Холодным выдалось начало июня. По утрам не выше семи, да и днём до двадцати не дотягивает. Правда, хорошо, что дожди идут два раза в неделю, как по расписанию. А это значит, что пока не приходится мне работать поливальщиком огорода.
Почему-то вдруг вспомнилось, как по молодости перед каждой сменой испытывал я достаточно сильный мандраж. Пугало, а вдруг не справлюсь на вызове из-за недостатка опыта? Вдруг помрёт кто-то в присутствии? Хотя в те благословенные годы, вызовы нам давали почти исключительно профильные. Нет, бывало, конечно, что и не по профилю вызывали, но, как правило, на всякую мелочёвку. А вот если бы, как сейчас, навалили процентов девяносто пять непрофильщины со всякими ужастиками, то скорее всего, не стал бы я связывать свою жизнь со «скорой». Ну а теперь ничто меня не пугает. Нет, бывает, конечно, выругаюсь нецензурно по поводу какого-нибудь «нехорошего» вызова, но всё-таки на работу со спокойной душой хожу.
На этот раз у крыльца не было никого. А потому в одиночестве остановился я, чтоб дозу никотина принять. Через пару минут из подъехавшей машины вышли врач Беляева с молодым, незнакомым то ли фельдшером, то ли медбратом.
– Не-не-не, Саша, потом покуришь, иди сначала укладку пополняй, у нас расход огромный! – приказала Беляева.
– Да что ж вы так сурово, Мария Николаевна? – удивился я, зная её как человека мягкого и демократичного.
– Да ну его <в попу>, Юрий Иваныч! Вторую смену со мной работает, а уже все нервы измотал! Да это что такое, внутривенные делать не умеет, несобранный, рассеянный. Сегодня на одном вызове тонометр забыл, на другом – глюкометр!
– Погодите, Мария Николаевна, втянется он в работу, опыта наберётся и всё нормально будет. Вам наставничество не оформили?
– Оформили, да на кой мне это надо? Теперь на мне двойная нагрузка висит. Мало того, что все внутривенные сама делаю, так еще приходится не только за больными наблюдать, но и за ним, чтоб не накосячил. За двадцать три года на «скорой» я первый раз встретила фельдшера, который ни в одну вену не попадает!
– Так, наверно, только в плохие не попадает-то? Научите его «бабочками» пользоваться.
– Да ни в какие не попадает! Учила его, что вену не глазами надо искать, а пальцами. Но толку-то что? Он мне заявил, что когда будет самостоятельно работать, ему это не пригодится, потому что это обязанность второго работника. Я ему говорю, что до самостоятельной работы тебе как до Луны. Ну а потом если и второй работник попадётся такой же неумеха, то что тогда делать-то будешь? А он только улыбается как дурачок.
– Рановато вы такие жёсткие выводы делаете, Мария Николаевна. За каких-то две смены разве можно сразу во всё «въехать»? Поработает и все будет уметь. Уж не совсем же он необучаемый. Лиха беда начало!
Получил наркотики, бланки документов и тут же конференцию объявили.
После доклада оперативной обстановки, старший врач сообщил:
– Вчера вечером на второй подстанции ЧП произошло. Ворвался пьяный агрессивный мужчина и начал угрожать диспетчеру…
– А бригады там были? – спросил главный врач.
– Нет, не было, только одна диспетчер. Оказалось, что у двадцать шестой бригады была смерть в присутствии. Умерла женщина пятидесяти четырёх лет, реанимация результата не принесла. Он оказался её каким-то родственником и пришёл на разборки. Стал угрожать, замахиваться, схватил со стола сумку и в стену её швырнул. По монитору кулаком ударил, все карточки со стола на пол сбросил.
– Дмитрий Александрович, а я не поняла, почему диспетчер, не заперлась, когда осталась одна на подстанции? – спросила начмед Надежда Юрьевна.
