Первые два курса с нами на потоке училась очень милая и скромная девушка с ярким и запоминающимся именем Агния. Помимо интересного имени она имела и весьма необычную внешность. Длинная коса ниже попы цвета вороного крыла, осиная талия, чуть раскосые карие глаза обрамлённые пушистыми ресницами, делали Агнию похожей на принцессу из восточной сказки. К тому же единственную девушку в группе трудно было не запомнить. Приветливая, улыбчивая она сразу стала всеобщей любимицей. Все ребята с потока старались всячески обратить на себя внимание восточной красавицы, наперебой приглашали девушку на свидания, но Агния лишь вежливо отказывалась. Была в ней, правда, одна странность, которая уж очень бросалась в глаза: красавица постоянно звонила маме, что в принципе не очень свойственно девушкам её возраста. Взрослая самостоятельная жизнь и все такое, но, видимо, к Агнии это не относилось совершенно. Да-да, представьте себе, рано утром приходя в университет, девушка обязательно отзванивалась мама, а после пар, прежде чем идти домой, всегда сообщала, что занятия закончились, и она скоро будет дома. Видимо поэтому, она и не стремилась к более близкому общению с нами и отказывалась от свиданий. Но в целом Агния была самой обычной девчонкой. Мы иногда замечали, что звонки и тотальный контроль со стороны матери её тяготят, но почему она продолжала так жить, для нас было загадкой. Ведь у Агнии не было какой-либо страшной болезни, требующей постоянного контроля и внимания, или каких-то других проблем. Но это была её жизнь и её отношения с мамой, поэтому мы особо с расспросами не лезли. Если им с мамой так нравится, почему бы и нет!
В конце второго курса Агния странным образом пропала. Девушка просто не пришла сдавать зачеты и экзамены. И никто не знал что произошло: ни в группе, ни в деканате. Документы она, как ни странно, не забирала. Мы пытались дозвониться до девушки, но телефон был выключен.
Шло время. По началу мы ещё пытались найти так странно исчезнувшую однокурсницу, а потом… А потом экзамены, каникулы и студенческие будни захватили нас с новой силой и мы, кажется, забыли.
Через год я случайно встретил Агнию в деканате. Она собиралась восстанавливаться. Любопытство взяло верх и я решил поинтересоваться, что же тогда случилось, и почему она вдруг так внезапно исчезла и бросила учебу.
Агния тяжело вздохнула и, зная о моем интересе ко всему необычному и паранормальному, рассказала мне вот такую странную историю, которая до сих пор будоражит мне кровь.
Дальше от лица Агнии и исключительно с её слов.
Баба Саша, моя бабушка, очень любила мою маму. Скажу больше, она патологически ее любила! Хотя мама не была ее единственным или поздним ребёнком (у бабушки было трое детей, соответственно у мамы есть ещё два старших брата) да и растила бабушка детей в полной семье, но почему-то она решила, что просто обязана сделать жизнь своей единственной дочери безоблачной и счастливой и делала для этого все возможное и, кажется, не возможное. Она даже приняла ее мужа, моего отца, которого тихо недолюбливала. И не просто недолюбливала, отец ей совершенно не нравился. Бабушка не задумываясь ушла с работы, когда со мной не с кем было сидеть, и даже переехала жить к нам сразу после моего рождения. Ведь я была очень капризным, болезненным ребёнком. Плохо спала, плохо кушала, и посещать детский сад как «длительно и часто болеющей» мне было противопоказано (ни одно учреждение не хотело мною портить статистику по заболеваемости, так всегда говорила моя бабушка).
Бабушка полностью освободила маму от всех вопросов связанных с воспитанием ребенка, то есть меня. Она вставала ко мне ночами, кормила, поила, лечила, когда я болела, купала, гуляла со мной в парке и покупала мороженое. А где была мама? А мама…. А мама лишь приходила поиграть со мной и то, когда очень этого хотела. Когда я была ещё совсем маленькой, бабушка Саша часто говорила мне: «Знаешь, Агния, я люблю твою маму безумно. Запомни, девонька, плохо так любить. Очень плохо». А я слушала её и не могла понять. «Почему это так плохо «безумно любить», бабуль? Любовь – это же очень хорошо. Разве нет? Она делает людей счастливым. И как же это тогда может быть плохо?» удивлялась я наивно хлопая длинными ресницами, крепко обнимая плюшевого медвежонка Балу. Бабушка не хотела отвечать на мои вопросы и как всегда просто бросала стандартное взрослое: «вырастешь – все сама поймешь».
