— Манька! Ах ты ж, леший тебя за ногу! Куда опять хвост намылила? А ну вернись в палатку!
Отец высунул из прорези уже смятое ото сна лицо и воззрился на дочь, которая стояла гибкая, как богиня Диана, среди теней кипарисов, и луна освещала её таинственным жемчужным светом.
— Лежи, папа, "людёв" разбудишь. Чего басишь на всю округу? Я недолго, скучно мне с вами, - вспыльчиво пробурчала Марьяна, которую сызмальства в семье все называли не иначе, как Манькой. Девочка с пелёнок отличалась плосколобым упорством и шелудивым, непростым нравом.
—Ты мне не это тут... Теревэньки свои не заговаривай. Живо в палатку спать. Разве можно девушке шляться ночами? Я твоему Тарзану все висюльки оторву. Ты посмотри на них! У нас подъём в пять утра на Демерджи. Лезь назад!
—Нет! Я на полчасика, спи, папа, - сдерзила дочь и лёгкой ланью поскакала промеж палаток и деревьев к выходу из ущелья, в сторону пляжа.
— Манька! Ах ты ж зараза! А ну вернись! Вернись, кому говорят! - зашипел отец, опасаясь разбудить соседей по палаточному лагерю. В соседней палатке тяжело вздохнули и недовольно перевернулись.
Отец выбрался на волю и в одних семейных трусах, сползших до середины ягодиц, поковылял босыми ногами по колючей от камней и иголок тропинке за дочерью. Ковылял он тяжёлой сонной поступью, так как всегда непросто отходил со сна. От Маньки уж и след простыл, должно быть, наверх забралась, в базу отдыха, где снимал домик Тарзан с родителями.
Сбоку в кустах хихикнули. Мужчина резко и неуклюже обернулся, как ужаленный кабан, и всмотрелся в темноту - там тлел в воздухе оранжевый огонёк сигареты. Одна из женщин их лагеря. Признать в ней расфуфыренную в светлое время суток путешественницу было возможно только по выдающимся бёдрам, обтянутым малиновыми лосинами. Без тонны косметики её лицо было неузнаваемым.
— А вы шалун, Александр! Экий вид у вас! Ха-ха-ха! - скокетничала она, абсолютно не к месту указав на его семейные трусы, которые сползли уже до неприличия низко.
— Ох ты ж ё-ёлки! - спохватился Александр и, конфузясь, рывком натянул их до самого пупка. - Дочку мою не видали? - спросил он, отряхивая с пятки впившиеся в кожу камушки. Глаз уже приспособился к темноте и он отчётливо видел очертания кипарисов, квёлых дубов, палаток и перекатывания пышных бёдер собеседницы.
— Да пролетел тут кто-то, она, должно быть. На мостике с парнем встретилась, звуки такие начались, знаете, м-ву, м-ву, целовались будто. А потом как ветер их сдул. Эх, молодость! Когда-то и мы с вами...
— Ну-ну! Вы мне тут не это! Разные у нас с вами дорожки, я по вашим не хож был.
— А что вы мне грубите? - вмиг сменила жеманство на воинственность сударыня и перевоплотилась из сексуальной штучки в базарную бабу.
— Пороли вас в юности мало, как видно, вот и шлялись, - продолжал игнорировать деликатность Александр. Он был слишком зол на дочь. Не до психологии. - Я вот Маньку, шельму, высеку, пусть только на глаза попадётся.
— Лучше б вас, душных зануд, кто-нибудь сёк хоть иногда! Оставьте в покое молодость!
— Вот коли принесёт она мне в подоле счастье, нагулянное молодостью, я его вам почтой перешлю, в коробочке. Адресок на всякий случай оставьте, - съязвил с мрачным удовольствием Александр уже уходя, - Что? Нет? То-то же! Посему помалкивайте.
Делать нечего. Отец вернулся в палатку. Младшая дочь сопела во сне, раскинув ручки и уже успев перевернуться, заняв половину матраса. Александр осторожно подвинул её, прикрыл простынкой голые детские ноги и лёг рядом. Сон сморил его за минуту.