– Этого я не знаю. Забыла, наверное. Потом он ушёл, а диспетчер полицию вызвала.
– И каков результат? – спросил главный. – Нашли его?
– Нет, на адрес съездили, но его там не было. Диспетчер заявление написала.
– Ну что ж, будем инструктировать всех диспетчеров подстанций, чтоб не забывали запираться, когда одни остаются, – сказал главный.
Далее слово взяла Надежда Юрьевна:
– Коллеги, мы пригласили врача кардиодиспансера Романа Игоревича Большакова, который расскажет и покажет методику снятия ЭКГ по Небу. Пусть кто-то из вас освежит свои знания, а кто-то и впервые познакомится с этой методикой. Пожалуйста, Роман Игоревич!
ЭКГ по Небу позволяет, в частности, выявить инфаркты миокарда, невидимые при обычной электрокардиографии.
Да, эта учёба была безусловно нужной, а потому, с удовольствием послушал и законспектировал. Раньше-то я этой методикой владел, но потом подзабылась она. Ну а теперь приятно осознавать, что пробел в знаниях оказался восполненным.
После конференции пришли мы в пустую «телевизионку». Весь народ поразошёлся-поразъехался, тишина настала. Через какое-то время, хлопнула входная дверь, послышались шаркающие шаги и женский голос: «А где все врачи-то?». Фельдшер Герман вышел в коридор и привёл растерянно улыбавшуюся высокую пожилую женщину с седыми волосами, завязанными в хвост.
– Здравствуйте, что вы хотели? – спросил я.
– А мне нужно узнать, маску и перчатки я должна надевать или нет? – ответила она.
Честно сказать, сначала подрастерялся я малость от такого вопроса. Но потом дошло, что она имела в виду особый санэпидрежим из-за общеизвестной болячки, который давно уже был отменён.
– Нет, не должны! Никаких масок и перчаток, это уже всё в прошлом осталось!
– Да? А меня не оштрафуют? – недоверчиво спросила она.
– Нет, никто вас не оштрафует.
– Ой, спасибо, дай вам бог здоровья! Но я всё равно с собой ношу и перчатки, и маску! – показала она на свою потрёпанную сумку.
– Ну и хорошо, носите, – ответил я.
– А вы меня отсюда выведете отсюда? А то я что-то запуталась, не знаю куда и идти-то.
За территорию «скорой» её проводил Герман и вернулся только после того, как убедился, что бабушка не была потеряшкой и знала куда ей дальше идти.
Что тут сказать? Конечно же, у неё ярко выраженный церебральный атеросклероз с хронической ишемией головного мозга. При адекватном лечении это не ещё не окончательный приговор. Повреждённый разум можно хотя бы немного восстановить и задержать процесс его дальнейшего разрушения. А вот без лечения бабуля неминуемо скатится в глубокую деменцию.
Не успели проводить бабушку, как заявились два молодца, одинаковых с лица. Оба поддаты, но один выглядел как живой, а другой был весьма раскисшим и без поддержки более трезвого товарища, непременно бы свалился.
– Мужики, помогите! – сказал более трезвый. – Он блюёт и падает, я его до дома не доведу!
– Где же вы с утра пораньше успели-то? – спросил я.
– Да мы с ночной смены, чутка расслабились, а Колька не рассчитал.
И тут этот Колька, будь он не ладен, паразит этакий, свалился на четвереньки и разразился рвотными позывами. Однако рвать было нечем, ведь всё содержимое желудка он вернул на волю ещё до прихода сюда. Так что недавно вымытый пол почти не пострадал. Недолго подумав, решили мы помочь бедолаге. Зарядили ему капельницу, в которой среди прочего был и противорвотный препарат. А вот бензодиазепин добавлять не стали, иначе господин бы попросту уснул. Но такой вариант развития событий нас категорически не устраивал.