Время шло. Летело, словно табун резвых коней. Я росла. Росла, но не понимала. «Агния, ну тебе трудно что-ли эту кофточку надеть? Ты же мала еще, чтоб модничать, а мамочке приятно будет. Хочешь сделать маме приятное?», – взывала бабушка к моей еще не до конца сформировавшейся совести и напяливала на меня разноцветный мохеровый колючий свитер с высоким воротом, подарок мамы на какой-то незначительный праздник. Как же я ненавидела этот свитер! Высокий узкий ворот, казалось, просто стремился меня задушить. Колючий, кислотно-радужного цвета, он врезался в мою память, как нечто отвратительное и мерзкое. Но маме же было приятно. И я его носила. Чесалась, кривилась, но носила.
А вот, когда я в школу пошла стало совсем плохо: «Вот сдохнем – что хочешь делай. А пока у тебя живы мать и бабушка, ты везде первой должна быть, чтобы мы тобой гордились. А чем было гордиться? Отличницей я никогда не была. Учёба давалась с большим трудом и все, что я помню из этого времени, это слезы пролитые над тетрадками и бессонные ночи над учебниками.
Став немного постарше я слышала: «Зачем тебе какие-то Аньки, Саньки, Таньки … У тебя же мама есть. Вот сейчас придет с работы, с ней и пойдёшь гулять.» Нужно ли говорить, что мама с бабушкой воспитывали меня одни. Папа ушел от нас, когда мне еще не было и двух лет. Не выдержал. Да и кто бы выдержал?! Тотальный контроль и жизнь по указке всезнающей и везде вмешивающейся бабушки! Поэтому я его не осуждаю.
Таких эпизодов из моего детства я помню множество, это сейчас я понимаю, что это ненормально, но тогда ребёнком не придавала им особого значения. «У всех детей бабушки заботятся о них и иногда ругаются. У некоторых еще и ремнем бьют, а мне повезло! Меня никто пальцем не трогает.» – думала я.
Окончательно осознавать, что тут что-то неладное я начала только в старших классах, когда у моей чересчур заботливой мамочки начинались истерики по поводу и без. В таких случаях бабушка почему-то спешила назначить виноватой меня. Причинами скандалов могло стать все. Обсолютно все! Мамочка могла придраться к чему угодно: например, мои оценки – я хоть и никогда не была отличницей, но твёрдой хорошисткой мне быть вполне удавалось; прическа – меня почему-то уговаривали коротко подстричься, говорили, что это в наше время очень модно, а моя коса-это пережитки прошлого. Доходило до смешного! Даже тот факт, что я вдруг решила пойти мыть голову не в установленный день, могло стать причиной грандиозного скандала.
Последние два года в школе превратились для меня в сущий ад. До меня наконец начали доходить бабушкины слова. Не заметив как, я превратилась в «маленькую куклу, которая должна была делать мать счастливой». Мне кажется, многие скандалы инициировала бабушка. С её высокой колокольни было же виднее, как сделать свою дочь счастливой.
Как мама и бабушка отпустили меня учиться в университет, до сих пор остаётся самой главной загадкой. Я ведь на это даже и надеялась не смела, максимум, что мне светило, это училище поближе, к дому. Но меня отпустили! Вероятно, они надеялись на то, что я буду отлично учиться, окончу институт с красным дипломом и буду отменным специалистом. Гордиться, наверное, хотели. Когда я училась на втором курсе, бабушка умерла. Бабушки не стало и мама вдруг в одночасье изменилась. Пропали гиперопека, всяческое третирование, истерики на пустом месте и показательное питье корвалола, и даже скорую мы прекратили вызывать, хотя раньше не проходило недели чтоб к нам не выезжал бригада.
Я наконец вздохнула с облегчением и даже познакомилась с прекрасным парнем. Спустя пару месяцев мы начали встречаться.
