ОДНА из притягательнейших черт русского характера — умение не унывать и радоваться жизни, любовь к шутке и юмору даже в самых, казалось бы, не располагающих к этому суровых обстоятельствах, жестоких испытаниях, какие послала советскому солдату минувшая война. Во все времена в нашем народе привечали балагуров, острословов и веселых рассказчиков. В том числе и на войне. Помните, как у Твардовского в «Василии Теркине»?
Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Не прожить, как без махорки,
От бомбежки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой...
Когда стихала ненадолго канонада, собирались солдаты вокруг костра или в землянке послушать разные были, необычные истории, которыми так богат был и военный быт, и фронтовые будни. Давайте и мы почитаем рассказы Игоря Каменского — ветерана, участника боев в Советском Заполярье.
ЯЗЫК И «ЯЗЫКИ»
Расскажу о случае, можно сказать, исключительном. И если бы не солдатская ловкость и смекалка да не хорошие отметки в школе по немецкому языку, кончилась бы она наверняка не так счастливо для одного из героев рассказа.
В землянку командира двенадцатой бригады морской пехоты громко постучали. Выскочивший наверх адъютант хотел было строго одернуть нарушителей редких минут тишины. Но только взглянув на стоявших перед ним четверых военных — двух наших разведчиков Алексея Жильцова и Михаила Волошина и двух «языков» со связанными руками, выдохнул: «Сейчас!».
И вот после допроса пленных — фельдфебеля и рядового, давших ценные сведения, полковник Рассохин слушал рассказ разведчиков.
— Прибыли мы в район свободной охоты в положенное время. Смотрим, неподалеку пасутся два фрица. Ищут «северный виноград», ягодку голубику то есть, — начал старший группы разведчик Жильцов. — Один из них оторвался от напарника своего и приблизился к нам. И как только он оказался всего метрах в трех от нашей засады, я выскочил из-за валуна и «рыбкой» бросился на противника. А я, как вы знаете, товарищ полковник, имею второй разряд по самбо и не таких, как этот фельдфебель, на лопатки укладывал. Молниеносная подсечка — и гитлеровец на земле с кляпом во рту. Вместе с Михаилом связали пленного и оттащили за камень. А его напарник тем временем не на шутку забеспокоился. «Эрих, где ты!» — заверещал он, оглядываясь вокруг.
Положение затруднительное. Надо уходить с «языком». Но как? Стрелять в его приятеля нельзя — обнаружим себя и, возможно, не выполним задание.
И тут меня осенило: «Зря, что ли, в школе на выпускном вечере на чистом немецком языке благодарственную речь перед наставниками нашими многотерпеливыми произносил? Особенно старался тогда перед нашей любимой учительницей-«немкой». Посрамлю ли ее теперь?»
— Будешь повторять за мной слово в слово, — зашептал я в ухо пленному, предварительно узнав имя его дружка. Он с готовностью закивал головой: мой спортивный вид, очевидно, не располагал к дальнейшей дискуссии на эту тему. Зная, как велика была слепая субординация в фашистской армии и что мой «язык» — фельдфебель, а тот, что на свободе, — рядовой, я рассчитывал на внезапность приказа. И вот «язык» начал, как актер за суфлером, повторять за мной: «Вилли, сними «шмайссер» и положи на землю. Я поймал русского шпиона. Связать его нечем, держу за руки. Сними брючный ремень — и бегом ко мне!».
В щель между камнями мы видели, как Вилли еще раз затравленно оглянулся и стартовал прямо на голос, то есть на нас. В пяти-шести метрах от цели его упредил Михаил, выскочивший навстречу с автоматом наперевес.
...
— Вот, собственно, и все, товарищ полковник, — закончил свой рассказ сержант Жильцов
Трехкратное громовое «Ура!» приветствовало двух лихих разведчиков, когда им перед строем вручались высокие награды — ордена Красной Звезды.
★ ★ ★
КНОПКА
Шел третий год Великой Отечественной войны. Штабная батарея нашего 104-го пушечного артиллерийского Краснознаменного полка расположилась у подножия большой сопки на перешейке между полуостровами Средний и Рыбачий. Как и во всякой штабной батарее, несли свою службу и телефонистки.
Одна из них, ефрейтор Надя Колышкина, выделялась среди сверстниц подчеркнутой строевой выправкой и дисциплинированностью. Но то ли за маленький росточек, то ли за вздернутый и обсыпанный веснушками носик, так не вязавшиеся с ее слегка напускной серьезностью, прозвали ее Кнопкой. Прозвали, словно пригвоздили: Кнопка да Кнопка. Редкий офицер называл Надю по имени или фамилии.
И вот в одно весеннее утро, когда ненадолго смолкла канонада, в офицерской землянке загудел зуммер телефона:
— «Береза» слушает.
— Всем, кто в «Березе», марш бегом к «Тюльпану».
Это был позывной командира полка.
Надо было видеть, как шесть офицеров наперегонки, в темпе стометровки рванули на КП полка. Пробежав метров двести, да все в гору, первый из них, запыхавшись, докладывал комполка о прибытии.
Майор Ковтун, приняв последний рапорт и немного помедлив, вдруг задумчиво протянул:
— А ведь я никого не вызывал.
Офицеры недоуменно переглянулись и загудели:
— Да как Кнопка посмела, ведь это же форменное злоупотребление служебным положением!
А у комполка в глазах так и прыгали веселые чертики.
Наконец он не выдержал и расхохотался:
— Ну и разыграла же вас Кнопка! Ай да молодец! Во-первых, хороший забег вам организовала, чтобы не закисли. Во-вторых, научитесь поуважительней к ней обращаться. С первым апреля вас, товарищи командиры!
★ ★ ★
КОСТЯ-СПРИНТЕР
Случай этот произошел в мае победного 1945-го. Погода стояла чудесная. Теплынь. В нашей батарее шли занятия по физической подготовке. Поставили задачу: пробежать стометровку в солдатской форме, в сапогах. Забеги проходили на пешеходной дорожке, где могли бежать только двое. Воздух был — хоть пей его. Вокруг — зелень. Бежали все в охотку.
И вот на старте ефрейтор Ушаков с напарником. Начали азартно под солдатское «Давай, давай!» Но вдруг у Ушакова с ноги слетает сапог, описывает дугу и падает за спиной своего владельца. А тот весь в пылу борьбы, как будто и не замечает ничего. Но белой змеей начинает разматываться за ним портянка. Тут нас всех прямо прорвало, картина и правда была комическая.
Под хохот солдат наш друг и любимец балагур Ушаков финишировал, расставшись теперь уже и с портянкой: одна нога в сапоге, другая — босиком.
С тех пор кличка Костя-спринтер прочно приклеилась к незадачливому бегуну.
И. КАМЕНСКИЙ (1985)