В Шатрово было уютно и тихо. Маленький бабушкин домик спрятался в тени виноградных лоз и ветвистых шелковиц. Темно-синее море на фоне пожелтевшего осеннего сада, казалось ещё темнее. С его стороны дул холодный ветер, от обжигающих объятий которого не спасало, даже ярко светящее солнце.
Наташа сидела, поёживаясь, на складном стуле в саду возле дома с книгой в руке и старалась, как можно лучше, прикрыть плечи наспех наброшенной кофточкой. Её трикотажная футболка с короткими рукавами, явно была одета не по погоде. Наташа понимала это, но зайти в дом и переодеться ленилась, к тому же, очень увлеклась детективной канвой сюжета романа Дика Френсиса.
Начало октября в этом году, вопреки всем прогнозам, выдалось холодное, как будет дальше – неизвестно. А пока, ветра вперемешку с дождями.
В результате полученной травмы, после удара по голове нанесённого Масловым, Наташа неделю не выходила на работу. Сама Егорова не считала это необходимостью, но врач посадил под «домашний арест» и девушка не смела ослушаться. Всю эту неделю она провела в Шатрово у бабушки Елизаветы Юрьевны. Там же ходила на перевязку в местную поликлинику. Сейчас Наташа была без повязки, в ней отпала необходимость. Место, где наложены швы, заклеено лейкопластырем с бинтовой прокладкой, так что, на улице девушке приходилось появляться пока, только в панаме.
Здесь же в Шатрово, от Елизаветы Юрьевны, совсем ещё не старой и бодрой женщины, Наташа узнала, что её мама… беременна. Этим и объяснялось её странное поведение последние недели. Она была подавлена, рассеяна, но Наташе сказать стеснялась и попросила сделать это – свою мать. Егорова была удивлена не меньше отца, когда впервые он узнал от жены эту новость. Узнал он об этом немного раньше дочери, но тоже молчал, по просьбе Светланы Ивановны.
- Почему не сказали мне сразу? Чего боялись? – сердито говорила Наташа бабушке, когда та, в первый же вечер приезда внучки в Шатрово, рассказала ей о том.
- Они боялись твоей реакции. Ведь ничего уже нельзя сделать, поздно определили, да и опасно, врач сказал, придется рожать.
- Ну и что?! Зачем делать из этого тайну?!
- Да, но её возраст, сама посуди!
- Что возраст? Подумаешь, сорок пять лет! Ещё не в таком возрасте рожали!..
- Например!
- Например, пожалуйста, - а что, например, Наташа сказать не могла. Ни одна мысль не шла сейчас на ум. Она запнулась, заёрзала на стуле, состроила обиженную физиономию и промолчала.
- То-то! Ну, будет обижаться и дуться! – ласковым, доверительным голосом произнесла Елизавета Юрьевна.
Теперь Наташа ходила радостная, в счастливом ожидании прибавления семейства. Шутка ли! Новый человек родится в этот мир! « Хорошо бы девочка, - думала она. – Девчонки спокойнее, ласковее. Ну и пацан, тоже не плохо.» Она тут же погружалась в приятные размышления, представляя себя сидящей в парке под зелеными липами с колясочкой, в которой мирно посапывает малыш и чмокает губками.
Андрей Жигулин всю неделю был, как неприкаянный. Ему она показалась самой длинной неделей в его жизни. Несколько раз Жигулин порывался поехать в Шатрово и разыскать там Наташу. Острое желание увидеть её боролось с ситуацией. Каждый раз Андрей останавливал себя на мысли о том, что Егорова прогонит его, как непрошенного гостя. Пусть не прогонит, но разозлится обязательно. По вечерам, придя домой, Андрей брался за голову и пытался понять, откуда пришло к нему такое трепетное желание. Он с шумом опрокидывался на кровать и всматривался в темноту, представляя Наташин образ. Андрею было теперь, почему-то, необходимо видеть её каждый день, говорить с ней, просто находиться рядом. И ощутил он это, до боли в сердце, когда узнал, что Наташа уехала в Шатрово на неделю. На целую неделю! Это не мыслимо! Это ужасно долго! Уже на следующий день, не встретив её в коридорах УВД, не найдя в кабинете у Султанова, Андрею захотелось непременно увидеть эту девушку с грустными глазами. Необычная волна нежности и обжигающей теплоты нахлынули на него при мыслях о ней. Юноша радовался своему новому приятному чувству, которое нежданно-негаданно поселилось в его душе и заполнило собою всё существо. Жигулин теперь думал о Наташе постоянно. Вспоминал её улыбку, манеру держаться, говорить. Вспоминал каждый отдельный момент общения с ней, припоминая всё, до мельчайших деталей: её голос, взгляд, походку. Он засыпал и просыпался с мыслями о Егоровой и лихорадочно считал дни.