После капельницы, Колька, конечно же, не протрезвел до состояния кристально чистого стёклышка. Но всё же он обрёл способность почти уверенно стоять на ногах без посторонней помощи. Да и рвота больше не наблюдалась. На прощание господа многократно нас поблагодарили и ушли, наконец-то.
Вот и второй вызовок пришёл: под вопросом ОНМК у женщины семидесяти девяти лет. Вызвал участковый уполномоченный полиции. Да, этот вызов был именно вторым. А первым было явление на «скорую» двух поддатых господ, несмотря на то, что не мы к ним приехали, а они к нам. В таких случаях, я прошу кого-нибудь из моих парней подняться в диспетчерскую, чтоб завести вызов.
Подъехали к «хрущёвке». Недалеко от нужного подъезда были припаркованы автомобили полиции и МЧС. А это наводило на предположение, что квартиру вскрывали. Когда поднялись на этаж, предположение подтвердилось. На месте присутствовали трое спасателей, капитан полиции и какой-то мужчина с бородкой.
– Здравствуйте, бабушка два дня не выходила на связь, – сказал полицейский. – Вскрыли дверь, она на кухне лежит. Живая, но ничего не понимает, на вопросы не отвечает.
– А родственники есть у неё? – спросил я. – Почему сразу-то не встревожились?
– Я её сын, – сказал мужчина с бородкой. – Просто мы с женой уезжали, а как вернулись, сразу пришли и МЧС вызвали.
Худенькая, маленькая, взлохмаченная, с приспущенными колготками, больная лежала в тесной кухоньке на полу. В трясущейся руке она держала пустую пластиковую бутылку. Вокруг была густая тошнотворная вонь испражнениями.
– Тамара Борисовна, как вы себя чувствуете? – спросил я громко. Однако ответа не последовало, да и вообще больная на мне взгляд не фиксировала.
– Тамара Борисовна, что с вами случилось? – предпринял я вторую попытку, но и она оказалась безуспешной.
– А ведь она, наверно, пить хочет, – сказал медбрат Виталий.
– Вы её не попоили? – спросил я у присутствовавших, но они только молча повертели головами.
Попытка напоить больную успехом не увенчалась: сделав один глоток, Тамара Борисовна поперхнулась и закашлялась. Ну нет, так и до механической асфиксии недалеко, попросту захлебнётся она. Поэтому решили восполнить жидкость парентерально, проще говоря, через капельницу.
– Чем бабушка болела? – спросил я у сына.
– Нууу… у неё деменция.
– Она сама передвигалась, разговаривала?
– Передвигалась, но из дома не выходила. Она и разговаривала плохо, и с памятью у неё беда.
– Вы, я так понимаю, отдельно живёте?
– Да, отдельно, но мы её всегда навещаем, еду приносим и готовим. Жена моет её.
– Инфаркты, инсульты были?
– Инсульт был в шестнадцатом году, но она восстановилась.
Сделали мы в первую очередь глюкометрию, глюкоза была низковатой, но не критично. На ЭКГ – признаки рубцовых изменений миокарда. А это говорило о том, что когда-то Тамара Борисовна инфаркт перенесла. И тут мой взгляд устремился на её ноги. Сразу бросилась в глаза повёрнутая наружу правая стопа. Постучал по пятке, и Тамара Борисовна отреагировала негромким возгласом, означавшим чувство боли. Сии нехорошие симптомы говорили о переломе шейки бедренной кости. Вот всё и прояснилось: упала, получила перелом и не смогла подняться. Однако ещё меня тревожила мысль, а нет ли в придачу ОНМК? Патологическая неврологическая симптоматика присутствовала, но она могла остаться с прежнего инсульта.
Всю положенную помощь оказали, снесли Тамару Борисовну в машину и поехали. Ломать голову над ОНМК я не стал. Мы поступили проще: завезли её в приёмник нейрососудистого отделения. Там невролог провёл осмотр, сделали компьютерную томографию и диагноз ОНМК сняли. Ну а после этого увезли Тамару Борисовну в травматологию.
