад. Егорова спустилась на четвертый этаж. В угловой квартире были дома одни дети, но в следующей ей повезло. Открыла дверь женщина лет тридцати, которая оказалась чересчур болтливой, но интересных сведений, относительно Фроловых, Наташа от неё не получила.
Просидела там Егорова минут пятнадцать, затем вышла и снова поднялась на пятый этаж. Она позвонила опять в ту квартиру, которую выбрала с самого начала и с замиранием ждала. Сквозь глухую тишину послышались неясные шаги за дверью. Может, лишь послышались? Нет! Щёлкнул замок и дверь распахнулась. Из темноты выплыло желтоватое лицо пожилой женщины с седыми волосами, собранными гребёнкой на затылке.
- Вам кого? – спросила она, оглядев Егорову с головы до ног.
- Я из милиции. Мне нужно с вами поговорить, - внутренне содрогнувшись, ответила Наташа.
В груди нарастало непонятное волнение. Егорова трясущимися руками, в спешке, доставала из кармана жакета, одетого под куртку, своё удостоверение. Когда она показала его, женщина впустила девушку в прихожую, продолжая настороженно оглядывать её синий брючный костюм.
- Не удивляйтесь, что я без формы. Я не протоколы пришла составлять, - пояснила Наташа.
- Проходите в комнату, - предложила женщина.
- Как вас зовут? – спросила Егорова.
- Марья Филипповна… Присаживайтесь! – указала она на диван и села сама рядом с девушкой.
- Меня интересуют ваши соседи Фроловы. Вы можете о них рассказать? Что-нибудь любопытное?
- О них? Нет, пожалуй. Я их знаю плохо. Люди они не общительные. К тому же, я три с половиной года жила у сына в Москве. За это время много чего изменилось.
- Максима Максимыча Фролова, вы часто видели?
- Нет, не часто. Но человек он приветливый, обходительный.
- Серьёзных недугов у него не было? Вы не замечали? Может быть, жена его, что-то рассказывала?
- На вид он был человек здоровый, крепкий. Но последнее время, правда, сдал; похудел, осунулся. Вот, после того, как приехала от сына, я стала замечать, что он изменился.
- Значит, всё-таки, недуг был, - сказала про себя Наташа.
- Возможно, - вставила Марья Филипповна.
- Врачи к нему ходили, вы не знаете?
- Не знаю. Не могу сказать.
- А скорая помощь приезжала? Вы, все-таки, соседка, и такой факт, обычно, не ускользает.
- "Скорая", к ним? Нет! Ни разу не видела.
Но тут она впала в задумчивость, на лбу её обозначились складки и Марья Филипповна закусила нижнюю губу.
- Хотя, было однажды, - сказала она после паузы.
- Что было, Марья Филипповна?
- Давно было. Ещё в 1972 году. Накануне моего отъезда. Вечером, уже темно было, мне в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоит девчушка, молоденькая такая! Я спросила у неё, что нужно, а она показала на дверь напротив и говорит: соседу вашему плохо, я зашла к ним, к Фроловым, а он на полу лежит в обмороке, нужно "скорую" вызвать. Спросила ещё, есть ли у меня дома телефон. У меня телефона нет и я посоветовала ей обратиться этажом ниже в четырнадцатую квартиру. Вот и всё.
- В 1972 году? Но, как вы об этом ещё помните? – спрашивала Наташа и чувствовала, как сердце уже колотится в висках.
- Как помню? Просто я на следующий день уезжала в Москву, у меня билет был на шестое число. Ехала к сыну, понимаете? Настроение было хорошее. Правда, я немного сожалела, что ноябрьские праздники в дороге проведу.
Волнение Егоровой дошло до высшей точки, она задыхалась. Наташа щелкнула молнией и расстегнула до конца свою тонкую коричневую куртку. Вскочила, сняла её, небрежно скомкала, и снова села, но уже на кончик дивана.
