Ночь была тревожной, вряд ли кто-то спал в эту ночь спокойно. Зое тоже вспоминались длинные гудки на шахте, паровозные гудки, доносящиеся с железной дороги, длинные и тоскливые сигналы грузовиков... Все это, а еще тревога за завтрашний день и судьбу маленького сына не давало ей заснуть. Вечером, перед ужином, она спросила Петра:
- Петя, что ж теперь будет? А вдруг опять война?
Петр, вытираясь после душа, серьезно посмотрел на нее:
- Ну какая война? С кем? Немца разбили, япошек тоже – с кем воевать? Теперь на нас никто не полезет!
Он обнял жену:
- Нет, мать, нашему Кольке воевать не придется!
Зоя тяжело вздохнула:
- Дай Бог! А как мы теперь без вождя?
- Не переживай, там что-нибудь придумают, были ж у него ученики, товарищи...
Он тоже вздохнул, потому что сам не понимал, что будет дальше, как не понимали многие жители огромной страны...
... Петр никому не признавался, что ему чуть ли не каждую ночь снится Кубань – то он идет по вспаханному полю, чернозем налипает на его сапоги, а ему не тяжело, он легко идет к своему трактору, который стоит почти посередине поля, и никак Петру не удается дойти до него – что-то мешает... А то ведет он свой трактор по скошенному полю, и в кабину врывается свежий ветерок с запахами соломы, солярки. Он привычно управляется с рычагами трактора – и просыпается с сжатыми кулаками, будто держащими эти рычаги. Или хочет высыпать зерно из бункера и вдруг замечает, что грузовик еще не подъехал и зерно высыпается на стерню...
Петр злился на эти сны, но рассказывать о них не хотел, и когда Зоя говорила, что скучает по тем краям, притворялся равнодушным и отвечал:
- А чего скучать? Везде люди живут. Везде одинаково.
Они, конечно, привыкли, что в магазинах все есть, что колбаса, сосиски, мясо любое – все можно было купить всегда. С улыбкой вспоминали, что сосиски впервые попробовали здесь. А сметану Пётр любил только ту, что Зоя покупала на рынке, у частников. Но оба скучали по свежему ветру, который пропах степью, цветущими садами, зеленой травой, особенно когда ее косят на сено. В частном секторе тоже были сады, и они цвели по весне, но запах с терриконов, из труб шахты, особенно когда ветер дул с их стороны, забивал запахи природы.
В первых числах апреля они поехали к матери. Зоя договорилась с начальником, что она возьмет без содержания две недели, Петру дали отпуск двадцать четыре дня – двенадцать дней обязательных и двенадцать за особые условия труда. Договорились, что половину отпуска будут у Евдокии, а половину - у родителей Зои.
Сердце Петра забилось сильнее, как только они съехали на дорогу, ведущую в село. Она была засыпана гравием, который громко шуршал под колесами, стучал в днище машины, но Петр не слышал этого. Он смотрел на поля, на которых дружно зеленела озимь или едва проступала зелень яровых. Деревья вдоль дороги и лесополосы подросли за год, появились новые лесопосадки, разделяющие поля на клетки, деревца и кустарники в которых только робко просвечивали зеленым. Погода была прекрасная: казалось, край встречает долгожданных родных. Яркое синее небо, несмотря на то что день клонился к закату, заставляло щуриться, улыбка сама собой появилась на лице.
Село встретило благоуханием палисадников, в которых уже выпускали бутоны пионы, петушки, уже цвели абрикосы, готовились к цветению вишни. Вдоль речки желтели своими пушистыми цветами ивы. Дорожки уже просохли, и даже грунтовая дорога, по которой Пётр и Зоя ехали на такси – светло-коричневой «Победе» - уже была почти сухой.
Такси провожалось взглядами многих сельчан – не так часто «Победа» появляется на улицах села. Кто-то видел Петра в машине, кто-то гадал, кого она привезла.
