Найти тему
Отражение Времени

Русский писатель Николай Волженцев пошёл по пути Чехова и Булгакова...

В 14 лет Николай Волженцев уже помогал принимать роды. Много позже лечил больных с открытой формой туберкулёза, ничего не боялся и никого не отталкивал. Участковый врач, заместитель главного врача в Переволоцком районе, отличник здравоохранения СССР он смог больше отдаваться литературе лишь с выходом на пенсию, а было это в начале нулевых. На прошлой неделе Николай Александрович к своим творческим наградам прибавил ещё одну - стал лауреатом Всероссийской литературной Пушкинской премии «Капитанская дочка» за очерк «Дунай-трава».

Николай Волженцев: «Я счастлив, что выбрал профессию врача. Она подарила мне доступ к самому сокровенному. Из писателей мне всегда особо дороги были Бунин и Тургенев.
Николай Волженцев: «Я счастлив, что выбрал профессию врача. Она подарила мне доступ к самому сокровенному. Из писателей мне всегда особо дороги были Бунин и Тургенев.

Не сочиняет – жизнь пишет

У Николая Александровича яркие голубые глаза. Они легко меняют выражение, наполняясь то восхищением, то грустью. Чувствуется в Волженцеве детское мальчишеское любопытство и жажда жизни. В свои 76 лет, нацепив на себя как репьёв,- болезней, он не выглядит уставшим. Словно есть у него доступ к неисчерпаемой космической энергии, питающей и дающей силы. Последняя книга «Дунай-трава» подтверждает это.

72 страницы заставляют плакать и улыбаться, радоваться и горевать. Талант Волженцева в том, что взяв за основу, казалось бы маленький эпизод, он показывает через него судьбу поколений. Незначительное, на первый взгляд, событие, вдруг поднимает ворох воспоминаний, которые отражают жизнь целиком, связуя времена воедино.

В «Дунай-траве» вид из окна автобуса уносит героев туда, где несчастье и чудо, черствость и доброта переходят одно в другое. Язык ласковый, живой. Это и говор чернореченских казаков со всеми его родными оканьями, сокращениями и мягкой певучестью.

Про Волженцева никогда не скажешь «сочиняет» при всем уважении к этому слову. Он, именно, пишет. Пишет, как живописец, о прошлом, которое когда-то было его настоящим. Сенокос, колхозная жизнь, казачий быт 50-х годов всё передано ёмко и ярко. Нет у семьи своего надела, на котором можно косить траву. Отец-кормилец в больнице, и вот мать-казачка, маленькая ростом да крепкая, давшая жизнь четырём детям, вместе с сыном восьми лет ищет место для покоса. По лесам, по полям. Дома приглядывает за малыми дочка семи лет, ожидая возвращения кормильцев. Но трудны поиски: где уже скошено, где чужой надел, а где лесник не велит. И когда уже накрывает героев отчаяние, вдруг находится место…

Рассказывает Волженцев о том просто и увлекательно. Болит душа за мать с сыном, а зря. Под божьим они надзором, который и к «ничейной» траве привёл, и душу лесника смягчил, и помог справиться со всеми несправедливостями, выжить, встать на ноги.

Между строк столько любви к жизни, к Родине. И всё настолько лишено пафоса, лишних каких-то слов, объяснений и выводов, что история входит в душу, и герои становятся родными.

Профессия как ключ

Мы разговариваем с Волженцевым сразу же после церемонии награждения. В руках зажата тоненькая «Дунай-трава»: исповедальная, трогательная. Оттого один из первых вопросов ожидаемый: «Никогда не жалели, что пошли в медицину? Может, для литературы были больше рождены?». В ответ Николай Александрович улыбается, качая головой.

- Благодаря профессии я получил возможность помогать людям, оттого лучше их видеть стал. Когда удавалось помочь больному, облегчить его положение, я чуть до неба не прыгал!

Писать – это скорее потребность, ответственность внутренняя, когда ты хочешь передать другому о том, что было. И в этом тоже врачевание есть. Помочь людям. О правильном, добром сказать. О человеке, который должен стойким быть и не позволять гнили в себе заводиться.