Отдыхали они близ Алушты уже неделю. Первый раз навестили солнечный Крым, да и море в принципе. Мать ехать не захотела. Это был своеобразный палаточный лагерь, организованный туроператором их города. Всё в лучших традициях дикарского отдыха: около двадцати палаток было установлено в тенистом ущелье, организовано питание (повар готовил на костре очень вкусные, простые блюда!), экскурсии по желанию тоже входили в стоимость. Море в метрах пятидесяти, нужно только покинуть ущелье по железному мостику, заросшему с двух сторон ежевичными кустами. Если везло, удавалось полакомиться этой кисло-сладкой и ароматной ягодой с тёмно-красным соком. Туалета не было и народ справлял нужду кто как мог, забравшись поглубже в заросли по склонам ущелья. А вот насчет душа была договорённость с расположенной на холме базой отдыха, крутые ступеньки к которой начинались у подножия холма рядом с мостиком.
Каждый день проходил незабываемо и прекрасно. Хит сезона - песня о девочке с плеером, с веером, которая звучала от каждого радио на побережье. Даже по прошествии долгих лет этот хит прочно ассоциировался у Александра и его девочек с двухнедельным отдыхом близ Алушты. Вот только Манька... А что Манька? А-а-а! Рукой махнуть на такую. Дуҏа дуҏой. Живёт не головой, а гормонами, с детства Бог мозгами обидел. Совершенно пустоголовая пятнадцатилетняя девица. Кто улыбнётся ей из парней - перед тем она и стелется. Вот этот Тарзан от соседней, более цивилизованной базы отдыха, прицепился к ней... Или она к нему, кто их там разберёт. Так-то его Игорем зовут, но представьте себе детину с длинными светлыми волосами до плеч, развитым и вечно голым торсом, который расхаживает повсюду в одних плавательных шортах и имеет неизменно самодовольное выражение лица, говорящее о здоровье, юношеской уверенности и неотразимости в глазах женщин... Представили? Добавьте к этому грациозные маневры во время прыжков с волнореза и получите самого настоящего Тарзана наших дней. Манька, дуҏа, ежели видит его, то ничего вокруг больше не замечает.
В пять утра их мягко разбудила одна из вожатых лагеря, крепкая и красивая девица Юля, которая за несколько лет работы покорила не одну вершину горного Крыма (причём каждую по несколько раз за лето). Сегодня она была их проводницей.
— Саша, доброе утро! Вы с нами идёте? - спросила она улыбчивым голосом, заглянув в палатку. Александр ей очень нравился: он был мужчина ещё молодой, поджарый, спортивного вида и всегда с удовольствием откликался на Юлю.
— А? Да, да, идём, Юлечка... Так, девочки, подъём...
Тут он вспомнил про ночные похождения Маньки. Младшая дочь, девятилетняя Ксюшка, уже проснулась и тёрла глазки, сидя в ворохе простыни. Манька же спала, как убитая, без задних ног, широко раскрыв свой вредный и чувственный рот.
— Вернулась, шельма? А ну вставай! Вот я тя щас выгуляю! Выспишься ты у меня, позорная!
Он схватил блаженно спящую Маньку за распущенные каштановые волосы. Та взвизгнула, напряглась всем телом. Ксюшка благоразумно шмыгнула к выходу. Отец ткнул дочь лицом в подушку, придавил одним коленом туловище и прошёлся несколько раз по упругим ягодицам, которые прикрывали одни трусы. Александр вкладывал в шлепки всю имеющуюся силу. Манька взревела от боли, но подушка приглушала её вой. Наконец отец отпустил её и, взявши за ухо, зашипел в него:
— Ты как посмела уйти ночью? Я отец тебе или кто? Только посмей ещё раз, слышь, курва? Высеку так, что встать не сможешь. А сейчас живо собирайся, в горы идём.
— Я не хочу... - захлёбывалась слезами Манька.
— А я тебя не спрашиваю! Меньше шляться надо! Пять минут!
Он натянул шорты и выполз из палатки. Манька, пылая ненавистью к отцу и на ходу одеваясь, услышала:
— Ксюша, цветочек мой, ты уже умылась? Вот умница, какая ты у меня молодец.