Всё всегда кончается. Пришел конец и этой долгой неделе. Воскресным утром Наташа приехала в Приморск.
Егорова вышла из трамвая и направилась по тенистой уже начавшей осыпаться липовой аллее к дому в котором жила. Вдоль узкой пешеходной дорожки стояли аккуратные лавочки, выкрашенные в зелёный цвет. На одной из них сидели женщина и ребенок, девочка лет трёх. Она болтала полненькими ножками в красных ботиночках и смотрела в сторону проезжей дороги. Наташа, вероятно, прошла бы мимо них, не обратив особого внимания на эту парочку, но глаза её случайно скользнули по лицу девочки, по такому знакомому и похожему на кого-то, лицу. У Егоровой в момент перехватило дыхание, в груди поднялась горячая волна и приливом ударила в голову. Это было лицо Ларисы Филимоновой, её большие карие глаза, черные кудрявые волосы, кольцами спадающие на лоб и шею, её остренький подбородок, прямой нос, полноватые губки, - только все в уменьшенном виде. Наташа остановилась. Женщина на лавочке внимательно посмотрела на неё и начала разговор первая:
- Наташенька!
Это была Валентина Григорьевна – мать Ларисы.
- Здравствуйте! – Наташа поздоровалась и продолжала смотреть на ребёнка.
Девочка хихикнула и прижалась к матери.
- Как давно я не видела тебя, Наташенька! Какая же ты стала! Говорят училась в Москве? – продолжала Валентина Григорьевна.
Наташа присела на край лавочки рядом с ними.
- Да, в Москве. В этом году только, домой приехала.
- Дома-то, небось, после отлучки, раем показалось?
- Да, дома хорошо, - напряженно отвечала Егорова, ибо мысли её, были настроены на другое.
- А это моя маленькая дочурка, Женя. Ей три года и два месяца. Дома, пока, со мной, в садик с четырех пойдет.
Наташа улыбнулась в ответ, но улыбка получилась вымученной, неестественной. Девушка поспешила отвернуться. Потом они обменялись ещё двумя-тремя фразами и Наташа ушла. Ком в горле стоял очень долго, аж до самой квартиры, где ей, все же, удалось овладеть собой, справиться с нахлынувшими воспоминаниями, которые Наташа, так часто, отгоняла от себя. И тем не менее, встреча с сестренкой Ларисы и её мамой, произвела на Егорову очень сильное впечатление. Перед глазами стояло лицо этого ребенка, её маленькая фигурка. « Лариса в детстве. Да-да! Лариса в детстве была точно такой же, я видела её фото в альбоме, она мне показывала. Фотография из детского сада.»
Снова всколыхнулись мысли о том жутком ноябрьском убийстве и, даже разговаривая с матерью на кухне о будущем ребенке, которого носила в себе Светлана Ивановна, Наташа была очень отстранена.
- Я не понимаю, Наташ! Тебя что-то беспокоит? Ты какая-то сегодня странная! – спросила у дочери Светлана Ивановна.
- Со мной все нормально. Просто, по дороге домой, недалеко от трамвайной остановки, я встретила Филимонову с … дочерью, - на последнем слове Наташа запнулась и выдала свое волнение.
- Да, она родила девочку. Я тебе разве не говорила?
- Нет, не говорила, - произнесла Наташа с упреком.
Светлана Ивановна замолчала. Несколько минут она смотрела в окно, потом тихо добавила:
- Мы с тобой старались не возвращаться к этой теме, поэтому я смолчала и подходящего момента, вообще-то, не было, тем более, что девочка вылитая Лариса, ты видела сама.
При последних словах матери Наташа немного пошатнулась. Она с обреченным видом опустилась на табурет и, собирая последние силы, срывающимся голосом произнесла:
- Столько лет прошло, а все ещё больно!
- Да, такое забыть трудно…
- А, надо ли забывать, мама! Особенно то, что убийца, до сих пор, ходит на свободе, - она сказала это холодным, почти равнодушным тоном, но в глазах её была нечеловеческая тоска, которая прорывалась наружу из расширенных зрачков, а вырвавшись, казалось, затопила бы весь мир своей горечью.
Мать уловила состояние дочери и попыталась, несколько, сгладить её эмоции. Она торопливо проводила Наташу в комнату, сама же вернулась на кухню и, отчего-то, лихорадочно стала вспоминать, те далекие ноябрьские дни.