Подъехав ко двору, Петр с волнением доставал чемодан, сумки, Зоя пустила Колю в ботиночках к калитке. Открыв ее, они увидели вышедшую на ступеньки Евдокию – она услышала шум подъехавшей машины и вышла посмотреть. Увидев родных, всплеснула руками, побежала навстречу. Коля остановился, глядя на бегущую к нему женщину, оглянулся на мать, двинулся к ней. Зоя подхватила его, одной рукой потянулась к свекрови. Евдокия показалась ей постаревшей, уставшей. Глядя на нее, Зоя почувствовала, как сжалось ее сердце.
Войдя в дом, где они не были чуть больше года, Пётр вдохнул знакомые запахи, увидел низкий потолок, низкие дверные проемы. И вообще, дом показался ему маленьким и тесным. Евдокия, сморкаясь, пыталась поцеловать внука, который настороженно смотрел на нее, конечно, не узнавая.
Когда наконец разобрали чемоданы, достали гостинцы, присели на лавку в кухне. Коля стоял между коленями отца, все еще настороженно поглядывая на бабку и грызя бублик. Евдокия спрашивала, как там они живут, не собираются ли возвращаться.
- А меня все Алексей Иванович, управляющий, спрашивает: когда Петро вернется? Получили новые трактора, сеялки, а сажать на них приходится молодежь, только что выученную.
- Так на шахтах тоже люди нужны – вон в газетах пишут, что сколько свободных мест там. Уголек-то всем нужен.
- Ой, что это я сижу? – спохватилась Евдокия. – Вы ж с дороги, голодные!
Она подхватилась, вышла в коридор, где стояла у нее керосинка. Зоя пошла за ней.
- Мама, идите, посидите с Петей, с Колей, а я тут управлюсь.
- Если б вы сказали, что приедете, я б все сготовила. А то в письме написали, что скоро приедем, а когда это скоро будет? Вот тут смотри: картошка, лук, все как всегда.
Зоя осмотрелась. Действительно, все было как всегда. Она быстро начистила картошки, поставила кастрюльку на керосинку, положила картошку, а сама полезла в погреб. Там, как всегда, стояли бочки, но две были пустыми – Евдокия не солила прошлой осенью ни огурцов, ни арбузов. Только капуста квашеная была да большая кастрюля с солеными помидорами. Зоя набрала капусты, быстро промыла ее, порезала уже начавшую прорастать луковицу, полила ее маслом.
Внесла в комнату, поставила на стол, порезала копченую колбасу, хлеб.
- Ну что, садитесь! Скоро картошка сварится, а пока закусим, чем Бог послал.
Петр достал бутылку коньяка. Евдокия, пригубив из стопки, поморщилась:
- Не, наша лучше! Вот я достану!
Солнце уже село, когда они вышли во двор. Петр пошел в сарай, Евдокия взяла подойник, тоже пошла туда. Когда она вышла оттуда с ведром молока, Петр сказал:
- Зачем тебе корова? Ты много пьешь молока? Или тебе кто-то задаром сена накосил ей на зиму? Продавай ее уже!
- Да как же без коровы? А сена мне в совхозе выписали немного, да кукуруза была, а скоро уже на траву выпускать буду.
Петр, глядя на мать, чувствовал какую-то вину перед нею, и это злило его – не любил он чувствовать себя виноватым!
- Как ты тут живешь? – дежурно спросил он, ведь видел, что двор зарастает, что сарай нужно укреплять.
- Картошку я еще не сажала, - встрепенулась Евдокия. – Хорошо, что вы приехали – поможете посадить. Да и кукурузу тоже.
- Мы, вообще-то ненадолго, нам еще в станицу, к теще с тестем нужно съездить, - сказал Петр.
- Конечно, поможем, - откликнулась Зоя, - посадим картошку, потом поедем. Успеем, правда, Петя?
Вечером, уложив Колю, Петр и Зоя вышли на лавочку. Они молчали, наслаждаясь воздухом, таким знакомым, таким родным. Потянуло дымом – кто-то на ночь еще протапливал дом. Мимо прошли несколько парней и девчат, с интересом посмотревших в их сторону.
- Молодежь, - проговорил Петр так, будто был таким очень давно.
- Да, - согласилась Зоя. – А помнишь, как мы с тобой?
- Когда это было? – зевнул Петр, обняв жену за плечи. – Пойдем-ка спать!