Всё-таки странным бывает отношение некоторых людей к своим психически нездоровым близким. Не могут они организовать полноценный, непрерывный уход и присмотр за больным человеком. Но при этом категорически не хотят поместить его в интернат, объясняя, что это будет считаться предательством и попросту боясь осуждения окружающих. На мой взгляд, беспомощный человек без надлежащего ухода, но в условиях псевдосвободы, будет страдать неизмеримо сильнее, чем в интернате.
После освобождения сразу вызов получили: термические ожоги лица и обеих рук у мужчины шестидесяти девяти лет. Вызвали пожарные. А местом действия было садоводческое товарищество.
Место вызова нашли без проблем. Да и как его не найти, если сразу увидели пожарных, проливавших останки того, что некогда было садовым домиком. На перевёрнутом ведре сидел пожилой мужчина со страдальческим выражением красного лица и помахивая как крыльями разведёнными в стороны руками.
– Здравствуйте, что случилось? – спросил я.
– Так вы же сами видите, пожар был, – резонно ответил он, морщась от боли и показал свои руки.
Долгий осмотр не требовался, ведь ожоги были видны сразу: на кистях рук – второй-третьей степени, на лице – первой. После того, как сделали качественное обезболивание наркотиком, обработали и перевязали руки, я поинтересовался:
– От чего вдруг загорелось-то?
– Скорей всего от проводки. Она старая, надо было переделывать, но всё никак руки не доходили. Я в город ездил, и вернулся к пожару, дом полыхает во всю. Соседи пожарных уже вызвали, но я не стал дожидаться. Дом открыл и сразу в предбанник, мотоблок и триммер спасать. А там пламя такое, что того гляди и сам-то сгоришь. Мотоблок недалеко был, схватил, руки обжигает, больно так, что хоть кричи. Но всё же вытащил я его. А вот триммер не успел…
– Эх, Андрей Василич, да и чёрт бы с этим мотоблоком и триммером! Ведь здоровье-то дороже! Теперь вам лечение предстоит долгое. Ради чего все эти муки?
– Так ведь они денег стоят! – ответил он.
Нет, не стал я Андрею Василичу внушать прописную истину, что здоровье дороже денег. Он взрослый человек и вправе сам для себя расставлять приоритеты.
Следующий вызов был к мужчине шестидесяти семи лет с аритмией. Дрянной вызов. Ладно если это фибрилляция предсердий, а то можно налететь и на что-то по-настоящему жуткое.
Больной, жилистый худощавый мужчина с проседью во взлохмаченных волосах, лежал на диване.
– Здравствуйте, что случилось?
– У меня сердце с какими-то перебоями работает. Такое чувство, что сейчас вообще остановится.
– Раньше бывало такое?
– Да, было, но всегда быстро успокаивалось. Я после инфаркта у кардиолога наблюдаюсь, она мне сказала чего-то такое мудрёное, я не запомнил. У меня где-то бумажка была… Валь, поищи бумажку, где моя болезнь написана! – попросил он жену. Однако поиски успехом не увенчались.
– А прежние ЭКГ не сохранились?
– Нет. Когда инфаркт был мне «скорая» оставляла, но после ремонта всё куда-то подевалось.
Сделали кардиограмму, на которой в ритмичные единообразные комплексы беспардонно вклинивались безобразные каракатицы – единичные желудочковые экстрасистолы. Если сказать проще, это были нечастые внеочередные сокращения желудочков. Сами по себе они опасности не представляют, однако могут быть предвестниками жизнеугрожающих нарушений ритма, например, фибрилляции желудочков или желудочковой тахикардии. Давление было повышенным: сто пятьдесят на девяносто.
Вдруг больной сказал: «Плохо, плохо… сердце давит…», резко побледнел и дыхание его участилось.