Вот так же с мужем они сидели в кухне и тихо разговаривали, прикрыв дверь. Был вечер, тускло горела лампочка под потолком, бросая зеленоватый свет от абажура на крашеные стены кухни. В доме царила тревожная и неуютная атмосфера. Наташа слонялась по квартире, как тень, из угла в угол; бледная, осунувшаяся, замкнутая.
- Так ничего и не выяснили? – спросила тогда Светлана Ивановна у мужа, почти шепотом.
- Нет, ничего. Никаких следов. Стреляли с расстояния семи-восьми шагов, после выстрела к трупу никто не прикасался, вокруг нет никаких следов, а день был промозглый, дождливый. В грязи должны были остаться отпечатки ног. А на расстоянии выстрела, всё затерто колёсами машин, рядом гаражи.
- В таком случае, как она оказалась-то между гаражами?
- Там узкий проход, между двумя рядами гаражей. Она быстро бежала именно туда, в этот проход, видимо, старалась от кого-то спрятаться, об этом говорят характерные отпечатки её сапог на земле. Она бегом бежала уже от дома быта. Но, почему туда? Как вообще, она оказалась в этом районе, вот вопрос.
- И кто-то выстрелил ей в спину, когда девочка уже оказалась в этом узком проходе?
- Да, скорее всего именно так! Расстояние выстрела небольшое, значит почти догнал. И стрелял по снайперски. Четыре пули в неё попало. Первые пули ранили и она продолжала бежать с горяча. Потом всё. И к телу после он не подошел. Вокруг лишь собачьи следы.
- Кай, один он только знает, кто!
- Тоскует, ничего не ест. Лежит в Ларисиной комнате под её кушеткой.
Тогда глаза Алексея Михайловича тоже наполнились горькой тоской, только Наташина была в тысячи раз сильнее. И, вспомнив её глаза, Светлана Ивановна невольно вздрогнула. Почему пришел на память ей тот вечер, подробности того разговора? Она разбиралась сейчас в своих путанных мыслях: Лариса, гаражи, Кай, все эти кошмары тех недель! Да, конечно! Опасность, именно опасность для собственной дочери, не давала покоя Светлане Ивановне и наводила на жуткие воспоминания, не только об этой истории, а ещё о тысячи подобных случаев, рассказанных мужем-милиционером. Почему Егорова вспомнила это всё сейчас? Разгадка проста. Она увидела во дворе дома где жила, человека, недавно вышедшего из тюрьмы. Но, весь ужас был в том, что следствие по его делу вёл Алексей Михайлович Егоров, её муж, отец Наташи. И самое страшное она узнала спустя несколько дней: этот человек поселился в доме напротив у своей знакомой Анны Комаровой. Столкнувшись однажды с ним в продуктовом магазине, Светлана Ивановна похолодела от ужаса, ощутив на себе его свирепый взгляд. Может только показалось, что взгляд был свирепый? Может быть! Но то, что он с любопытством разглядывал жену полковника, в этом не было сомнений. С тех пор Егоровой овладела «мания преследования». Она боялась и ждала мести со стороны бывшего уголовника, мести, которую он, вероятно, перенесёт на всю их семью. А дочь? Она ведь уже взрослая девушка! И, наверняка, он знает её, а тем более то, что она, как и отец, работает в органах.
Светлана Ивановна поёжилась от набежавших мурашек. У неё было дурное предчувствие и отделаться от него было невозможно. Она неоднократно разговаривала с мужем по этому поводу, но он всегда старался только успокоить жену, которую соседство с Юрием Сергеевичем (так его зовут) привести ни к какому успокоению не могло. Вот и сегодня вечером полковник вел разговор на прежней ноте.
- Света, все твои подозрения беспочвенны. А тем более, твои страхи. В твоём положении – это уж, совершенно ни к чему. Ну и что, Меленко смотрел на тебя в магазине и только! Он даже не подошел к тебе.
- Этого мне ещё не хватало!
- Вполне естественно, что он изучал тебя, ведь ты, моя жена. Он прекрасно знает, что мы живем с ним рядом.
- Я к тому и веду. Нельзя ли сделать так, чтобы этот Меленко съехал отсюда, Алексей! Моя жизнь превращается в сущий кошмар. Я боюсь его!
- И напрасно. Все страхи, ты себе чересчур внушила. А насчет его переезда… Интересно, как ты себе всё это представляешь? Я подгоню машину из УВД и выкину на улицу шмотки Комаровой?
