12 РАЗГНЕВАННЫХ ЖЕНЩИН, или ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ АДАМА И ЕВЫ
И последний случай, навсегда укрепивший Галу в восточной мудрости. А мудрость та гласит: хочешь поверить женщине? Но поверишь ли ты прежде гиене? Вот такое хорошенькое мнение о нас, женщинах, ни чё так, да?
Седобородые аксакалы — они не зря до ста лет сидели на корточках, цистерны зелёного чая выпивали, кумекали, пока созрели до столь блестящей идеи.
Гала возглавляла большой культурно-развлекательный центр. Коллектив, сами понимаете, женский. Из мужчин - старенький сторож да электрик. И этот электрик завёл шашни с маленькой смазливой продавщицей из «Союзпечати». Киоск находился недалеко от ДК, которым руководила Гала.
Он женатый, она замужем, у обоих дети. Но вот разыгралась нешуточная любовь — бывает. Парочка будто с ума сошла. Искала любовный альков, где придётся, как повезёт, где обломится, прилеплялись как птички божьи. Летом в лесочке под кустиком или в гаражах, зимой снимали квартиру на часок. Но это дорого, а у обоих слёзы, а не зарплаты. А любовь, сами понимаете, не ждёт 5-го и 20-го: дней аванса и получки.
Жена электрика узнала, пристыдила детьми и сединой, поскандалила, побила посуду. Муж продавщицы узнал, выматерился, поколотил. Но, в общем, сор из избы не выносился, за стены квартир семейные разборки не выплёскивались. Всё сохранялось в рамках приличия.
Помните "Анну Каренину"? Там ведь тоже были тишь да гладь, пока Анна не начала эпатировать.
***
Однажды Гала вызвала электрика: начал заедать поворотный механизм, который крутил сцену с готовыми декорациями. Маленькая продавщица «Союзпечати» опустила ставенки, оставила записку: «Перерыв 20 минут». Замкнула киоск и мышкой шмыгнула вслед за электриком.
На входе заискивающе сунула вахтёрше дешёвенькую шоколадку. Пряча хорошенькие накрашенные глазёнки, пискнула: «МарьСемённа, я пройду?» МарьСемённа ехидно, многозначительно и многообещающе протянула: «Ну, проходи, проходи, голуба». Брезгливо смахнула шоколадку в ящик стола. А у самой давно уже внутри бурлило и кипело.
Едва продавщица, узко и порочно семеня, скрылась за сценой — МарьСемённа потянулась к трубке. Очень скоро вокруг её стола собралось и зашушукалось экстренное совещание ООН: Организации Объединённых Наблюдательниц. Клуб глубоко и прочно замужних, порядочных и оскорблённых женщин.
Гардеробщицы, билетёрши, уборщицы, две завотделом массово-культурной работы, библиотекарши, дирижёр хора ветеранов, медсестра-пенсионерка, танцевальная репетиторша, зам по административно-хозяйственной части, ещё кто-то. Общим числом 12.
Заглянули к Гале в кабинет, таинственно поманили пальцем:
— Айда-те ко, Галина Ивановна, айдате. Чё увидите!
Гала, не понимая, вылезла из-за стола: хоть разомнётся. Вели её по коридорам, выдвинув вперёд как боевого слона. Старались не топать ногами и не стучать каблуками, заговорщицки приглушали голоса.
— Да что такое? — хмурилась заинтригованная Гала.
— Щас увидите, Галина Ивановна! — в предвкушении обещали ей.
За сценой было пусто. Валялся впопыхах брошенный монтёрский чемоданчик, мотки проводов, ещё какой-то электротехнический инструмент.
МарьСемённа могучим плечом торкнулась в закуток, в гримёрку: заперто. Прильнула к замочной скважине: ничего не видно! Приникла ухом к двери: тишина. Поскреблась, поцарапалась как кошка:
— Откройте, будьте добренькие! Инвентаризация! Перепись мебели!
Победно оглянулась: тут они, голубчики. Попались! И, уже не таясь, загрохотала пудовым кулаком в фанерную дверку:
— Откройте! Прав не имеете запираться в казённом учреждении!
Торжествующе вытащила из кармана сатинового синего халата связку запасных ключей. А не лезут в скважину: мешает вставленный с той стороны ключ! Обернулась к сторожу: тот, из стариковского любопытства, «за конпанию» прилепился бабьему табуну. Велела:
— Тащи топор! Вскрывать будем, как консерву. Шпротов. Килек в томате.
Гала ничего не понимала:
— Воры?!
— Воры, Галина Ивановна! Мелкие шкодливые воришки семейных ценностей. Щас мы их…
Через минуту хлипкий косяк под ударами топора поддался, затрещал. Увиденная картина долго передавалась потом из уст в уста.
Всюду валялась одежда, разбросанная, что называется, в порыве преступной страсти. И прямо на полу, на старом пыльном бархатном занавесе, голые, в чём мать родила, молча трудились электрик и продавщица.
