В практике большого количества судов и заявлений юристов встречалось достаточно странное по своему смыслу утверждение следующего характера:
«Если сделка с чем‑либо была признана недействительной, то и все последующие сделки с этим объектом также являются недействительными».
Ссылаются при этом на п. 1 ст. 167 ГК РФ, в котором говорится о том, что „Недействительная сделка не влечёт юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с её недействительностью, и недействительна с момента её совершения“. То есть все последующие сделки предполагаются именно последствиями той самой сделки, которая была признана недействительной. Логические построения во всём этом, несомненно, есть, но надо именно выявить эти самые построения. А затем попытаться понять: а не порочна ли само по себе такое логическое построение, не противоречит ли каким‑то иным принципам, которые не дают возможности применять те или иные логические операции.
Прежде всего, следует совершенно точно определиться с тем, что именно следует понимать под термином «сделка». Вроде бы такое определение, между прочим, существует в законодательстве и оно достаточно чёткое. Вот, в ст. 153 ГК РФ прямо и недвусмысленно написано, что именно законодатель разумеет во всём ГК РФ (если вообще не во всём корпусе российского законодательство), когда он употребил слово «сделка»:
Сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей.
Итак: сделка это, согласно данному определению, во‑первых, действие, а во‑вторых, такое действие, которое вызывает изменение или возникновение (всё остальное — разновидности изменения) гражданских прав и гражданских обязанностей. Заметим при этом, что в соответствии со ст. 155 ГК РФ по общему правилу односторонняя сделка вызывает лишь и исключительно изменение обязанностей лица, совершающего соответствующие волевые действия:
Односторонняя сделка создает обязанности для лица, совершившего сделку. Она может создавать обязанности для других лиц лишь в случаях, установленных законом либо соглашением с этими лицами.
Поскольку же в соответствии со ст. 155 ГК РФ обязанности третьих лиц вообще могут возникать только и исключительно в том случае, когда эти лица дали своё согласие на такое обязанности (то есть взяли на себя своими действиями обязательство, а, следовательно, именно вступили в сделку в терминах ст. 153 ГК РФ), либо в случаях, когда возникновение таких обязанностей прямо expressis verbis предусмотрено законом. Причём именно законом, а не каким бы то ни было иным актом.
Среди всего § 2 гл. 9 ГК РФ вы не найдёте никакого основания, с на котором можно было бы утверждать, что недействительность сделки влечёт недействительность именно всех последующих сделок, а не только последствия, предусмотренные в п. 1 ст. 167 ГК РФ. В пункте 2 этой статьи указано на возникновение определённых встречных обязанностей у сторон сделки, которая признана недействительной (заметим, не незаключённой, а именно недействительной), но эти обязательства согласно прямому указанию закона вызывают последствия только для сторон сделки, признанной недействительной, но никак не могут вызвать последствий у сторон, которые никакого участия в сделке не принимали: этого в нормах законодательства как общего правила нет.
Большая часть договоров как многосторонних сделок сводится к возникновению у сторон такого договора обязательств друг перед другом, либо перед третьими лицами, которые в этом случае получают помимо своей воли только права, но никак не обязанности (именно без воли лица по общему правилу можно только и предоставить исключительно право, например, право кредиторского требования). Вещные права при этом именно в результате заключения договора никак не изменяются.
Классическим примером тут является договор купли‑продажи. Если кто‑то где‑то и говорит, что он приобрёл право собственности на основании договора купли‑продажи, то надо откровенно признать, что этот человек упускает из виду то, что на основании одного только такого договора вообще никакого права собственности не возникает, а продавец может и не являться даже собственником вещи в момент заключения договора, и, следовательно, её распорядителем. На основании договора купли‑продажи возникают, как это хорошо видно из ст. 454 ГК РФ только и исключительно обязательства: обязательство продавца передать товар в собственность покупателя и встречное обязательство покупателя уплатить цену товара. Так что для перехода, собственно, права собственности на товар, вещного права на этот товар, необходимо по меньшей мере ещё одно волевое действие, а именно: удовлетворение кредиторского требования покупателя относительно товара. Поэтому верно построенная фраза относительно покупки вещи звучит так: «Я приобрёл право собственности на вещь в результате удовлетворения моего кредиторского требования, возникшего из договора купли‑продажи».