Однако счастье было недолгим. В конце второго курса я узнала, что беременна, восемь недель. Выросшая в строгости, испытывающая постоянное давление со стороны родственников и не имеющая никакого представления о личных границах, я тут же поведала матери о том, что скоро она станет бабушкой.
«Ах! Как же так?! Я этого не переживу! Я умру! Моё сердце не выдержит такого удара! Как же так?!» - причитала мать, но несмотря на это про аборт даже и слушать не хотела.
С этого момента мама перестала со мной разговаривать. Она ходила чернее тучи, все время рыдала заламывая руки и причитала, что непременно умрёт, ведь пережить такой удар невозможно. Я же старалась не обращать внимания на её стенания и по-прежнему ходила в университет, готовилась к скорой сессии. Мой молодой человек предложил послать истеричку-мать ко всем чертям и переехать жить к нему в общежитие. Я очень хотела сделать именно так, как предлагал Артем, но отказалась, боялась, что мать наделает глупостей. Я продолжала жить, точнее выживать с мамой и слушать её стенания… Примерно через неделю после того, как я рассказала матери о беременности, я впервые увидела во сне реального знакомого человека. Это было очень странно, потому, как обычно, мне снится сюр реалистичный бред. Это была никто иной, как моя бабушка. Была ещё одна странность! Обычно свои сны я помнила смутно или не помнила совсем, а тут сон был настолько реальным и запоминающимся, что спустя несколько лет я помню его в мельчайших подробностях.
В общем…. Снится мне наша комната, сидим мы с бабушкой, как обычно, на маленьком диванчике – она поближе к окну, шторка отдернута, видимо, чтобы света больше проходило в комнату, сидит и что-то вяжет. Я сижу ближе к двери и, кажется, тоже вяжу. Мне по виду всего лет 10 – 15.
– Как вы там без меня, Агния, поживаете? Голодные, холодные ходите небось? Змей Горыныч еще не завёлся под ванной? – засмеялась и подмигнула мне бабушка. Настроение её явно было приподнятое.
Когда-то давным-давно у нас под ванной завелись очень шумные квартиранты-сверчки. Они настолько громко пели по ночам, что не давали спать. Бабушка сказала, это, разумеется, от грязи, и если мы не будем под ванной убираться, то там не то, что сверчки, а сам Змей Горыныч заведется.
Я ответила бабушке, что у нас все хорошо, пока живем без Горынычей, но мы по ней очень скучаем.
– Плохо сильно любить, Агния. Плохо, милая! – продолжила разговор бабушка из сна.
– Бабуль, это ты о чем? – я попыталась получить ответ на волнующий меня вопрос. Вдруг в нашу маленькую комнатку ни с того ни с сего въехал огромный бульдозер и я, вздрогнув, проснулась.
На утро не с того, ни с сего мама со мной заговорила: – Агния, ну как же так вышло?
Ответа на этот вопрос я не знала, поэтому в ответ лишь плечами пожала.
- Эх! Дочь моя, ты обо мне совсем не думаешь! – снова начала причитать мать. Я же этого не переживу! – Я же так за тебя волнуюсь! Как же ты будешь… Ребёнок, учёба…. – недоговорила мать.
– Срок ещё совсем маленький, сдам летнюю сессию, закончу второй курс. Потом планирую уйти в академ. С Артёмом свадьбу сыграем и будем жить, как все люди живут. – я пожала плечами.
Мать же зарыдала. Мне было её искренне жаль, но я совершенно не понимала, чего же она все таки хочет. Аборт – нет, оставлять ребенка и выходить замуж – опять нет.
Прошло всего несколько дней и бабушка пришла ко мне во сне вновь. Она сидела на том же месте, на том же самом диване ближе к окну. В руках у нее были все те же спицы, но бабушка не вязала. Она как-то нервно шаркала одной спицей по другой. Со стороны это выглядело так, будто старушка ножи друг о друга затачивала. Внешность ее тоже изменилась. Бабушка выглядела очень недовольной. Она была намного худее чем была при жизни, щеки ввалились, нос заострился и даже, кажется, немного загнулся. В этом сне я почувствовала себя ещё меньше. Судя по всему, мне было около 6-9 лет.
– Бабуль, а что ты делаешь? – испуганно поинтересовалась я.