Тут же сделали повторную ЭКГ, на которой во всей красе была желудочковая тахикардия с частотой сокращений желудочков аж сто пятьдесят четыре в минуту. Давление рухнуло до ста на шестьдесят. Ну вот как тут не выругаться нецензурно? Этот вид аритмии может прекращаться самопроизвольно, однако в нашем случае она длилась и длилась. Быстренько просчитал возможные варианты нашей тактики. Просто взять и тупо везти больного в стационар крайне рискованно, поскольку могли попросту недовезти. Медикаментозно купировать эту аритмию нельзя, поскольку гемодинамика была отвратительной. Оставалось лишь одно: синхронизированная кардиоверсия. Эта процедура представляет собой воздействие на сердце электрического импульса, в результате которого нарушенный ритм восстанавливается. Она напоминает дефибрилляцию, но в отличие от последней, разряд наносится не в любой цикл сердечной деятельности, а только в момент регистрации зубца R. Нет, нам не приходится ловить этот зубец, поскольку это автоматически делает дефибриллятор. Медбрат Виталий принёс его из машины, а Герман тем временем седировал больного, введя внутривенно специальный препарат из наркотической укладки, введя его в кратковременный сон. Это было необходимо для безболезненности электроимпульса. Не откладывая, я включил режим синхронизированной кардиоверсии, наложил электроды на грудь, набрал заряд сто джоулей и бахнул. И тут чудо чудесное произошло: восстановился ритм. При этом кардиограмма была далека от идеала, с депрессиями сегмента ST, отрицательными зубцами Т. Однако ничего жизнеугрожающего там не отмечалось.
А далее поехали в кардиодиспансер. Расслабляться ни в коем случае было нельзя, поскольку опасное нарушение ритма могло приключиться в любую минуту. Поэтому ехал я не как всегда в кабине, а в салоне, не спуская с больного глаз и мониторя его состояние. К счастью, никаких ужастиков больше не случилось и довезли мы его благополучно.
Голодное урчание в животе напомнило об обеде. Но, в ответ на просьбу, нам дали вызов: задыхается женщина тридцати пяти лет. Ну вот, опять отвратительный повод. Никак не получается расслабиться. Страстно захотелось мне каких-нибудь ерундовых вызовов, типа к валяющейся пьяни. Но, выбирать не приходилось…
Открыла нам женщина в стареньком халате:
– Здравствуйте, я вас к дочери вызвала. Она затемпературила, кашляет, а сегодня ещё и сильная одышка появилась. Послушайте её, может там воспаление лёгких? Да она вообще стала часто простужаться.
Худая, с нерасчёсанными сальными волосами и нездоровым, землистым цветом лица, больная лежала на кровати.
– Здравствуйте, что случилось?
– Да вот, что-то дышать тяжело и кашель.
– Температура есть?
– Да, тридцать семь и шесть. Она у меня давно уже держится.
Решил посмотреть горло. Только она открыла рот, как тут же стало видно настоящее грибное царство. Нет, разумеется, речь шла не о привычных нам грибах со шляпками и ножками. Бо́льшая часть ротовой полости была поражена микроскопическими грибками Candida. Сразу же в голову пришло нехорошее слово из трёх букв: «ВИЧ». Если быть более точным, то у больной было не бессимптомное носительство, а уже сформировавшийся синдром приобретённого иммунодефицита. Это заболевание не обладает своими собственными специфическими симптомами. Проявляется оно в том, что при угнетении иммунитета, на организм как на липкую бумагу начинают приставать разнообразные инфекции и не только. Онкозаболевания так же с удовольствием пользуются отсутствием иммунной защиты.
– ВИЧ? – спросил я без лишнего многословия.
– Да, – так же кратко ответила она.
– В СПИД-центре наблюдаетесь?
– Конечно.