При этом, заметьте, если такой товар к моменту признания сделки недействительной или то, что я приобрёл в результате исполнения передо мной обязательства по этой самой впоследствии признанной недействительной сделке, уже перешёл или перешло к иному лицу, то это самое лицо никак не может нести каких‑либо обязанностей в результате признания сделки недействительной. Иное просто противоречило бы прямому указанию п. 2 ст. 167 ГК РФ, так как создавало бы обязанности по возврату приобретённого у третьих лиц, хотя прямого указания на это в законодательстве как не было, так и нет, а эти третьи лица не принимали участия в той самой сделке, которая была признана недействительной.
Если подходить к описанной ситуации «цепного заключения сделок» именно с точки зрения обоснования недействительности «последующих» за недействительной сделки не соответствующими закону, то есть попытаться применить к ним правило ст. 168 ГК РФ, то надо вообще‑то иметь в виду, что сама по себе ст. 168 ГК РФ, носит совершенно отсылочный характер и каждый раз в дополнение к ней необходимо указывать: какой при этом закон был нарушен.
Например, в случае с куплей‑продажей предполагается, — ошибочно предполагается, впрочем! — что при дальнейших продажах покупателем товара, приобретённого им в результате исполнения обязательства перед ним, возникшего из недействительного договора купли‑продажи, такой покупатель не несёт обязанности возвратить вещь, приобретённую им, а у него исчезает право собственности на эту вещь (что и вовсе неверно), а в этом случае своей последующей продажей этой вещи самими по себе договором купли‑продажи этот субъект нарушил чужое право собственности.
Всё не так: самим заключением договора купли‑продажи вообще никакое право собственности не изменяется, и возникают только и исключительно кредиторские требования и долговые обязательства.
То есть ссылаться на ст. 168 ГК РФ вместе со ст. 209 ГК РФ и ст. 454 ГК РФ бессмысленно совершенно.
Тем не менее, может быть всё‑таки следует принять ту точку зрения, что даже при невозможности применить последствия недействительности сделки возможно по крайней мере признавать все последующие сделки без применения их последствий недействительными, если сделка, находящаяся в начале цепи была признана таковой?
Для того, чтобы уже окончательно ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть другой вопрос: можно ли отнять у субъекта возникшее у него право, отнять в результате не того что совершил этот субъект, а результате того, что совершил кто‑то иной, да при том при всём при том не давая ему ничего от обязанного лица взамен? Ответ этот, в принципе, может быть положительным, но, как легко понять, что только в случае, предусмотренном в законодательстве прямо, поскольку отъём права у кого‑то, в сущности означает возложение на него пассивной обязанности воздерживаться от действий, направленных на осуществление такого права. Разумеется, в законодательстве в целом ряде случаев действительно предусмотрены, но, обратите внимание! во всех этих случаях закон не просто отнимает право, а просто заменяет одно право на другое: право вещное, например, на право требовать убытки и затраты на приобретение такого права. Только в таком порядке и ни в каком более.
А иное означало бы, что, скажем, при трансмиссии прав по векселю, все приобретатели этого векселя оказывались бы обязанными перед всеми предыдущими обладателями таких прав даже и в том случае, когда они никакими своими действиями таких обязанностей для себя не создавали.
Если придерживаться, например, логики «цепной недействительности» сделок, то возникают в этой логике и такие чудесные последствия как прекращение права на неустойку, вызванную ненадлежащим исполнением обязательства, возникшим из такой сделки, находящейся в середине «цепи», ведь нельзя же потребовать уплаты таковой по недействительной сделке; равным образом прекратятся и вообще все обязательства между субъектами, которые никакого отношения к сделке, признанной впоследствии недействительной не имели, только потому, что кто‑то где‑то решил (верно или нет — иной вопрос), что сделка была признана недействительной. А если этот «кто‑то» является судом, то это будет означать, что этот суд сразу же разрешил вопрос о правах и обязанностях лиц, никакого участия в деле не принимавших и не могших принимать никакого участия.
Из всего сказанного, с очевидностью следует, что применение логического построения «цепной недействительности» сделок, согласно которой вследствие признания сделки недействительной возникает такое последствие как недействительность и всех последующих сделок, прямо противоречит очень важному принципу, который существует в российском законодательстве, и который может быть однозначно выведен именно путём систематического толкования такового: принцип индивидуальности частных прав и индивидуальной ответственности. Вот поэтому как раз логическое построение «цепной недействительности» весьма часто демонстрировавшаяся и судами и практикующими юристами является порочным: оно вызывает многочисленные противоправные последствия именно вследствие того, что она нарушает указанный выше принцип и возлагает обязательства и ответственность на лиц, которые иначе никаких обязательств и ответственности не несут.