Так, несколько пренебрежительно и одновременно почти с восхищением, сказал о Клоде Моне его современник Поль Сезанн. Отшельнику из Экса не откажешь в меткости суждения: прежде всего в живописи лидера импрессионистов впечатляет его зрение. Кажется, он носил какие-то специальные окуляры, позволявшие видеть то, что другие не замечают. . Есть известная история о том, как великий француз писал в Англии лондонские пейзажи при сильном тумане. На холсте они розовые, что жители туманного Альбиона не оценили: «Туман же серый!» И ошиблись: красная кирпичная пыль действительно придает лондонскому туману необычный оттенок.
Собираясь писать текст про Клода Моне и отбирая картины для поста, вдруг понял, что совсем не знаю этого художника. Если, разумеется, вынести за скобки «Женщину с зонтиком», «Маковое поле», знаменитую серию с кувшинками, «Сороку» и другие хрестоматийные шедевры. Он постоянно ускользает, меняет обличья, как Протей и, удивительное дело, предсказывает художников других поколений. Его «Плакучая ива» вполне могла бы быть написана молодым бунтарем Поллоком, а зимний пейзаж «Эффект снега в Живерни» напоминает «белое на белом» Вейсберга. Кажется, и сам Моне был абсолютно открыт для новых течений. Чем не абстракционизм его удивительные «Голубые кувшинки», к примеру.
В старости волшебное видение стало изменять Моне – двойная катаракта, потеря хрусталика на левом глазу, искаженное восприятие цвета. Но, парадокс, именно в эти годы живопись его обрела невероятную свободу. В «Японском мостике» непросто различить, где искусственное сооружение, а где ветви деревьев и листья в солнечном свете. Все сливается воедино. И становится пойманным мгновением, тем впечатлением от жизни, которому импрессионизм был верен на протяжении десятилетий. А может, все дело лишь в угасавшем зрении? И все равно – какой глаз!