Николай Александрович рассказывает, что в медицинское училище поступил в 13 лет, после того, как в селе закрыли десятилетку.

- Помню первый курс. Сидим за партами, посмотрим друг на друга и нет да плакать примемся. Классная руководительница наша Мария Васильевна увидит это и тоже заплачет с нами. Всё спрашивала по первости, как же родители нас отпустили. Потом пообвыклись мы. На 2 курсе - зачёт по акушерству. За год 12 родов надо было принять. В роддоме на 8 марта практика…сперва женщины увидев нас, велят прогнать, мол, детсад мы. Потом же, когда роды приходят, забывают, что нас малышней называли. Помощь нашу принимают. А мы всё делаем, как учили: помогаем головке выйти, плечико выводим.

На вопрос: «Страшно же, наверное, было в 14 лет такое видеть?» Николай Александрович говорит:

- Только сочувствие было. Я смотрел на то, в каких мучениях ребёнок на свет появляется, каких усилий это стоит матерям, и думал, что женщин на руках надо носить.

Вспоминает, как спасал девочек, отравившихся беленой. Как отговаривал рожать молодую женщину, назовём её Лидией Н.

- У неё была открытая форма туберкулёза. Беременность установили на раннем сроке, и я всё говорил ей, что надо вылечиться сначала, себя сберечь.

А она не хотела ничего слушать. Одно твердила: «Хочу родить, жизнь после себя оставить». И родила! Крепенькую, хорошенькую, а главное здоровенькую девочку! Та выросла, замуж вышла, сама матерью стала.

Волженцев рассказывает о том с нежностью и удивлением. Вот ведь, как бывает. Сама Лидия прожила после родов год или два.

- Я приходил к ней уколы ставить. Но после родов до того у неё самочувствие ухудшилось, не спасти было.

Признаётся Николай Александрович, что открытая форма туберкулёза его не пугала.

- Когда я на приёме слушал таких больных, то просил отворачиваться и дышать в сторону.

Кажется, один лишь страх знал Волженцев: не суметь помочь, не справиться. Потому, работая в Претории участковым, он боялся метелей, которые отрезали село от райцентра Переволоцкий.

- Опасаясь, что не смогу помочь, если женщина поступит ко мне с кровотечением, я заранее у врача из соседней больницы научился всему необходимому в этом случае. Сам-то по специальности был фтизиатром.

Потом оказалось, что предугадал всё Николай Александрович. Три раза происходило подобное и каждый раз удавалось выйти из положения, потому как он был готов к этому.

Автограф на память
Автограф на память

Дети Сусанны Гармс

Врезалась в память и Сусанна Гармс из села Зелёновка. У неё уже было больше десяти детей, и она собиралась рожать то ли четырнадцатого, то ли пятнадцатого.

- Я ей «Нельзя говорю, вам в переволоцкую больницу надо или вообще в оренбургскую областную, под наблюдением рожать!» Атония ведь матки, а она ни в какую. Мол, всё хорошо будет! Я говорю ей это, а рядом, в палате дочка её уже почти рожает, сама мать двух или трёх детей.

Смеются голубым глаза Волженцева. Приятны эти воспоминания. Счастливое, хотя и трудное время было. Говорит, что не легли все эти случаи на бумагу, потому что времени не хватало.

- Работая участковым, я постоянно занят был. По 2-3 ночи не спал бывало. Когда стал работать в Переволоцком, то ещё несколько лет вздрагивал при виде подъезжающей машины. Казалось, это за мной приехали.

Если Бог даст здоровья, то может быть успею написать о тех своих «участковых» годах.

Очень хочется верить, что увидят читатели эти рассказы. Пока же всё стоят перед глазами – тоненькая мать с маленьким сыном, ищущие и нашедшие чудо – Дунай-траву – высокую, бесконечную как море. Награду от Бога за достойный и честный труд, любовь и веру.
Последний вопрос будет как раз о вере. Скажет Николай Александрович:

- В лучшее верю, в хорошее.

Неподалеку от него будет стоять жена Надежда и улыбаться своему большому доктору, который отойдя от медицины всё также врачует, только теперь словом - искренним, живым.
Полина Кузаева
Оренбург, 2023