- Шестого ноября, говорите, уехали? – спросила она, но голоса почти не было.
- Да, шестого, - ответила женщина и удивившись резкой перемене в Наташином голосе, добавила. – Пятого, значит, вечером, та девочка заходила.
Егорова почувствовала недомогание во всем теле. Она тёрла ладонью влажный лоб, стараясь, как можно быстрее прийти в себя и трезво оценить ситуацию. Но продвигаться нужно быстрее и девушка поспешила спросить:
- Как она выглядела?
- Девочка-то? Обыкновенно. Школьница ещё, собака при ней была, овчарка. Здоровая, такая!
- Боже! – у Егоровой вырвался стон. – Лариса, конечно же она!
- Что с вами, вы так побледнели? – спросила Марья Филипповна, заглядывая в лицо Наташе.
- Эту девочку, тем же вечером, как только она вышла отсюда, застрелили в ваших гаражах, - вскинув голову, сказала Наташа.
- Неужели?! Ай-ай-ай!
- Вы не могли об этом знать, вы на следующий день уже уехали… Больше она к вам не заходила?
- Нет, не заходила. И куда она потом пошла, не знаю. Мне некогда было прислушиваться, я собирала чемоданы.
Наташа с минуту сидела молча и не подвижно. Вставая, она тихо сказала:
- Вы, даже не представляете, что вы сейчас мне сообщили! Даже не представляете!
Девушка вышла в коридор и только сейчас заметила в своих руках скомканную, измятую куртку. Она машинально натянула её на плечи, попрощалась с Марьей Филипповной и вышла.
Долгим, изучающим взглядом Наташа окидывала дверь Фроловых. В подъезде, по-прежнему, было ни звука. В этой давящей тишине Егорова сделала несколько шагов и в бессилии села на ступеньки. Идти дальше она не могла. Ей было плохо, душно. Скопище разных чувств распирало грудь. В трезвеющем разуме всплывал недавний сон. В ту ночь Наташе казалось, что она видит во сне лишь черную пустоту, но вдруг её рамки раздвинулись. Из темноты вышла Лариса, светлая и юная, какой была всегда. Она медленно шла вперёд и постепенно подходила ближе к освещенному пространству, её вытянутая рука была сжата в кулак. Выйдя на освещенный пятачок, девочка остановилась и разжала пальцы. На ладони лежала серебряная брошка в виде ключика с большим сверкающим глазком.
Наташа схватилась за голову. В её воспаленном мозгу больно рождались фразы одна за другой: «Бедная Лариса! Она зашла в тот вечер, по дороге домой, за своей брошкой! Лариса вспомнила, где забыла её, и решила зайти к Фроловым, будучи в этом районе. Она толкнула дверь, которая оказалась, почему-то, открытой и вошла туда. В квартире на полу лежал Максим Максимыч, директор школы. В испуге Лариса бросилась к соседям, потом, наверняка, вернулась назад… Что было дальше? Почему она ни с того, ни с сего, побежала на пустырь? Кто её напугал? Кто гнался за тобой, Лариса? Кто?! Почему Фролов скрыл приход Ларисы от следователя? Может, он не знал, что она была в его квартире, пока лежал без сознанья? Нет, Лариса не могла бросить больного человека и уйти, она, наверняка, осталась с ним и привела в чувства. А потом, что потом?» Егорова нервно грызла ногти, не замечая своих действий, ибо ей в данный момент, принадлежали только чувства и эмоции. Она не знала сколько сидит уже здесь и зачем сидит, чего ждет, она не слышала шума приближающихся шагов и очнулась только, когда перед ней на ступеньках выросла темная фигура. Наташа медленно подняла глаза. Перед ней стоял Дмитрий Фролов, лицо его было мрачным и жестоким. Егорова поднялась и враждебно оглядела его.
- Что тебе здесь надо? – грубо спросил он и сплюнул на ступеньки.
