Мое любимое (после ранней осени) время...Белые ночи -- это особое время для каждого петербуржца и жителей наших северных краёв. Оно воспето в таком множестве литературных произведений, что можно отдельное исследование написать -- феномен воздействия белый ночей на психику человека.
Белые ночи фантастичны как и наш город, они, порой, заставляют увидеть скрытый смысл привычных вещей, выбраться из рутины, которая заела и лишила радости. Белые ночи тревожны, они подталкивают к побегу, но не скрывают беглеца. Они магнетически воздействуют на сознание, как сон без сна, реальная иллюзия. Это время, когда на улицы выходят все "мечтатели" Достоевского, в смутных грезах, печали и предчувствии гряжущего счастья.
Но, это ещё и время прозрений. Человек заходит в белую ночь, как в реку, и вдруг в собственном отражении видит свои слабости и ошибки. Видит свое одиночество. Пытается изменить жизнь.
У меня за два дня родился вот такой короткий рассказ. Странный. Ну уж, такое сейчас настроение.
Белая ночь
Когда она проезжала мимо лесного озера, поздний вечер нехотя уступил место ночи. Они были так похожи, что ночь вполне могла и не приходить, отдыхать где-нибудь в спокойном месте.
Очертания деревьев в лесу скрадывались сумеречной синевой, а дорога была очень белой. Просто неестественно белой. Слева открылось лесное озеро, туман висел над ним тончайшей кисеей, прикрывая заросли водяных злаков с сонными утками.
Вдруг Полина резко затормозила, прямо в бледном свете фар над грунтовкой, тяжело взмахивая крыльями, пролетела сова. Пробормотав от испуга тихие, но внятные ругательства, Полина двинулась дальше, до загородного дома оставалось совсем чуть-чуть. Она всегда переживала, когда ехала мимо озера. Там она гуляла с Юджином по дороге на дачу. Он обожал этот ритуал, начинал скулить, когда машина притормаживала, потом лихо выскакивал, тянул поводок и рвался к воде. Полина помнила все дорожки вокруг озера, помнила, как победно размахивал Юджин своим чёрным хвостом-опахалом, как обнюхивал кустики черники около тропинки, бегал между деревьями, а потом возвращался к ней, и в его чудесных ярко-карих глазах светилась радость. Они любовались озером во все времена года, видели его в разных нарядах и при разных освещениях. А теперь она ехала мимо одна. И даже сову Юджин уже не увидит. Теперь только она увидит Юджина, когда помрет, где-то там, в ярко-зеленых полях. Если, конечно, её туда пустят. Хотя бы в собачий рай.
Слезы уже текли по лицу, попадая своей неприятной солёной субстанцией прямо в рот. Её любимый пес, зенненхунд Юджин, умер уже год назад, но ощущение обессиливающей пустоты не уходило. Оно, конечно, немножечко поутихло, но периодически обострялось вот такими приступами. Полина не могла завести новую собаку. не могла. Только один раз взяла у приятельницы на передержку старенького сеттера, который еле-еле волочил ноги. Сеттер много повидал на своем веку, гулял сутулясь, не сгибая задних больных лап. С ним Полина после полугода затворничества впервые решилась выйти на привычные маршруты городских прогулок с Юджином.Потом сеттер отправился обратно к хозяйке, а Полина вернулась к своей привычной тоске.
Дом стоял на холме, отдельно от поселка, насупившись чуть провисшим подобием мезонина. Дом-интроверт. Как и его владелица. Полина мало с кем из соседей общалась, ей всегда было тяжело поддерживать формальные приветливые беседы. А для неформальных она имела слишком завышенные критерии, поэтому близких друзей имела мало. Со зверями отношения строились, напротив, доверительные, с ними Полина была словоохотлива, и частенько укоряла хвостатых в нежелании вести откровенные беседы. Думают, мол, что-то себе, но молчат.
Она въехала на пологий подъем, припарковала машину на привычном месте, около березы, прижавшейся стволом к забору. Сад встретил её некошенной травой, опушенной зонтиками цветущей сныти, и одуряющим ароматом сирени. Долго она сюда не приезжала…Некоторое время она возилась с дверью, после зимы и сырого мая древесина так и не подсохла, дверь просела.
Наконец, замок поддался, и она ввалилась в дом, в привычный с детства, не сравнимый ни с чем запах дерева, старых обоев и ещё чего-то непередаваемо дачного. Как она любила этот дом, и как теперь боялась сюда приезжать! А до смерти Юджина они жили здесь почти круглый год.
На полу около лестницы на второй этаж стояла пустая миска. Ажурные разводы остались на стенках, вода давно высохла. Давным-давно. Полина подавила моментальный спазм в горле, даже руками замахала перед лицом, потому что в памяти возник дернувшийся в агонии на её руках Юджин. Она быстро стала разбирать сумку, вынимать продукты, средство для мытья посуды, новые резиновые перчатки для садовых работ и прочие покупки для запоздалого открытия дачного сезона.
Она вскипятила воду, благо чайник прекрасно работал, и заварила чай со смородиновым листом. Свой любимый. Огромный пузатый заварочный чайник в форме ягоды покупала ещё мама. Мама умерла, Юджин умер, а дом стоит, и сирень цветет все так же, запечатывая гроздьями окно маленькой комнаты на первом этаже. Так же пересвистываются птицы в зарослях черной рябины, и поезд гудит на далекой лесной станции, ровно так же, как в детстве. Любимые уходят, но помним их только мы, оберегая эту память и плача над ней.