Светлана Ивановна замолчала. Разговор происходил на той же кухне и, сидя за столом у окна, Егорова смотрела на подъезды соседнего дома, того самого, где и поселился Юрий Сергеевич Меленко, который отбывал срок заключения за многочисленные квартирные кражи.
Пока Меленко сидел в тюрьме, его жена подала на развод, а после, уехала из Приморска вместе с дочкой от первого брака. Выйдя на свободу, бывший воспитанник детского дома остался совсем один. В конце концов, наболтавшись в одиночестве, он приходит к своей старой знакомой Анне Комаровой, незамужней женщине, грубой и скандальной, работавшей недалеко от Центрального парка в пивном ларьке. После того, как у неё поселился Меленко, женщина вдруг изменилась в лучшую сторону. Она стала приветливее, обходительнее и, не только в общении с соседями, чего раньше не бывало, но и с покупателями, завсегдатаями ларька. Такую перемену отметили про себя все, кто знал Анну Комарову ещё до прихода Юрия Сергеевича. Но, вероятно, его возвращению была рада лишь одна Комарова.
Узнав, кто поселился рядом, все соседи ударились в панику. Они боялись встречаться с ним на лестничной клетке, боялись оставлять квартиры без присмотра, боялись выпускать детей одних во двор, если там или где-то поблизости, находился Меленко. Но бум постепенно прошел и люди свыклись с его присутствием, тем более, что ничего подозрительного в его действиях не наблюдалось. Долгое время Юрий Сергеевич, по понятным причинам, не мог устроиться на работу. Но, какой-то сердобольный домоуправ, доверив ему метлу и лопату, взял к себе в дворники. Меленко, судя по всему, такой работой не гнушался, и спокойно, добросовестно выполнял свои обязанности. В общем, жил он, как все обычные люди, но окружающие, тем не менее, испытывали осторожность в общении с ним.
Итак Егорова задумчиво смотрит в окно.
- Не обижайся, Света, но я прав, ты чересчур мнительна, - сказал полковник, после некоторой паузы.
- Тогда, мы уедем отсюда, если невозможен его отъезд, - будто не расслышав слов мужа, все так же глядя в окно, сказала Светлана Ивановна.
- Света, давай оставим эмоции и рассудим логически… Он простой квартирный вор, не убийца, не насильник. Да, я согласен, что он общался с людьми в своей среде, которые далеко не воры…
- И где гарантия, что он не общается с ними сейчас? Что за годы тюрьмы, он сам не стал таким же, как его бывшие дружки? Ведь та история, из-за которой он попался, она далеко не безоблачна. В их компании убили человека.
- Вот я и доказал, что Меленко к тому делу совсем не причастен. Возьми себя в руки, Света, ещё неизвестно, уживется Меленко с Комаровой или нет. Женщина она с характером.
- Прям не уживется! Куда ж ему деваться то теперь?!
На этом разговор и окончился. Светлана Ивановна ещё раз облегчила душу словами, но окончательно не успокоилась. Каждый остался при своем мнении.
Наташу, в отличии от матери, этот вопрос совершенно не волновал. Есть Меленко или его нет, девушке было безразлично. Она знала о нём только понаслышке от родителей, а видела лишь издалека, да и то, мельком. Но вблизи рассмотреть его удалось сразу же после приезда из Шатрово, на другой день, в понедельник утром, когда Наташа вместе с отцом рано шли на работу. Под аркой в доме напротив, где они проходили в то утро, выводившей из их двора сразу на Парковую улицу к остановке трамвая, зазвучал металлический грубый голос, прервавший их беседу. Егоров и Наташа обернулись. Их окликнул человек высокого роста, с мускулистой сильной шеей, большими руками и абсолютно лысой головой. Он постоял несколько секунд, засунув правую руку в карман брюк, с сигаретой во рту, а потом попросил:
- Огонька у вас не найдется, Алексей Михайлович?
- Я не курящий Юрий Сергеевич, но зажигалка имеется.
Меленко подошел ближе к полковнику и взял из его рук зажигалку. В это время Наташа внимательно изучала его внешность. Меленко лишь раз взглянул на неё, когда прикуривал, после чего он, поблагодарив, резко развернулся и пошел обратно во двор, гулко стуча каблуками в сквозной арке.
- Он что, нас караулил? – спросила Наташа у отца уже на остановке.
- А, кто его знает! – равнодушно произнес Алексей Михайлович.
- Чудной какой и уши шевелятся…
- Уши шевелятся?! – полковник рассмеялся.
- Ну, да! Мне так показалось, что его оттопыренные уши зашевелились, когда он к тебе подошел.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
(Ссылка на пролог первой части.)