Стук и взлом, и вваливание толпы не могли срезать пик любовного экстаза. Да чего там: случись в эту минуту обвал, землетрясение, наводнение, конец света — от любовников ничего уже не зависело. Ничто не в силах было разорвать объятия и вырвать сладкую парочку из райских кущей, где она на тот момент пребывала.
И они на глазах обступивших, хихикавших, комментировавших и плевавшихся — продолжали «на автомате» совершать последние исступленные движения… Если бы по данному возмутительному факту возбудили административное дело, оно пестрело бы грубыми, сухими медицинскими терминами. Что-нибудь вроде: «Фрикции в последней, предшествующей эякуляции и оргазму фазе коитуса, продолжались в присутствии посторонних лиц…»
Вскрикнули от невыносимой сладкой муки, застонали — и расцепили объятия, раскатились в разные стороны. И потерянно, как слепые, ползали, не смея поднять глаз, шарили в поисках своих тряпочек, трусиков — а их не было!
12 разгневанных женщин жаждали возмездия, их прямо трясло от праведного возмущения. Они предусмотрительно подобрали и спрятали одежду. И, хотя одежда была чиста, и даже чище некоторых платьев и кофт блюстительниц — они всячески демонстрировали, будто брезгуют взять её в руки.
В этот момент Галу срочно вызвали к телефону. О дальнейшем она узнала из рассказов очевидцев. Что ООН погнала любовников, понукая швабрами, как двух паршивых овец. Вытолкала, выпнула из ДК:
— Вон, вон! Осквернять культурный очаг, высокодуховное вместилище цивилизации, интеллигентности, нравственности и просвещения!
Долго потом город вспоминал двух голых, прикрывающих срам людей, бегущих по улице. Камней в Адама и Еву никто не бросал, нет. И не смеялся никто. Какая-то сердобольная старушка сняла платок, накинула на дрожавшую продавщицу…
Бедняжка и раньше ходила в синяках. Но на этот раз рогатый муж перестарался и избил изменницу до черноты, так что вмешался участковый. Был суд и развод.
Через полгода наша продавщица вышла замуж за участкового, он усыновил её детей. Счастлива с ним и любима, и никто не смеет плохого слова о ней сказать: трусят иметь дело с милицией. На улице, сладенько осклабляясь, здороваются: «Здрасти, Ева Геннадьевна!». Забыла сказать: продавщицу Ева зовут. Электрик Дима (не Адам) продолжает жить с женой, которая его ненавидит и нещадно пилит наедине и принародно…
***
А Гала на следующий день после почти библейской сцены пригласила зачинщиц в кабинет. Она сидела во главе длинного полированного стола, в столешнице которого отражались могучие бюсты всей «зондеркоманды».
Гала бы с удовольствием их всех (работниц вместе с бюстами) уволила по собственному. Да только знала, что милый дружный террариум единомышленниц, сплотившись, саму её подсидит, сожрёт с потрохами и не подавится.
Она с рассеянным любопытством рассматривала, переводила взгляд с одного лица на другое. Какие угодно характеристики можно было дать блюстительницам нравственности — но только не слова «чистота», «непорочность» и «целомудрие». Важные, как надутые индюшки, восседающие кулями, с тупым сознанием собственной правоты, с брезгливо оттопыренными одрябшими губами…
По каменному лицу вахтёрши МарьСемённы читалось: будь её воля — она бы объявила собственное профсоюзное собрание. Повестка: «Борьба с чесанием похоти и слабостью на передок». Ну, Адама и Еву, из-за которых весь законопослушный людской род мается, уже проучили. Но этого мало.
Искореняла бы, распинала, выжигала калёным железом, пригвождала к доске позора персонажей из классической литературы, которую — страшно сказать – в школе преподают!
Первой, само собой, за аморальное поведение вызвала бы на ковёр Анну Каренину. Потом любительницу курортных романов Даму с собачкой. Вот чего ей не жилось: муж немец, собственный дом, зарабатывает прилично.
Эмму Бовари не забыть. Ещё тихоню Катерину из «Грозы», коварную изменщицу Аксинью из «Тихого Дона» — туды их! Не говоря о шекспировских безобразниках, а также богах из «Мифов Древней Греции» с их прелюбодеяниями, растлениями, гомосексуальными связями, инцестами… Тьфу, пакость какая, бордель развели.
«Да я бы только захотела — отбою бы не было… Да стыд есть», — читалось в тусклых глазах МарьСемённы.
«Ты-то бы захотела, — неприязненно думала Гала. — Да с тобой-то кто захочет ли?!»
***
Гала разливает в рюмочки остатки душистого коньяка. Подпирает белой рукой щёку:
— Эх! Давай, что ли, нашу фирменную…
Пусть говорят, что дружбы женской не бывает,
Пускай болтают, но я-то знаю,
Что мы с тобою ни на что не променяем
Сердечной дружбы, нам подаренной судьбой…»