Может быть, скоро всё закончится. Всё закончится для всех, а воспоминания будут летать над землей, как одинокие птицы без гнезда. Тогда решатся все вопросы. Зачем жить и стоит ли жить.
Полина уже несколько месяцев не смотрела новостные сводки. Вообще не смотрела. Зато часто вспоминала поразивший её ещё в детстве каторжный сон Раскольникова про разумные трихины, духов, проникающий в разум людей. Она представляла, как Родион Романыч проснулся ночью, среди стонущих и бормочущих страдальцев, как лежал, пытаясь унять бешеный стук сердца.
Всё сбывалось наяву. Люди перестали отличать добро от зла. И одержимые одной истиной, убивают одержимых другой. Всё сбылось.
Полина думала всё это, попивая чаек. Раньше она высказывала свои соображения Юджину. Он всегда её внимательно слушал. Полина подозревала, что звери знают что-то сущностное, только молчат. Иногда она даже выговаривала Юджину, укоряя его в саботаже. А он смотрел ей в глаза и улыбался, помахивая хвостом.
В комнате висели сумерки, а гроздья белой сирени за окном освещали сад. Полина вышла во двор, медленно обошла старые яблони и кусты смородины. Прижалась лицом к сладко-пахнущим облачным соцветиям сирени. Бабушка очень любила сирень. Называла её по-деревенски «сырень». Как хорошо это звучит «сырень». Что-то сырое, в дождевых каплях, душистое.
Полина устала и очень хотела спать. Она поднялась на второй этаж по пыльным ступенькам, зашла в свою комнату. Включила торшер, но лампочка перегорела. Легкая штора была отдернута, и в окно смотрела белая ночь. Она не помогала. Но, и не мешала. Она просто наблюдала. Полина постелила привезённое с собой свежее белье, легла и закрыла глаза. Мобильник лежал рядом, но не было желания, ни читать, ни думать. Окно было таким светлым, таким странным. Как лицо с полузакрытыми глазами. Полина лежала и вспоминала всю свою жизнь. Свое недоверие к людям, трудный характер, замкнутость. Свою гордость и погруженность в зыбкие миры литературных текстов, полностью заменившие ей живых реальных людей. Свой единственный роман с мужчиной, закончившийся внематочной беременностью и мучительным разрывом. Юджина. Юджина. Глаза смотрят на неё, тело выгнуто дугой.
Где-то довольно далеко, в поселке кричал высокий женский голос. Полина приподняла голову с мокрой подушки и попыталась прислушаться. Ничего не разобрала. Тревога захлестнула её с головой, стало очень трудно дышать. Голос затих. Опять окно смотрело ей в душу, неосуждающе, но очень внимательно.
Нет, она не может, не хочет. Ничего не хочет. Она не сможет здесь ночевать. Полина вскочила. Спустилась вниз и быстро собрала вещи. Продукты сунула в холодильник, забыв его включить. Она выбежала за калитку, завела машину, вспомнила, что не закрыла дом. Несколько секунд боролась с собой, но так и не вернулась.
Свет фар на дороге стал чуть ярче, близился самый глухой ночной час. Поворот на поселок был чуть в стороне, она видела часть крайних домов. Только в одном окне горел свет. Полина ехала быстро, но на подъезде к озеру почему-то притормозила. Туман над водой стал ещё гуще, теперь он висел толстой слоистой пеленой, напоминающей чайный гриб.
У озера кто-то был. Полина остановила машину, выключила фары и вышла. Кто-то сидел на берегу и кидал в воду камешки. Раздавался плеск от удара по невидимой в тумане воде. Она не сразу решилась подойти к незнакомцу, видела, что это пожилой худой человек, довольно сутулый.
Она подошла ближе, и он обернулся. Какой добрый взгляд, какой добрый взгляд спокойных карих глаз. Человек улыбнулся.
-- О, я думал в такой час все спят. Вам не спится?
-- Да. – Полина сглотнула. – Я ехала мимо…Остановилась.
Человек опять улыбнулся и легким движением поднялся на ноги.
-- Зачем куда-то ехать? Здесь прекрасное место. Можно пройтись. Предположим, по лесной тропинке. Вы же её прекрасно знаете. И я её очень люблю.
Полина вздрогнула. Откуда такое чувство радости? Что за безумие?
-- Давайте пройдемся. – предложил человек, возраст которого было очень сложно определить. – Белые ночи. Они так быстро сменяются обычными, беспросветными. Надо ценить каждый миг. Не отказывайтесь. Прошу вас.
Полина даже не колебалась. Высокий женский крик, застрявший в тине подсознания, умолк. Они пошли вдвоем вдоль кромки воды, мимо ивовых зарослей, наполовину уходящих в воду. Они шли и слушали тихое ночное покрякиванье уток, шорохи и всплески из густого молочного тумана.
Впереди была знакомая тропинка. Они двинулись по ней, лес молчал, звуки с озера затихли. Впервые за бесчисленное множество дней Полина чувствовала себя счастливой. Она не видела зарева над левым краем неба, потому что кроны сосен ограничивали светлый путь над головой. Заботливо, укрывая от всего лишнего, уже неважного.
Тропинка вела к любимым местам, а рядом шел привычный улыбчивый спутник.