В груди её выслушал всяческое безобразие: разнообразные хрипы и крепитацию. Дальше свезли мы её в стационар, по пути дав подышать кислородом. Предваряя вопросы о судьбе маски, через которую она дышала, отвечу, что мы сдали её в стерилизационную на дезинфекцию. Разумеется, маску, а не больную.
Вот и обед разрешили, как всегда с опозданием. А это значило, что на «скорой» торговля выпечкой уже закончена. Но мириться с этим фактом я не стал, вспомнив про пекарню, находившуюся как раз по пути на Центр. Вопреки всем запретам мы туда заехали и я, готовый сожрать всё, выставленное на витрине, напокупал всяческого разнообразия. Однако моя непомерная жадность привела к тому, что часть выпечки осталась несъеденной. Оставшееся нести домой не захотелось, а потому отдал своим парням, которые всё с удовольствием съели.
В этот раз на Центре бригад было много, но я по этому поводу не обольщался. Ведь если поступит наш, психиатрический вызов, то нам его дадут безо всякой очерёдности. И всё-таки нас не трогали больше часа. Пока бился я над дилеммой «прилечь-не прилечь», пульнули вызов: перевозка из ПНД в психиатрический стационар женщины сорока четырёх лет. Отлично, наконец-то лафа подфартила! Пусть мозг отдохнёт от диагностического поиска и раздумий об оказании помощи.
Автором направления был врач ПНД Александр Владимирович. Кратко и лаконично он пояснил:
– Шизофрения параноидная с непрерывным течением и нарастающим дефектом. Больная давняя, инвалид второй группы, недееспособная. Так она ещё и пьёт в придачу, к матери очень агрессивная, никакого житья не даёт. Обычно её с боем приходится госпитализировать, а сегодня вообще не протестовала. Они с матерью вас в фойе дожидаются.
«Нашу» больную мы увидели сразу, внимание привлекла её необычная стрижка. Очень короткие волосы росли какими-то пучками и выглядели словно ощипанные. Больная, несмотря на свободные места, стояла и что-то бормотала. Сидевшая рядом женщина встала и подошла к нам.
– Вы за Осиповой? – спросила она.
– Да, за ней. Пойдёмте в машину.
Однако больной было не до этого. Ни с того ни с сего, она накинулась на проходивших мимо мужчину с женщиной:
– Вы чего меня оскорбляете, а? Мои дети в по*нофильмах не снимаются! Ты сама <самка собаки>! Ты <жрица любви>, даёшь всем подряд! Пошли вы оба <нафиг>! А ты чего смотришь на меня, <гомосексуалист>? Думаешь, если ты мужик, то я с тобой не справлюсь, что ли?
Мои парни галантно взяли её под руки и в быстром темпе повели, пока она ещё к кому-нибудь не прицепилась. Усадили её в салон машины, а мать обратилась ко мне:
– Если б вы знали, как она меня измучила! Пьёт, где-то шляется, меня вообще ни во что не ставит. Я только и слышу от неё: «Убью, башку отрежу!». Вы бы видели, что она вытворяет! То под кровать залезет и лежит, то мусорное ведро на палас вывалит, то посуду начнёт с балкона выбрасывать! А ещё взяла и волосы себе обрезала, вы уж, наверно, заметили.
– Так может её в интернат определить? – предложил я.
– Да, наверно так и сделаю. А иначе она меня просто в могилу сведёт.
Решил я хотя бы кратенько побеседовать с больной.
– Светлана Михайловна, где вы сейчас находитесь?
– Мы с мамкой сейчас ехали и такая игра была классная! Все из автобусов в троллейбусы пересаживались! А мамка, <самка собаки>, меня увела, не дала поиграть!
– Светлана Михайловна, а какое сегодня число?
– Ну а чего? Какое-никакое, а двадцать девятое апреля.
– А вы себя больной считаете?
– Я не дура, я совершенно нормальная. Мне Иисус Христос дорогу прокладывает.
– Вам «голоса» слышатся?