– Люблю ее безумно. – не своим голосом прошипела бабушка. - Плохо так любить, ой, плохо!– заговорила бабушка отстранённо уставившись в окно.
– Кого же ты любишь, бабуль? – смотря на неё во все глаза, спросила я.
Бабушка не ответила, только как-то странно поджала губы и быстрее зашаркала спицами. Она настолько быстро орудовала ими, что в разные стороны полетели искры.
На утро я чувствовала себя ужасно. Было такое ощущение, что я вообще не спала. Все, разумеется, списала на беременность. Мать уже меньше рыдала, что конечно не могло не радовать, но все же не забывала мне напоминать, как она за меня волнуется и как у нее скачут давление и сахар.
Сны про бабушку продолжали меня преследовать. И с каждым разом они становились все более тревожными и даже жуткими. Это не были кошмары в том виде к которому мы обычно привыкли. Бабушка не гналась за мной с ножом, я не видела её изуродованного лица… Но с каждым разом, просыпаясь, я чувствовала себя все хуже и хуже. Да и бабушка выглядела все страшнее, а я становилась все младше и меньше. Я, словно съежилась готовая в любую минуту растаять.
Пожаловалась маме….
– А ты думала, как оно, беременной быть? – взорвалась вдруг мать. – А мне каково? Ты думаешь мне легко? Я же с ума схожу от беспокойства за тебя! – закричала она.
Разговора снова не получилось.
Спустя всего пару дней после нашего с матерью разговора, мне вновь приснилась бабушка. Она была совершенно на себя не похожа, но я была уверена, что это именно она. Внешне ни дать ни взять Баба-Яга, исхудавшая и осунувшаяся, с перекошенным лицом, впалыми, пустыми, темными глазницами, она сидела на своем месте и скрежетала зубами. Ее костлявые руки с длинными когтями были пусты.
– Бабулечка, ты замерзла? – осторожно спросила я.
Сейчас мне по ощущениям было всего 3 – 4 года. Маленькая и беззащитная, я была непропорционально меньше бабушки. Стоя напротив чудовища, которое когда-то было моей бабушкой, я крепко сжимала в объятьях своего любимого медвежонка Балу и во все глаза смотрела на старуху.
– Знаешь, Агния, как сильно я ее люблю? Так люблю, что загрызть за нее готова! – начала разговор бабушка и, зарычав, обнажила клыки. Её рот был полон острых, как бритва, клыков. Испугавшись, я вжалась в диван и почувствовала себя совсем крохотной.
– Отдай! – завизжала вдруг бабушка. – Дай сюда, кому говорю! – и с невиданной прытью кинулась на меня со своими острыми зубами и костлявыми когтистыми руками.
Она вцепилась в Балу и начала с остервенением вырывать его из моих совсем маленьких детских ручек. Ткань затрещала и порвалась, набивка полетела во все стороны.
– Отдай! – кричала бабушка так громко, что мне хотелось зажать уши.
Я крепко держала медвежонка, стиснув зубы, но почему-то становилась все меньше и слабее. Обессилив я отпустила игрушку.
– Отняла! Забрала! Мой он! победно завыла бабушка.
Я же почему-то продолжала уменьшаться. Уменьшалась, уменьшалась и вот, когда уже казалось, что я сейчас исчезну, проснулась. Проснулась от того, что в кровати было мокро, и противно тянуло внизу живота. У меня случился выкидыш. Я потеряла ребёнка!
В больнице, сидя у моей кровати, мать сказала: «Знаешь, Агния, это, наверное к лучшему. У тебя вся жизнь впереди. Какие твои годы? Ты ещё такая молодая, доченька! Будут у тебя еще дети. К тому времени и я, может, научусь не так за тебя волноваться».
В этот момент, я впервые за такое долгое время увидела на ее лице улыбку. «Может, может, может….»– подумала я.
С тех самых пор бабушка мне перестала сниться. Любовь – это не всегда светлое, доброе чувство, как учат все волшебные детские сказки, где принц готов жизнь отдать за прекрасную принцессу. Иногда она ранит больнее ножа и душит сильнее петли. Любовь способна отключать мозг, отключать совесть и толкать человека на отвратительные поступки, не давая упокоится даже после смерти. Хотя можно ли это назвать любовью? Не знаю. А Вы как считаете?