- Теперь лучше отвечать тебе, Дмитрий, а не задавать вопросы! – растягивая слова, цедила сквозь зубы Наташа.
- Отвечать?! Уже наотвечался, хватит! Только что, у следователя в прокуратуре!
Наташа мигом оценила обстановку. Понятно теперь, почему в квартире тихо. Всю семью забрали для дачи показаний.
- Ах, вот оно что! – распаляясь, вскричала Егорова. Сердце её зашлось и она в запале выговорила то, чего не должна была говорить.
- Отвечать тебе надоело?! Да, надоело?! А ты отвечал на такой вопрос, почему твой отец, вот уже пять лет, скрывал от властей визит Ларисы в ваш дом, в день убийства?
Дмитрий изменился в лице и отпрянул в сторону. Наташа напирала на него и продолжала кричать:
- Нет, вижу не отвечал! Тогда отвечай сейчас, мне!!! Знал ты об этом, знал?
Он отрицательно кивал головой и отходил от Егоровой всё дальше, задом поднимаясь по ступенькам.
- Ага! Боишься! Боишься сознаться, что твой отец, возможно, причастен к убийству этой девочки! – сквозь слёзы выкрикнула она в последний раз и, как подкошенная, опустилась вновь на ступеньки, прижавшись головой к железным перилам.
По лицу Дмитрия бродил страх. Он стоял рядом с Егоровой, переступая с ноги на ногу.
- Откуда ты узнала об этом? – шёпотом спросил он.
- Не важно откуда, важно, что узнала, наконец! Ах, как жаль, что не знала раньше, что лишь сегодня, сейчас, мне раскрыли глаза.
Фролов понял, что Наташа была у соседей и от них узнала, гибельную для его семьи информацию. Если в прокуратуре подобных вопросов ему не задавали, значит той информацией обладает, пока только она. От соседей, должно быть, вышла недавно, не важно, от кого, главное, Егоровой известно то, что произошло здесь пять лет назад или, почти известно… Тут же в голове Дмитрия пронеслась сквозная мысль о том, что девушку отпускать теперь нельзя. Но вот, она уже вскочила на ноги, порывается уйти: - Наташа! – вгорячах Дмитрий бросается к ней и хватает за руку.
- Отпусти! – последовало настойчивое требование.
Он отпускает. В подъезде нельзя, будут свидетели. Она будет кричать, сопротивляться, но упустить, тоже невозможно. Ведь, если откроется то, что она знает, всю семью будут судить за соучастие в убийстве. Это тебе не наркотики, такие дела срока давности не имеют.
Фролов стремительно поднялся на площадку, всунул ключ в замочную скважину, повернул его и влетел в квартиру. «Отцовский пистолет… Где же он, этот самый пистолет? Куда его дели? Время уходит!» В спешке Фролов начал рыться в шкафах, выбрасывая оттуда вещи, вытаскивая полки…
Наташа бежала на трамвайную остановку, там было пусто. Видимо трамвай, только что ушел, забрав запоздавших пассажиров с тёмной улицы. Не дожидаясь следующего, девушка пошла быстрыми шагами по тротуару, надеясь, минут через десять выйти к Центральному парку. Но он, вопреки расчетам, оказался намного дальше.
У ворот парка она остановилась отдышаться. Взмокшая одежда неприятно липла к телу, ветер обдавал холодом, продувая насквозь расстегнутую куртку.
Наташа свернула в ворота. Парк был ярко освещен, кое-где гуляли парочки и Егорова решила пересечь его, чтобы побыстрее добраться домой. Её волновал сейчас один вопрос: дома ли отец? Когда она уходила, он был ещё на работе и квартира осталась пустой. Мама уехала в Шатрово в выходные, отец сам посоветовал ей навестить бабушку и остаться там на несколько дней. «Может, лучше не домой, а сразу в УВД? – задала она себе мысленно вопрос и сама на него ответила. – Нет! Домой, домой… Я устала, я не могу! Я хочу домой!»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