– Конечно! Сначала в окна орали, потом в голову перешли.
– И что они вам говорят?
– Зовут, говорят, чтобы шла в синагогу. Они меня теперь в кино снимают…
На этом закончил я беседу. Диагноз Светланы Михайловны сомнению не подлежал. Ярко проявлялись у неё специфические расстройства мышления. Сюда относятся соскальзывания – резкий и ничем необусловленный переход к другой теме. Например, в ответ на вопрос «Где вы сейчас находитесь?», она стала рассказывать про некую игру. Были и элементы разорванности мышления. Кроме того, Светлана Михайловна не отрицала и обманы восприятия. Здесь имеются в виду слуховые псевдогаллюцинации. Имел место и простенький, незамысловатый бред.
В этом случае, на мой взгляд, для матери единственным выходом из ужасной ситуации было помещение Светланы Михайловны в интернат. Ведь надежд на благополучный исход нет. У некоторых больных, к облегчению близких, может развиваться апатоабулический дефект. Они становятся спокойными, безынициативными, пассивно-подчиняемыми, а значит полностью управляемыми. Но у Светланы Михайловны дефект совершенно другой и никакой управляемости ожидать не приходится. Короче говоря, этот случай совершенно не тот, когда для матери будет оправданно нести свой тяжкий крест.
Следующим вызовом была травма ноги без кровотечения у женщины шестидесяти двух лет. Ждала она нас на остановке общественного транспорта.
Когда подъехали, нас встретили две женщины и мужчина.
– Сколько же можно вас ждать? – возмущённо спросила одна из женщин. – Я уже три раза звонила, ускоряла! Ну ведь нельзя же так долго! Кошмар какой-то…
– Мы приехали через восемь минут, – честно ответил я, но при этом скрыл, что между приёмом-передачей вызова был большой промежуток, почти тридцать минут. В данном случае налицо вина диспетчеров. Они видимо забыли, что все уличные вызовы относятся к первой категории срочности и должны передаваться бригадам незамедлительно, безо всяких задержек.
Пострадавшая сидела на скамейке в остановочном павильоне и морщилась от боли.
– Здравствуйте, что с вами случилось?
– Меня машина сбила. Я шла по переходу, вроде осмотрелась, а он как будто из ниоткуда выскочил. Меня отбросило, я вгорячах встала, прошла шага четыре и всё, чувствую, больше не могу идти, боль страшная. Спасибо людям, кое-как они меня довели до остановки и вас вызвали.
– А машина-то не остановилась?
– Нет, он только притормозил и тут же уехал.
– Номер или приметы машины запомнили?
– Нет, что вы, всё так быстро случилось, я перепугалась до смерти, не до чего было. Только помню, что легковая, белая, большая такая.
В первую очередь больную загрузили в машину и там я её осмотрел. Голеностопный и коленный суставы левой ноги были отёчными, болезненными при пальпации, их подвижность была значительно ограничена. Выставил я закрытые переломы обеих лодыжек и надколенника. Под вопросом, естественно, ведь нет у нас рентгеновского аппарата. Больную обезболили наркотиком, зашинировали повреждённую ногу и в травматологию свезли.
Об этом случае я обязан сообщить в ГИБДД. Вот только вряд ли от этого будет толк. Улица, на которой произошло ДТП, камерами не оборудована, а машину с приметами «большая белая» можно искать до второго пришествия.
Следующий вызов был к мужчине сорока восьми лет, который с чего-то решил запсихозничать.
Приехали мы в уютный и зелёный двор кирпичной пятиэтажки. Тут же к нам подошла женщина. Тоном человека, уже ничему не удивляющегося, она рассказала:
– Я к мужу вас вызвала. Вон он на детской площадке.
– Что-то никого я там не вижу.
– Красную машинку с жёлтыми колёсами видите? Он в ней прячется и выйти боится.
– И что же с ним случилось?
– Как всегда, очередная «белка». Ведь почти месяц пил, вот его и накрыло. Да он за последнее время вообще изменился, все мозги уже пропил. Раньше нормальным человеком был, совершенно не таким. У него же высшее юридическое образование, в милиции семь лет отработал. Поначалу хоть и пил, но всё-таки старался держаться. А потом вообще крышу снесло. Ну и вылетел, конечно… Теперь ни на одной работе не задерживается. Сначала в охране работал, скакал с места на место. Во всех ЧОПах побывал. Но уже так всех достал, что охранником его больше не примут. Потом в строительной бригаде работал, хорошие деньги получал, но и оттуда вышибли. А теперь вообще уже ни к какому труду негоден…
– Понятно, сочувствую вам.
Подошли мы к той самой красной машинке. Сжавшись в неимоверной тесноте, на нас испуганно смотрел обрюзгший небритый мужчина.
– Здравствуй, Владимир Викторыч! Что случилось, от кого прячешься?
– Да вон, шары падают белые!
– Почему же мы их не видим?
– Откуда я знаю? Они до земли не долетают и рассыпаются. А почему мертвец сидит на качелях?
– А почему именно мертвец, а не живой человек?
– Ну что я, не знаю, как тр-п выглядит? Я чувствую, что он опасный, наброситься может!
– Не бойся, Владимир Викторыч, он ручной, добрый, не тронет тебя. Сейчас на качельке покачается и уйдёт. Давай-ка вылезай и в больницу поедем.
– Мне в УВД надо, меня в полицию восстанавливают!
– Нет, в УВД пойдёшь после больницы. Ты же сам знаешь, что в первую очередь надо пройти военно-врачебную комиссию. А иначе кто тебя до службы-то допустит?
– Блин, я вообще не понимаю, что происходит… Ладно, пошли, но только вы меня прикрывайте!
– Ну это само собой!
Комментировать тут особо нечего. Классический алкогольный делирий был у Владимира Викторыча. Сказать можно лишь одно: всегда печально наблюдать, как человек безжалостно пускает под откос собственную жизнь.
После этого вызова нас на Центр позвали. Поскольку до конца смены оставалось чуть больше часа, чемоданное настроение мной не овладело. Не люблю раньше времени расслабляться. И только без десяти восемь пошёл наркотики сдавать и переодеваться.
На следующий день, приехав на дачу и переодевшись, отправился я в лес. В этот раз один, без Фёдора. Супруга моя наложила жёсткое вето на наши с ним неконтролируемые передвижения. А лес, буквально с первых шагов, радостно встретил меня грибным изобилием. Чего только не было: подосиновики, подберёзовики, луговые опята, немножко маслят и один белый, маленький и пузатенький. Почти все грибы чистые, видать грибные мухи не спешат размножаться. Ведро набрал быстро, часа за полтора. Можно было и ещё походить, но не стал я жадничать.
Ирина поначалу очень удивилась моему раннему возвращению, подумала уж не заболел ли. Но сразу успокоилась, увидев ведро, с горкой наполненное замечательной добычей. Вот только предчувствие уверенно подсказало мне, что этот грибной всплеск долго не продлится, максимум ещё деньков пять. Поделился я этими соображениями с Фёдором, заглянувшим к нам на огонёк, чем немало его опечалил. Шутка ли, если его грибной бизнес вновь оказался под угрозой краха. И тогда мы с Ириной придумали для Фёдора беспроигрышный вариант: искусственное разведение грибов. А что, ведь шампиньоны и вёшенки не требуют каких-то запредельных усилий. Фёдор эту идею с благодарностью принял и стал настойчиво предлагать «обмыть» её будущую успешную реализацию. И Ирина ему налила. Да, только ему, а мне нет. Ну и ладно, я и без наливаний порадовался за Фёдора, находившегося на пороге грандиозных свершений.
Все фамилии, имена, отчества изменены